Рокировка - Василий Анатольевич Криптонов Страница 10

Ну… Симпатично, конечно, но, как по мне — в Петербурге есть постройки и помасштабнее, и повеличественнее. Падать в обморок от восторга точно не стоит.

— Что? — спросил я. — Дом, как дом.

Кристина всплеснула руками:

— Боже правый, Костя! Ну, какой ещё «дом»⁈ Это же Сорбонна!

— Сорбо… А, — вспомнил я.

Это слово в разговорах курсантов мелькало нередко. Знаменитый Парижский университет, один из самых старых в Европе.

— Ну, логично. Мы же будем бороться с командой парижского университета — вот нас сюда и привезли.

— Нет, ты не понимаешь, — почти простонала Кристина. — Это же… Это же Сорбонна! Колыбель европейского образования, второй по старшинству университет в мире! А вокруг — Латинский квартал. — Она обвела руками. — Я жила в Париже в последние годы, перед тем, как вернуться в Россию. Мне было уже почти шестнадцать лет, но гулять здесь моя гувернантка не позволяла. Мы с ней прогуливались только по Люксембургскому саду, на улицы квартала не выбирались.

— Почему? — заинтересовался я.

Кристина потупилась.

— Н-ну… У этих мест не лучшая репутация. Здесь с незапамятных времен жили студенты, селились поближе к университету — оттого и название «Латинский квартал». Студенческая вольница, нравы — соответствующие. За несколько веков ничего не изменилось.

— Пьянки-гулянки, — сообразил я. — Заведения сомнительного толка, дамы сомнительного поведения, и всё такое прочее… Не лучшее местечко для благовоспитанной барышни, согласен.

— Да, — вздохнула Кристина. — А ещё в паре кварталов отсюда — вход в катакомбы.

— Катакомбы? — удивился я.

— О, ты не слышал о них? Это сеть подземных каменоломен, там ещё при римлянах начали добывать камень, из которого строили город. Париж рос, каменоломни тоже росли, и в итоге оказалось, что часть города стоит над огромным запутанным лабиринтом. Для того, чтобы не проседали постройки, подземные галереи специально укрепили. А лет двести назад было принято решение перенести в катакомбы останки умерших с городских кладбищ. Парижу ведь — больше двух тысяч лет, представляешь, сколько людей за это время похоронили на территории старого города? Их останки пропитали землю так, что вблизи кладбищ скисало молоко и вино, болели люди. Даже маги едва справлялись с эпидемиями. Поэтому городские кладбища решили закрыть, а останки захороненных перенести в катакомбы. Угадай, сколько их было?

— Если городу больше двух тысяч лет, и этот город — столица… — я задумался. — Миллиона четыре?

— Шесть, — сказала Кристина. — В катакомбах лежит около шести миллионов скелетов. Если верить фотографиям, то там, внутри, целые стены, выстроенные из костей и черепов.

— Если верить фотографиям? — переспросил я.

Кристина понурилась.

— Я не была в катакомбах.

— Дай, угадаю, — хмыкнул я. — Это тоже — зрелище не для благовоспитанной барышни, так?

— Именно.

— А то, что эту барышню с детства готовили к работе в контрразведке…

— Для моей мамы это не имело значения. Они с отцом вообще постоянно ссорились из-за моего воспитания. Отец говорил, что от меня не нужно прятать тёмную сторону жизни, а мама возражала, что эта сторона рано или поздно сама меня найдёт. И лучше поздно, чем рано. До тех пор, пока она может оберегать меня от всякой неприглядности, будет оберегать.

— Насколько понимаю, в битве за твой невинный разум победила мама?

— Да.

— Соболезную. И тебе, и отцу… Теперь ясно, почему госпожа Алмазова старшая запретила мне произносить при ней имя господина Витмана.

Кристина фыркнула и отвернулась.

А из такси между тем выгрузили наш багаж.

— Прошу за мной, дамы и господа, — сказал по-французски один из сопровождающих. — Дальше мы прогуляемся пешком, тут недалеко. Основные корпуса студенческого кампуса находятся не здесь, но исторические здания тоже сохранились. Сейчас в них — отели. Вы будете жить там, где учащиеся Сорбонны селились на протяжении многих столетий! Прошу, — сопровождающий изобразил приглашающий жест, и мы, подхватив чемоданы, потопали за ним.

— Когда проведёшь первую тренировку? — спросила Кристина.

— Сегодня.

— Сегодня?

— Ну, а чего тянуть? Тем более, что на завтра у нас с тобой — другие планы. Хотя…

— Что?

