Край неба - Марк Дж. Грегсон Страница 9

Сидя на жестяной крыше в лучах теплого полуденного солнца, я смотрю на окна поместья Урвинов, сверкающие на вершине горы.

Дядя пожалеет о том, как обошелся со мной.

На улицах все еще видны следы разрушений, причиненных горгантавнами. Со дня нападения прошел месяц. Хэддоки потеряли солярий и за пару дней восстановили его, но мало что было сделано в помощь Низине. Очередь за водой из колодца с каждым утром становится все длиннее. Водопроводчики так и не починили трубы. Нам только и остается, что таскаться на реку Холмстэд.

Спрыгнув с крыши, приземляюсь в талый снег. Лед трещит под подошвами новых ботинок, когда я иду затененным переулком. На поясе у меня болтается отцовская трость. Мамину я спрятал, чтобы не нашли домочадцы Макгилла.

– Славная куртка, – раздается из-за спины.

Я иду не задерживаясь.

– Чего это милашка срединник забыл в Низине? – спрашивает женщина. – Заплутал, сладенький?

Позади слышны шаги.

– Эй, парень! – Меня грубо хватают за плечо. – Я сказал: славная у тебя…

Отцовской тростью я наношу колющий удар грабителю в горло, и тот, кашляя, пятится. Его дружки, мужчина и женщина, скалят гнилые зубы. Достают собственные трости.

Я прищуриваюсь.

Спасибо наследству, я больше не слаб. За прошедший месяц отъелся, оброс мускулами. Прикупил одежды. Теперь даже эта шпана, втроем, не справится с моим внутренним зверем.

Оставив их на земле корчиться от боли, складываю трость, приподнимаю воротник новой куртки и иду себе дальше. Здесь, в Низине, мои новые ботинки и шмотки привлекают внимание, зато выше по склону я сольюсь с окружением.

Переступаю через стонущую троицу.

Мать велела проявлять сочувствие к низинникам. Не ложное и корыстное, свойственное лотчерам, а искреннее, неподдельное сострадание. Жаль, но это невозможно, ведь эти трое выдавили бы мне глаза – только чтобы завладеть моей теплой курткой. Немногие низинники находят способ возвыситься, преодолеть препятствия, возникшие перед ними. Остальные – как крабы в ведре, тянут на дно любого, кто попытается вылезти.

Выхожу из переулка, и теплый солнечный лучик чиркает по затылку.

С наследством я стал новым человеком. И все же кошелек мой недостаточно туг для того, чтобы предпринять следующий шаг. А ведь задуманное идет вразрез со всем, что я говорил себе, оказавшись в Низине.

Вскоре достигаю стены и, оставив позади вонь канав, иду мимо кирпичных домов и прилавков с едой. В средней части Холмстэда беззаботно носятся дети. Здесь люди выстраиваются в очереди к прилавкам кондитерских. Потом, сидя под сенью деревьев, они уплетают пирожные и пьют горячий шоколад с карамелью, привезенный с Истлока.

У срединников те же притязания на стиль, что и у высотников – цилиндры, пышные платья, вульгарный макияж, – но они всего лишь дешевые подражатели. На них пиджаки из тонкой ткани и поддельные туфли.

Я в своем новом наряде прекрасно сливаюсь с этой толпой. Мой костюм – белая жилетка, черная куртка и мощные ботинки на шнуровке – куплен в лавке поношенных вещей. Не каждый день срединник продает низиннику полный комплект одежды, но деньги есть деньги, и неважно, откуда они взялись.

На следующей улице царит суматоха: рядом порт Средины, и десятки кораблей, копьями пронзая голубую даль, идут к нашему острову. У причала матросы разгружают огромные металлические корабли со свежим уловом. Двое мужчин ведут парящий контейнер вдоль пирса. Ящик ломится, заполненный зверского вида шелтавнами. Эти полутораметровые твари, круглые, как крабы, щелкают металлическими клешнями в тщетных попытках перекусить толстые прутья.

Миную ворота, ведущие к Вершине, у которых несколько стражей приглядывают за толпой. Их цех охраняет меритократию, дабы статус привилегированных оставался при владельцах. Днем стражи ослабляют бдительность: им нет дела до низинников, которые проскальзывают мимо них. Видимо, еще и потому, что на Высокой арене сегодня дуэль, а вход туда открыт для каждого.

На Вершине лавки побольше, устроены с размахом, в несколько уровней, а в ресторанах подают дорогущие блюда вроде бока горгантавна, нежных медальонов из говядины и пишонов с лимонной корочкой. Каждое сто́ит больше, чем я унаследовал. Высотники сидят на украшенных цветами балконах, потягивают сладкий чаек, обсуждая, кто может сегодня победить или какому из высотных родов следующим бросит вызов какой-нибудь срединник. Между двух толстых колонн полощется на ветру сине-золотой плакат с именами двух семей, которым сегодня предстоит сойтись на арене:

АТВУД vs МЮРИЭЛЬ

Я морщусь от омерзения. Атвуд. Это имя оскорбляет мой слух. Грязные выродки не умещаются в собственном огромном поместье. Детей плодят с той же легкостью, с какой разбивают противникам лица. Атвуды – смертельные враги Урвинов вот уже сорок с лишним лет, с тех пор как мой прадед по отцовской линии размозжил на дуэли трахею Стефану Атвуду и отдал его титул герцога Фрозенвейла своему союзнику. Потом он должен был сослать Атвудов в Низину, но из уважения к их силе сбросил проигравших на Вершину Холмстэда. Думал, что, если дать им поместье здесь, родовая вражда сойдет на нет.

А она только усугубилась.

Отец рассказывал мне эту историю, желая показать, как своим милосердием мы открываем врагу слабое место.

– Думаешь, у Глинды из Мюриэлей есть шанс против Атвуда? – спрашивает рядом со мной одна высотница у другой. – Глинда быстра, как хлыст, и тупа, как трость.

– Нет. Глинда – всего лишь очередная срединница, которую сокрушит высотник.

– Кто из Атвудов примет вызов?

– Так ли это важно? Они все здоровые, как горгантавны.

Обе женщины смеются.

Атвуды славятся своими победами в дуэлях. Берут, правда, не техникой, а грубой силой. Кем бы ни была эта Глинда из Мюриэлей, ее просто раздавят.

Я скорее опилки в глаза вотру, чем стану смотреть на поединок с участием Атвуда. Правда, если пойти, есть шанс, что последняя деталь моего плана встанет на место. Дядя ненавидит Атвудов не меньше моего и не упустит шанса взглянуть, как их унизят на арене.

Свернув на следующую улицу и удаляясь от рынка, выхожу к огромному зданию с куполом. Это Высокая дуэльная арена. У входа висят плакаты со скрещенными тростями. По стальному тоннелю внутрь втекает толпа. Встаю в очередь и слышу спереди приглушенный гомон. Тоннель оканчивается входом в гигантский амфитеатр. Между рядами скамей вниз, к бетону арены, тянутся лестницы.

Мимо меня протискиваются возбужденные люди. Улыбается, сидя на плечах у отца, маленький мальчик. Кто-то принес с собой сахарную кукурузу и желейные бобы.

Арена вмещает тысячи зрителей. И хотя вход на галерку для всех остается бесплатным,