Опасные манипуляции 2 - Роман Феликсович Путилов Страница 33

Мужчина в кровати сразу поскучнел, видно обладал богатым воображением. Значит, последнее слово осталось за женщиной.

Глава шестнадцатая

Желтый дом

Сквозь сон почувствовала поцелуй, горячий шепот в ухо:

— К десяти часам будь готова поехать в деревню на целый день.

Я кивнула головой и опять провалилась в сон, из которого меня вытащила назойливая вибрация пейджера, скачущего на табуретке у моего изголовья.

Кое-как поймав визжащий аппарат, долго вглядывалась в расплывающиеся буквы. Потом увидела клочок бумажки на той же табуретке. Послания были аналогичные: «В 10 готова сыта тепло одета». Я заметалась по квартирке, времени оставалось минут сорок, хорошо, что на столе случайно обнаружила сковороду с омлетом, и кофе выглядывал густой пенкой из джезвы.

Под истерические взвизги пейджера я выскочила во двор и в «восторге» замерла. Из-за поворота «гремя броней, сверкая блеском стали» въезжало нечто. В молодости это было патрульным «бобиком», о чем свидетельствовала металлическая будка сзади с дверкой, запертой на оконный шпингалет. Заднюю дверку подпирала неведомая металлическая конструкция, опирающаяся на буксирный крюк, и вздымающаяся вверх, над крышей будки, где-то на метр. Сооружение радовало глаз суровой серостью некрашеного металла и грубыми швами электросварки.

Передо мной распахнулась металлическая дверь густо-зеленого цвета:

— Давай, запрыгивай!

В три приема мне удалось умаститься на продавленное кресло, затем начались проблемы. Устав наблюдать, как я, мощными рывками, пытаюсь закрыть дверь, Николай подался в мою сторону, и тихонько прижал дверь к кузову, раздался щелчок, дверь замкнулась.

Мой спутник сосредоточенно заворочал рукояткой коробки передач, но я его остановила:

— Подожди, мы на этом поедем в деревню?

— Ну да, а что случилось?

— Я не уверена, что мы доедем!

— Доедем.

— Смотри, если это встанет, мы выбираться будем очень долго. И вообще, что это за аппарат, твой?

— Нет, товарищ дал, он на нем ездил лет десять на службе, а когда «УАЗ» списали, то выкупил его, сейчас семью возит.

— А сзади у нас что торчит, мачта?

— Ну ты остроумка! Соображаешь! Как заглохнем, так парус поставим.

— Подожди, вот последнее слово — это оскорбление было?

— Остроумка? Нет, комплимент. Острый ум, остроумка.

Я попыталась посмотреть, куда мы едем, но стекла впереди и сбоку были затянуты коркой льда, хотя печка визжала, как самолет на взлете, только перед Николаем была какая-то узкая щель.

— Мы куда едем?

— В психушку, за Иваном.

— А нам его дадут?

— Будем пробовать.

Гремя на кочках и завывая двигателем, мы мчались в неизвестность. Я крутилась на переднем сидении, пытаясь уберечь колени от встречи с металлическими ручками и штырями, торчащими со всех сторон.

Наконец, мы остановились, водитель заглушил двигатель. К тому времени стекла оттаяли, я с любопытством огляделась.

Мы были за городом. Машина притулилась у небольшой, беленой известкой, будки с табличкой «Психиатрическая клиническая больница номер четыре». Высокий глухой забор компенсировался открытыми настежь металлическими воротами. Николай достал с заднего сидения неизменную папку и скомандовал:

— Пошли.

За забором, куда мы проникли без видимой реакции со стороны охранника, равнодушно взирающего на окружающий мир из окна будки, было беспорядочно разбросано несколько двухэтажных зданий, относящихся к различным историческим эпохам, и пребывающих в разной степени сохранности. Николай покрутил головой, затем уверенно двинулся в сторону самого приличного дома.

На первом этаже навстречу к нам поднялась женщина в белом халате:

— Молодой человек, приемный покой в соседнем корпусе.

Николай помахал папкой:

— Милиция, нам к главврачу.

— Если вы девушку сдавать, то все равно в приемный покой. Там и от милиции и от скорой помощи больных принимают.

Я думала, что сейчас задохнусь от злости. Коля, сволочь, заулыбался:

— Спасибо за тонкую шутку, мы оценили. Мы с девушкой, все таки, к главному, у нас следственные действия.

Медсестра хмыкнула, очевидно, считая, что моя судьба — остаться в этом заведении, но дорогу объяснила.

Кабинет главного врача больницы радовал глаз уютной обстановкой, солидной мебелью и большим импортным телевизором.

Мужчина в открахмаленном белом халате, что-то увлеченно писал в ежедневник. Бросил на нас хмурый взгляд, он нетерпеливо потребовал:

— Давайте документы.

— Пожалуйста, — Николай достал из папки какой-то лист и положил перед главврачом. Тот прочитал бумагу один раз, затем второй, поднял на нас недоуменный взгляд:

— Простите, но я в этой бумаге ничего не понимаю.

— Тут написано, что при расследовании убийства, было получена информация, что гражданин Старыгин Иван Аркадьевич, проходящий по делу свидетелем, был, по чужим документам помещен в ваше лечебное заведение. Я, выполняя отдельное поручение следователя прокуратуры, должен установить, находиться ли тут этот гражданин, получить у вас документы, подтверждающие законность и обоснованность нахождения свидетеля в больнице психиатрического профиля. В случае, если свидетель находиться во вменяемом состоянии, то допросить его.

Главный врач схватился за голову:

— Но этого не может быть. У нас лечатся больные люди, принимают сильнодействующие лекарства.

Николай жизнерадостно воскликнул:

— Так что же препятствует нам установить истину? Давайте, поступим следующим образом. Вы вызовете больного, который лежит под этой фамилией, мы с ним поговорим, установим, кто этот человек, и какой у него диагноз. А потом вместе с вами, решим, какие будут наши дальнейшие действия. Только просьба — пусть больного приведет сотрудник из другого отделения. Это же не составит сложности?

— А вы это на что намекаете? Лечащий врач в этом отделении — прекрасный специалист, молодое дарование, заканчивает писать блестящую кандидатскую работу! Хотя, кому я это все рассказываю, вам же главное хватать и не пущать!

— Заметьте, доктор, это вы назвали лечащего врача отделения. А я имел ввиду младший медицинский персонал отделения, или они у вас тоже все увлеченные наукой сотрудники?

Главврач глубоко задумался:

— Прошу прощения, профессиональная деградация — исходил из того, что в отделении все решает врач, а, на самом деле … короче, всякое бывает.

Главврач отдал