— Между сегодня и завтра есть ещё ночь. Как думаешь о том, чтобы провести это время с удовольствием?

Кристина покраснела. Проворчала:

— Не понимаю, о чём ты говоришь. Лично я ночью собираюсь выспаться.

Она поудобнее перехватила чемодан и прибавила ходу.

Глава 6

Мсье Триаль

На следующий день мы с Кристиной выбрались из отеля, где нас поселили, ранним утром.

В путанных улицах Парижа Кристина ориентировалась не хуже, чем в тропинках Царского села. Мне только и оставалось, что поспевать за ней, попутно поглядывая по сторонам — на всякий случай. Вряд ли, конечно, меня попытаются убрать средь бела дня прямо на улице. У моего противника слишком масштабные методы для этого, а геноцид в его планы, насколько я понял, пока не входит. Но всё же — бережёного и бронежилет иногда спасает, как шутили у меня в отряде, когда узнали, что корпоратским выдали патроны с бронебойными пулями.

— Может, проще было взять такси? — не выдержал я, когда мы в очередной раз свернули, и дорога снова пошла в гору.

— Почти пришли, — откликнулась Кристина.

— Ты это говорила десять минут назад.

— Ножки устали? — посочувствовала она.

— Мы — российские аристократы, госпожа Алмазова. Есть такое понятие, как статус и статусное поведение. На кой чёрт нужны такси, если ими не пользоваться?

— Почти пришли, — повторила Кристина, как попугай, и опять свернула в какую-то улочку.

Я, закатив глаза, последовал за ней. И тут она, наконец, остановилась.

— Здесь.

Я посмотрел на вывеску булочной, исполненную таким витиеватым образом, что прочитать название было попросту невозможно, даже будь оно написано на русском. Потом огляделся.

— Мы эту улицу пересекали три раза в разных местах.

— Нет, — заявила Кристина, слегка покраснев.

— Ты что — следы заметала?

— Я сказала — нет! — Краски стало больше.

— Ясно. У тебя топографический кретинизм, — вздохнул я. — И когда ты собиралась мне в этом признаться? А если это передастся нашим детям?

— Барятинский, я перережу тебе горло! — взвыла Кристина. — Можешь помолчать? Мы на месте. Нас ждут.

С этими словами она рванула на себя дверь и вошла в булочную. Мне пришлось ловить дверь.

Входя, я с некоторым усилием собрал у себя в голове наш маршрут, совместил его с картой города и пришёл к выводу, что булочная находится буквально в паре кварталов от отеля. Только вот мы сразу пошли не в ту сторону.

Надо отдать Кристине должное: шагала она всё это время уверенно, с выражением лица человека, который точно знает, что делает. И я почти до самого конца ничего не заподозрил.

В небольшом уютном помещении вкусно пахло свежеиспечённым хлебом. Стены были отделаны тёмным деревом, между столиками — а их было всего четыре — висели полочки с потрёпанными книгами. Видимо, таким образом создавалась домашняя обстановка.

Кристина заняла угловой столик и отвернулась, демонстрируя, что разговаривать со мной не намерена. Я подошёл к прилавку. Невысокая полная девушка в белоснежном переднике улыбнулась мне и проворковала приветствие.

Я ответил ей тем же, внутренне содрогаясь. Хотя французский знал уже неплохо, но до сих пор использовал его только в своём кругу. Выдать постороннему человеку всю эту кучу-малу из звуков казалось попыткой поглумиться.

— Дайте, пожалуйста, две булки, — произнёс я фразу из учебника.

— У вас прекрасный французский, мсье, — засияла девушка.

«Говорю, как дебил», — мысленно перевёл я. Будь у меня действительно прекрасный французский, она бы и внимания не обратила на то, что он — не родной мой язык. Вот что значит вежливость.

— Спасибо, — криво улыбнулся я.

— Чай? Кофе? — Девушка поставила передо мной сплетённую из соломы корзиночку с двумя тёплыми булками.

— А что-нибудь холодное у вас есть?

— Могу предложить домашний лимонад.

Коммуникация, в целом, состоялась успешно. Рассчитавшись, я взял корзинку, две открытые стеклянные бутылки и подошёл к столику, за которым сидела Кристина.

— Люблю Париж, — сказал, сев напротив. — Можно купить булку и при этом не дать никому автографа. Может, мне остаться тут навсегда?

— Для того, чтобы через неделю на тебя здесь молилась каждая собака, — фыркнула Кристина, — так же, как в Петербурге.

Она запустила руку в корзинку и взяла булку. Ну,