Реликвия надежды - Алиса Абра Страница 28

ведь слезами не поможешь. Пошла в дом, отыскала платочек старый с цветами дивными, что прежний хозяин домишка ей подарил, выцвел давно тот платочек да поистёрся, а когда-то она в нём… Эх, да что вспоминать теперь! Махнула рукой, расстелила его во дворе на лавке, покосившейся, как вся её жизнь, и стала складывать в него камни, что у крыльца лежали. Камешки-то гладенькие, бока ровные, все один к одному, каждый взят с того места, где ей прежде пожить доводилось, и не просто так она их у крыльца держала. Повспоминала свою жизнь, поохала, камни горкой ровной на платок сложила и завязала в узелок. Узелок вышел увесистый. Только кто ж теперь её камешки на новое место доставит? В речку кинуть, так течение их растащит, а то вовсе в песок зароет. Зверю дать, да где ж такого зверя найти? Нет, тут человек надобен. Да вот беда, сюда уж люди почитай больше полсотни лет не заглядывали. А что, если поискать человека по округе? Шумы и дым опять же, значит есть люди недалече, авось кто и наведается. Затянула она песню свою любимую, что её хозяину так нравилась, раньше в деревне её часто по вечерам пели и стала вспоминать, как хорошо жилось в прежние времена.

— Здравствуй девица, чего скучаешь да поёшь так жалобно? — она подняла удивлённый взгляд. Надо же какой прыткий, сразу объявился, она ведь только-только приманивать начала, раньше-то не один час поёшь пока кто попадётся. Этот молодой, красивый и смотрит с интересом, а она даже приодеться не успела, так и сидит с растрепавшейся косой, в стареньком латаном сарафане, что хозяин вместе с платочком дарил, да босые ноги в песок зарыла, песок-то он тёплый нынче.

— Так домишко мой снесут скоро, куда же мне бедной податься? — и слёзку пустила для пущей грусти, мужики-то на слёзы падкие, любят себя спасителями представлять, а ей того и нужно.

— Как же ты тут одна живёшь? Родня твоя где? — взглянул так с прищуром, не простой видать человек, повозиться с ним придётся.

— Да нету никого, кто помер, а кто в город съехал.

— Деревня-то большая была прежде?

— Дворов почитай сотня.

— Когда ж то было? От домов и фундаментов не осталось, всё лесом поросло, — он окинул взглядом округу.

— Давно, — согласилась она, как ловко он у неё всё выпытал, а она и воспротивиться не может.

— А уж не ты ли, милая, их отсюда спровадила? — смотрит ехидно так зорким глазом. Неужто видящего призвала на свою голову? Она пыталась разглядеть его сущность, но человек и человек, только неуютно так под его взглядом стало, словно горячих углей кто за шиворот сыпанул.

— Я? Да к чему? Сами разъехались. Город им подавай! — проворчала она. Хотя если по чести признаться, тяготила её шумная деревня и радовалась поначалу, как люди съезжать стали, опомнилась, когда одна осталась. Одичала без людей-то, вот и с одним мужиком уже сладить не может, а раньше-то бывало… — А ты, красавчик, ночлег ищешь? — она стрельнула глазами и зарумянилась, обволакивая гостя лёгким почти незаметным дремотным дурманом. — Можешь в моём домишке остаться, да только просьба у меня к тебе будет, — она подняла глаза на гостя, ловя его взгляд своими зелёными бездонными омутами, да дурманом поплотнее окутала, чтобы уж наверняка.

— И какая же просьба? — спросил он, посмеиваясь, и дурман-то ему нипочём.

— Узелок мой, — она кивнула на платок с камешками, — в ближнюю деревню снеси, будь другом.

— Так может уж сразу в город? — усмехнулся он. — До ночи-то далеко, а я мигом тебя и пожитки твои доставлю.

— Нет, не нужен мне тот город, — проворчала она, злясь, что не по её задумке всё выходит и гость этот её воле подчиниться не желает. — Я хочу, чтобы и речка, и камыши, и сом по ночам плескался, и петухи… чтоб им пусто было, орали.

— Так у тебя же здесь и речка, и камыши! — веселился гость, вот ведь непробиваемый попался, другой бы уж давно десятый сон смотрел.

— Петухов нет! — отрезала она. Ну не нравилось ей, когда она чего-то не понимала. А сейчас она не понимала ничего! Пришлый-то ой как не прост оказался, но разглядеть его нутро, ей никак не удавалось. — «И людей тоже нет», — добавила про себя, а без людей, как оказалось и сама она чахнет.

— А если не снесут домишко твой, останешься? — теперь гость говорил серьёзно и взгляд его полыхнул силою, от которой её душа в пятки устремилась да там и замерла, и не знала она горевать или радоваться встречи с этаким господином. — Да не бойся, — дружелюбно улыбнулся он, — никто тебя не обидит, домовушки нынче редкость. Домишко твой поправим и новые поставим рядом, не возражаешь? — она замялась, пожала плечами, возразишь такому, как же!

— Посёлок что ли строить собрались? — ворчливо осведомилась она. — Как его … котежный? — с трудом вспомнила заковыристое слово.

— Не посёлок, а так, — гость махнул рукой в сторону луга, — пару домиков за твоей лощиной, пустишь? И переезжать тебе на новое место да начинать жизнь с начала не придётся.

— Отчего ж не пустить, пущу, — согласилась она, такому отказывать себе дороже. — Только и ты уж, господин хороший, слово своё сдержи, — вздохнула она, взглянув на покосившуюся избушку, что по самое единственное окно в землю вошла да мхами поросла будто холм лесной. Стояла она аккурат в начале лощинки, по дну которой стремился к реке бурый ручей, отчего утрами и вечерами лощину накрывал густой сизый туман и деревенские разумно обходили это место стороной, только один Проша не побоялся и поставил домишко, и зажили они… Деревни уж нет и Проши тоже, а домик всё стоит.

— Раньше-то, что здесь было? — он тронул рукой тёмные покрытые мхом брёвна.

— Домик охотничий царя батюшки, — с гордостью сообщила она, — царя-то хоромки вот там на взгорке стояли, поодаль от деревни, — она махнула рукой за лощину, — а тут егерь его Прохор Кузьмич обретался, и царя сопровождал, когда тому поохотится случалось, — и её взгляд потеплел от нахлынувших воспоминаний.

— Ты и царя помнишь?! — восхитился гость.

— Хорошее было время, — её взгляд сделался томно-романтическим, именно так она смотрела на своего Прошеньку. — Отчего ж не помнить, пока моя память при мне? — она кивнула на узелок с камешками.

— И сколько ж тебе годов, девушка?

— Да кто ж его знает? — пожала плечами она. — Каждый камешек — век, хочешь — считай! А вообще-то неприлично у дамы про возраст спрашивать, — она недовольно поджала губы и демонстративно отвернулась.

— Ладно, не сердись! — рассмеялся он. — Давай я