Ускользающий город. Инициализация - Евгений Булавин Страница 14

«Вызываю!»

— Пойдём в раздевалку, — повернулся я к Яне. — У меня есть кое-что особенное.

«Из новой коллекции?!» — воскликнула Яна, точней… а, какая разница!

Я состроил загадочное лицо и передал ей вешалку. Вторую, с мужским костюмом, забрал себе и ушёл переодеваться в подсобку. Честно говоря, веяния последних нескольких сезонов начали меня изрядно смешить. Эти штаны в обтяжку, куртка «ухоженный бомж» с шарфом и шапкой «гламурный Петрович», эти ботинки «начищенные до блеска недоберцы»… Всё лучше гейских фантазий, коими традиционно пичкают нас летние коллекции.

Яна ждала в коридоре. На ней был светло-красный жакет, под которым проглядывалась кофточка, тёплые шорты бежевого цвета, леггинсы и эти отвратные угги, кои вновь стали покорять черепные коробки обывателей. Полный боекомплект по-русски холодного весеннего сезона.

Людмила Карповна благополучно свалила домой, поэтому студию закрывал, как всегда, я. Улица встретила нас мраком, тронутым кое-где ржавым свечением фонарей. Из-за дождя все вокруг казалось картинкой из старого телевизора, подёрнутой рябью помех.

— Стой, — придержал я её за локоть. — Нужно собраться.

Я закрыл глаза, вбирая в себя десятки таких же я, которые подобно мне обслуживали своих клиенток весь этот день и тоже адски устали. Отпустил я только тех, кто тоже ушёл с девушками.

— Ну-с, навстречу неизвестности!

Яна не поверила, что мы едем в «Шесть имён». Даже таксист переспросил. Самый пафосный клуб Чернокаменска столь дорог, что подавляющее большинство модных даже вспоминать о нем предпочитает… никогда.

Когда машина остановилась на углу красивого неоготического здания в самом центре Полуострова, откуда исходила ритмичная аура того, что некоторые называют «музыкой», Яна взглянула на меня, как на паренька в потёртом свитере, который заявляет, что воон та синяя «Багатти» — его.

Взгляд этот я чувствовал и когда продирался через разодетую очередь, достигнув мрачного типа на фейсконтроле. На его пучеглазом лице буквально кипело раздражение. Непропорционально короткие руки отмахивались от… мухи?

— Привет, Вольдемар, — протянул я ему руку. — Что, просыпаются понемногу?

— Мать её… да! — охранник чихнул и смачно высморкался в зеленоватый платочек. — Почти апрель, а эта живее всех Лениных. Должен я ей, видите ли.

— Даже представить не могу, что можно задолжать мухе, — ответил я, убрав так и не пожатую руку.

— Потому что ты из нас самый тупой. — Он сверкнул стёклами очков, которые отражали свет подобно DVD-диску. — Фифа с тобой?

— Не надо называть её…

Вольдемар сдёрнул заградительную цепь.

— Это тебе не надо, иначе не дадут. А я хоть подзадник могу выписать. Проходи, не задерживайся.

Я повернулся к Яне, повертел пальцем у виска и увлёк её за собой. Океан ревущего звука захлестнул нас с порога.

Меня всегда поражал мир клубной жизни. Эти безумные тематические ивенты, что создаются ребятами, у коих современным фантастам стоит молить о просветлении, этот шум, растрясывающий внутренности, это кислотное свечение, долбящее в мозг через глаза, едкий полумрак, где смешались тела дёргающие, тела извивающиеся, тела дрыгающиеся, запах пота, сильного парфюма, алкоголя и сигаретный перегар…

Клубная жизнь — это реальность иная, но совсем иного рода, нежели видеоигры и книги. Потому что она здесь, перед тобой, стоит только протянуть руку (в которую, если зазеваешься, тут же воткнут героиновый шприц). Клуб — это место, куда приходят отдыхать, а оно ни на секунду не даёт тебе покоя, переворачивая тебя как кучу грязного белья, дабы обнажить самое дикое и безумное, что сидит в твоей обезьяньей душонке.

В басовой долбёжке треков, таких одинаковых, но с бесконечными вариациями, я видел костры и пещеры, гипнотический дым и десятки разгорячённых тел в шкурах, пляшущих до экстатического исступления. Я думаю, если родится когда-нибудь бог клубной жизни, он будет наг, не считая огромной идиотской шляпы и навязанного на детородный орган носка. Его лучащаяся лазерами кожа будет распылять свежайшую наркоту прямиком из подпольных лабораторий. Он будет милостив в своём желании подарить экстаз и жесток в методах его доставить. Он назовёт своим братом того, кто будет танцевать до упада — но сам упадёт позже всех, чтобы очнуться к очередному открытию ночного храма. Он будет любить безумие и избегать при этом проблем. Он будет сам верить в то, что осушает людей, дабы вручить им очередной шанс на перерождение.

Все это я говорил Яне, когда мы, забравшись в туалет, опустошали кокаиновые дорожки. Потом я заткнулся и заткнул поцелуем её. Дальше было то, о чем мечтают все принцессы: быть жёстко отодранной в сортире, чтобы размазывать сопли по лицу и ждать, ждать, ждать своего принца.

Вечный цикл…

Она вырубилась до того, как я достиг пика. Ударилась, вроде, затылком о стену. Сплюнув, я так и оставил её на унитазе, возле трусов, скрученных в тонкую верёвочку на полу.

Выходя из кабинки, я нос носом столкнулся с Люцифером.

— Брат мой, а до тебя не дозвонишься! — воскликнул он, пытаясь меня обнять.

— Не до тебя, скотина! — взорвался я и неожиданно для себя самого ударил его по рукам.

— Полегче! Эй, придержите его, пока я сделаю своё жёлтое дело.

За тщедушной фигуркой нашей рок-звезды высилось два насупленных бычка — телохранители. Я оценил ситуацию и поднял руки в знак подчинения.

— Ты знаешь, какая сегодня дата? — спросил Люцифер, не отрывая взгляда от писсуара.

— Ты меня за календарь держишь? Или нерадивого мужа, забывшего про сраный юбилей?

— Не кипятись. Сегодня день открытия клуба! Моего клуба, змеёныш!

Люцифер приковылял к умывальнику. Я посмотрел на его отражение в зеркале. Видеть жизнерадостного лидера поп-готик группы да к тому же, разукрашенного в черно-белый грим, было до коликов странно.

Я вздохнул.

— Никакой это не твой клуб. Он принадлежит Стомефи, а дела решает Аримович.

— Я — маскот. Без меня этот клуб и наполовину не был бы таким популярным. Да и чья бы вокалистка мычала! Твоя студия тоже принадлежит Эриху…

— Не было б тебя, нашли бы кого-то другого. И найдут. Клоуны имеют свойство приедаться. Люцик.

— Клоуны, значит, — Люцифер выдрал из аппарата почти метр бумажных полотенец и скомкал их в плотный шарик. — Брат мой, я-то хоть осваиваю сложное искусство музыки и… как ты там говоришь? Клоунады? А твоё сводится к тому, чтобы навести объектив и нажать кнопку. Это даже не клоунада. Это нечто среднее между говном и обезьянкой.

— Да-а, — протянул я. — У параши всегда кажется, что художник мажет что-то на бумагу. А писатель по кнопочкам бьёт, набивая меньше, чем средний планктон в мессенджере.

— Господа и дамы, всё надо делать с фотографами! Фотограф всё сделает лучше!

— Хороший фотограф на вес золота.

— Блин, — он выразился крепче, — змеёныш. Назови фотографом