Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин Страница 18

Я достал нож, просунул его в щель и поднял засов. Разбойному приказу какая-то калитка не помеха.

Ну, так и есть — на двери чернеет замок. Не лает, не кусает, и в дом не пускает. Вт замок я так просто не открою — я отмычки в Приказе оставил — да и, казалось бы, раз замок снаружи, значит, в дом никто попасть не мог.

Не мог, значит…

Я поднялся на крыльцо и осторожно потрогал замок. Большой такой, тяжелый… Вырезанный из дерева вместе с пробоем, в который он якобы вставлен, и прибитый к двери. А вот если потянуть за ручку…

Дверь бесшумно приоткрылась. Вместе с «замком». Из темной щели пахнуло холодом и мерзким неприятным ощущением того, что мне здесь не рады.

Охранное Слово.

Даже не наложенное, а вплетенное в резьбу по полотну двери. Не очень сильное, но ощутимое.

Я достал из-за пояса печать и легонько хлопнул ее по двери:

— Разбойный Приказ.

Холод исчез. Мы имеем право войти в любой дом, если расследуем преступление, и охранные слова нам не указ. А я сейчас определенно расследую преступление.

В доме было темно и пахло нежилым: пылью, затхлостью и…

А вот этот запашок мне не нравится…

Достав из-за пояса нож — не был у меня сейчас другого оружия, не подумал — я шагнул внутрь…

И сразу понял, почему дьяк Алексей не появлялся в Приказе уже третий день.

* * *

Дьяк лежал посреди комнаты, раскинув руки, в луже темной засохшей крови. Из правой выпал нож с почерневшим лезвием. Мутные мертвые глаза смотрели в потолок, зрачок вытянулся в неширокий овал.

Часов шесть назад…

Судя по беспорядку, творившемуся в помещении — перевернутые скамейки, куча тряпья в углу, осколки битой посуды — дьяк Алексей не сдался без боя. То ли вор — а я не сомневался, что его убил Заморский — застал его врасплох, то ли сумел как-то обмануть, но они сцепились в бою. И дьяк, мой начальник, мой учитель розыскного дела, научивший меня всему, что я вообще знаю о розыске — сериалы о ментах тут не очень помогали — он проиграл. И погиб.

Я подошел к нему и наклонился над телом:

— Эх, Алексей Ерофеевич, Алексей Ерофеевич…

— Еще один приказный, — произнес тихий голос за моей спиной.

Глава 11

Я успел подумать о том, какая надпись будет на моем надгробии, где именно меня похоронят и поклялся сам себе, что, если вдруг я сейчас выживу, то никогда-никогда больше не сунусь в подозрительное место один. И без пистолета. А лучше — двух.

Все это я успел за то время, пока отпрыгивал в противоположный конец комнаты. Выхватил нож и развернулся.

Никто на меня не нападал.

За моей спиной вообще никого не было.

Никого.

Потом «куча тряпья» на лавке кашлянула и пошевелилась.

Я, осторожно направляя нож, подошел поближе. Да… Снимаю колпак, Алексей Ерофеевич. Ты свою жизнь незадешево продал.

Человек, закутанный в какие-то тряпки, был бледен, как покойник, и еле дышал. Кажется, его грудь была криво перемотана тряпками, пропитанными кровью.

— Приказный… — прошептал человек.

Я встал рядом с ним и, не церемонясь, перевернул его левую руку ладонью вверх. Вот он — тот самый шрам на пальцах. Сергей Заморский. Попался. Я перевернул руку вора ладонью вниз, тот не сопротивлялся.

Оп-па. Неожиданно.

Холопское клеймо.

С другой стороны — ничего неожиданного. Так-то какая разница — опытный волшебник. Любой боярин захочет такой экспонат в свою коллекцию, на всякий случай. Мало ли, вдруг что-то от конкурента понадобится стащить. Между боярскими родами войны никогда не прекращаются, только иногда они громкие, как тот случай в Мангазее, когда весь род вырезали, а чаще всего — тихие, когда друг другу пакости подстраиваются, чтобы твой враг ослабел, а ты — усилился. В таких раскладах ловкий вор ой как пригодится. Заодно и понятно, как это человек, которому голову шесть лет назад отрубили, лежит тут передо мной, пусть чуть, но — живой. Уж боярину-то не составит труда заморочить голову толпе так, чтобы они увидели казнь, прямо как настоящую.

— Приказный… — прошептал Заморский, — Помоги мне…

— Я исцелять не умею, — произнес я.

— И я… не умею… Такие Слова выучил… а Исцеляющее уже не смог… Дурак был… молодой…

— Так чем тебе помочь, Заморский?

— Узнал… Молодой, да ранний… Тот тоже ловок… был…

Рука указала на мертвого дьяка.

— Это мой начальник был. И учитель.

— Был… Отомстил он за себя… Недолго мне осталось…

Рука, еще секунду назад вялая и дрожащая, вдруг вцепилась в мое запястье:

— Помоги мне, приказный! Мне уже не жить, дочке моей помоги!

— Да чем я ей помогу? — я попытался отцепить вора, но тот ухватился крепко, до боли.

— Деньги… Есть у меня… Добыл… Украл… Собирал… Думал, перестану красть, с Анфисушкой жить будем… дочку растить… Поклянись…

— Не буду я клясться, — я, наконец, оторвался от вора.

Клятва здесь — это не просто так. Там, где есть Слова, изменяющую реальность, каждая клятва — тоже Слово. Вот так поклянешься, не подумав, а потом знать не будешь, как снять с себя эту клятву. А уж клятва умирающему — и вовсе не шутка.

— Клясться не буду, но чем смогу — помогу.

— Половину… Половину ей отдай, вторую… вторую себе… Тайник у меня… В Сокольниках…

* * *

На правом берегу Яузы, стоял летний царский дворец, там же, в лесу, прятался Соколиный двор. Туда Заморский категорически отговаривал меня соваться, мол, мне царские тайны ни к чему. С этим я был совершенно согласен, доходили слухи, что те, кто в Соколиный лес сунется — назад, что характерно, не возвращаются. Да и не надо мне туда, на тот берег.

Клад Сергея Заморского — на левом берегу.

Идешь вдоль берега, пока не выходишь туда, где Яуза делает крутой изгиб. Если сомневаешься, что это именно тот изгиб — мало ли как там речка изгибается — то от него за соснами видны крыши царского дворца. Вышел к изгибу — повернулся к нему спиной. Увидишь среди деревьев холм. Иди к холму. Обойди его вокруг и поднимайся к вершине. На полпути — лежит камень. Серый такой, не большой, не маленький. Берешься за край, переворачиваешь его… Смотришь на жирных червяков, плюешь и идешь дальше по своим делам.

Потому что клады просто так не кладут и не поднимают.

Говорят, некоторые клады прячут на «сорок голов человеческих», это я еще в той жизни слышал. Правда, тогда