Притворюсь твоей сестрой - Анна Сергеевна Одувалова Страница 2

Мамина сестра Марго, опьяневшая до состояния тряпичной куклы, виснет на рукаве какого-то дипломата с орденом на лацкане. Ее черное платье сползает с плеча. Снова получит выговор от деда, но ней давно наплевать. Мой двоюродный брат – слизняк Джоник – тем временем крутит вокруг пальца прядь волос девушки в розовом – слишком ярком для нашего траурного карнавала. Она смеется громче, чем положено, и я ловлю возмущенный взгляд мамы. Джонику влетит от нее. Его отец ведет себя приличнее. Он сегодня с новой пассией, поэтому трезв и строит из себя делового. Трется рядом с младшим братом отца.

Дядя Эрик у стойки с шампанским обсуждает что-то, активно жестикулируя. Его жена и дочь стоят поодаль в женском круге и развлекают жен дипломатов. Все при деле.

Мать берет микрофон, ее ноготь щелкает по металлу. Звук эхом разносится по саду.

Снова прочувствованная речь. Год за годом. Верим. Не забудем. Вернется.

Раздраженно беру с подноса бокал игристого. Бабушка неодобрительно поджимает губы. В ее взгляде читается: «А вот Зои… Зои была ангелом» Такой и осталась в их воспоминаниях, только вот никто не знает, как бы ее изменили эти пять лет в роскоши и вседозволенности. Я тоже когда-то, говорят, был милым ребенком. Углубившись в мысли, теряю нить разговора и не сразу понимаю, что вокруг повисла звенящая тишина.

– Я вернулась, мамочка…

От неожиданности бокал летит из рук, а я вскидываю глаза. На освещенном пятачке газона перед сценой в свете софитов стоит она. Девушка в розовом платье с кружевным воротничком. Светлые волосы до талии, синие глаза, ямочки на щеках, точь-в-точь как у Зои. Даже родинка над губой на месте. Она стоит, слегка наклонив голову, будто ждет аплодисментов.

– Зои… – мать делает шаг вперед, и микрофон падает на сцену с глухим стуком.

Тишина. Даже фонтан замолкает. Девушка смотрит прямо на меня, и ее губы дрожат.

– Привет, Элай.

Голос – ее голос. Тембр, интонации, все. Но что-то не так. Может, слишком уверенный взгляд? Или то, как она сжимает край платья, будто боится, что его сорвет ветром?

Мать обнимает ее, а я отшатываюсь назад, наступая на ногу какому-то старику в смокинге. Он ворчит, но я не слышу.

– Зои… – севшим голосом повторяет мама, а я смотрю на пигалицу в нелепом детском платье и понимаю, что не верю. Представления не имею, кто эта кукла, так похожая на мою сестру, но я не верю, что это Зои. И обязательно выведу ее на чистую воду!

Зои

Я не думала, что все будет так сложно. Нет, подозревала, что нелегко, но мое появление на собственном дне рождения имеет эффект взорвавшейся бомбы. Естественно, праздник идет коту под хвост. Вместо торта и розовых шаров – визит магстражей и целителей. От суеты болит голова и не хватает воздуха, но держусь.

В воздухе запах зелий, чтобы его выветрить в кабинете открыли окно. В саду до сих пор праздничное освещение и до сих пор болтаются полуспущенные шары с надписью «18». Трехъярусный торт возвышается на столе, и дети, которые до сих пор бегают по опустевшему саду, ковыряют его бок ложками. Я очень хочу к ним присоединиться, потому что ела, кажется, вчера.

Целители приехали к бабушке. Ей все же стало плохо. Но сейчас уже полегчало, и ее отправили отдыхать наверх. Папа и дед общаются с магстражами, со мной мама и еще один служитель закона.

– Ты понимаешь, что она врет? – говорит Элай, не стесняясь ни магстражей, ни мать.

– Это Зои! Я узнаю ее родинку, я…

– Родинку можно подделать, – перебивает Элай. Он прислонился к дверному косяку, скрестив руки. Его черная рубашка смята, а взгляд бьет наотмашь.

– Пожалуйста… – Мама заламывает руки. – Иди к себе, нам всем сейчас нелегко! Неужели, ты не узнаешь сестру?

– Мам, тебе ли не знать, как далеко шагнула бьютимагия! Ты тоже можешь завтра себе сделать лицо Зои… если захочешь!

Сказав это, Элай уходит. На меня он даже не смотрит. Магстраж с холодными глазами, похожий на молодого профессора из тех, которые пугают первокурсников, спрашивает в сотый раз.

– Повторите, где вы были все эти годы?

– Не… не помню… – мой голос срывается, а головная боль усиливается. – Я очнулась перед воротами дома…

– А до этого? – Он подозрительно прищуривается. Качаю головой.

– Не помню.

Виски тру на автомате, просто это хотя бы чуть-чуть помогает унять боль.

– Да хватит уже! – мама хватает его за локоть, но он отстраняется, как от назойливой мухи.

Мне разрешают уйти, только когда я начинаю трястись так, что зубы стучат. Холл встречает тишиной: черно-белая плитка, портреты предков в золоченых рамах и зеркало во всю стену, где мое отражение кажется чужим. Розовое платье висит мешком, волосы спутаны и сил почти не осталось. Стою возле лестницы, чувствуя, как кружится голова. Мне срочно нужно прилечь, но я представления не имею, где можно расположиться.

Куда идти? Спальня родителей? Моя старая комната, превращенная в музейный экспонат? Из гостиной доносится смех Элая – сухой, ядовитый. Он точно не поверил. Ни на секунду.

– Зои! – Мама подбегает так быстро, что подол ее шелкового платья запутывается в ногах. Ее духи – все те же, с нотками груши и лаванды – на мгновение перебивают запах дыма от погасших свечей. – Доченька! – Ладони дрожат, когда она хватает меня за плечи, будто проверяя, не мираж ли я. – С тобой все хорошо?

Я отстраняюсь на полшага, чувствуя, как затекают пальцы от того, что слишком долго сжимала их в кулаки. Ее маникюр – идеальный французский, как пять лет назад оставляет царапины на моей коже.

– Определенно нет, – отвечаю, и ее брови взлетают вверх. Да, тринадцатилетняя Зои не грубила. Тринадцатилетняя Зои визжала от восторга, получая в подарок очередную куклу.

– Ты… – Она сглатывает, поправляя брошь в виде совы на воротнике. – Ты, точно, ничего не помнишь?

Сдерживаюсь, чтобы не скривить губы. Ее взгляд ползает по моему лицу, выискивая ложь. Мои ногти впиваются в ладони, боль помогает не закатить глаза.

– Нет.

Она отводит взгляд первой, теребя складки платья.

– Прости, прости, это все так неожиданно! – Голос срывается, будто она репетировала эту сцену и забыла слова. – Думаю, тебе стоит отдохнуть. Твоя комната… – пауза, пока она подбирает дипломатичную формулировку, – немного изменилась, но, возможно, привычная атмосфера…

– Конечно, – перебиваю, направляясь к двери холла.

Мама замирает, словно ожидая, что я брошусь ей на шею. Когда я не двигаюсь, кидается сама. Ее объятия душат. Рукава