Кое-что о лампочках и деревьях - Владимир Торин Страница 4

Выражение лица Бикни можно было бы принять за милое-премилое, невесть какое добродушное, если бы в уголках улыбки не таилось коварство, а в глазах за выпуклыми стеклами очков не проглядывал алчный блеск.

Домой Бикни не торопился – у него была… кхм… работа.

С совершенно невинным и, вроде как, непричастным видом рыжий очкастый проныра незаметно извлек из кармана шедшего мимо важного старика конфету. Это было совсем не то, что он искал, но что поделать… Воришка поспешно развернул фантик и засунул конфету в рот, а собственную руку – в уже следующий карман.

Бикни играл роль идеального прохожего, который профессионально «торопится по делам» или не менее профессионально проверяет время на несуществующих жилетных часах, при этом никуда, собственно, не направляясь. Он считал себя очень ловким карманником, хотя на деле был крайне неудачливым карманником. Несмотря на то, что ловили на горячем Бикни редко, но столь же редко ему удавалось наудить хоть что-то ценное: предел его удачи – это фунтовая пуговица, а чаще всего ему попадался сплошь бессмысленный хлам, который люди забывают на дне своих карманов.

Вот и сейчас украденная конфета не оправдала ожиданий и оказалась горькой, как вдовья судьба.

Морщась и отплевываясь, Бикни в сердцах осудил тех, кто не считался с его кондитерскими предпочтениями, и едва ли не по локоть запустил руку в очередной карман.

И тут ветреная, как певичка из кабаре, удача споткнулась, наступив на развязавшийся шнурок, и Бикни вдруг схватили за его наглую руку.

Воришка поднял затравленный взгляд и наткнулся на широкую улыбку.

Вот Бикни и попался!

Со стороны могло показаться, что улыбающийся мистер сейчас прибьет Бикни, но все произошло совершенно иначе – они пожали руки. Дело в том, что воришка и тот, кого он пытался обокрасть, были закадычными друзьями.

– Что с тобой, Бикни? – спросил мистер Клокворк. – Ты же знаешь, что у меня нет никаких денег.

– Да просто задумался и не узнал тебя, Артур. Эй! – Бикни хлопнул приятеля по плечу. – Как жизнь? Как шестереночное дело?

– Крутится… – Поморщившись, мистер Клокворк потер плечо – Бикни задел то самое место, по которому недавно прогулялась трость несостоявшегося покупателя. – Я тут подумал, Бикни: все стало вдруг как-то слишком уж тоскливо и беспросветно.

– Верно-верно, – ответил Бикни. Воришка почти не слушал приятеля – его взгляд уже прыгал, словно блоха, с одного прохожего на другого, выискивая новую жертву, при этом пальцы Бикни нервно подергивались, а усы ходили ходуном.

– А между тем сейчас ведь Новый год! – продолжал мистер Клокворк. – У всех кругом праздник…

– Верно, треклятый праздник, – машинально ответил Бикни, выхватив что-то из кармана проходившего мимо джентльмена в шапокляке.

– Мы тоже заслуживаем праздник! – заметил мистер Клокворк.

– Да-да, треклятый праздник, Артур… Что? – Бикни вдруг встрепенулся. – Что за вздор?! У бедняков не бывает праздника!

– Но почему?

– Потому, что праздник требует денег, – пояснил воришка. – А у бедняков нет денег. Поэтому у бедняков и нет праздника, Артур.

– Ты очень печально мыслишь, Бикни, – сказал мистер Клокворк.

– А это и есть печально. Или ты думаешь, что у Глухой Мадлен с переулка у почты будет праздник? Или у дворника мистер Тоббса? Или у чудака мистера Морби? Или у чистильщика башмаков Щербатого Билли? Или хотя бы вот у этого увальня?

Бикни ткнул пальцем в стоявшую неподалеку огромную сосульку в темно-синем форменном пальто и высоком полицейском шлеме.

Мистер Гун мерз на своем посту у стены. За его спиной стояла покрытая снегом полицейская сигнальная тумба, но печурка в ней даже и не думала дымить – судя по всему, констебль уже давно истратил всю дневную норму растопки. Мистеру Гуну тоже было холодно и одиноко. Ему стоять здесь до вечера, а потом и всю Новогоднюю ночь. Его тоже нигде не ждали.

– А я хочу праздник, Бикни! – упрямо воскликнул между тем мистер Клокворк. – Чем бедняки, как мы, хуже прочих?!

– Знаешь, у меня совсем нет праздничного настроения, – понуро сказал Бикни. – Я уже и забыл, что это такое… ну, когда праздник. Вот в детстве, помню, бабуля устраивала нам настоящий пир. Собирала всю семью, пекла гуся, покупала праздничные открытки на почте. А потом…

– Что потом?

– Она умерла. И больше не было ни семейных собраний, ни гуся, никаких тебе открыток. Праздничное настроение умерло вместе с бабулей, его заколотили в гроб и закопали. Мы бедняки, Артур. У нас нет денег. Я не хочу тебя огорчать, но такова жизнь: для некоторых из нас праздник уже тогда, когда мы находим нору, в которой можно провести ночь да обогреться, или купить сосиску. Ну вот! И зачем я только вспомнил о сосиске!

Пока Бикни и Артур Клокворк говорили, на заднем плане разворачивалась другая сцена. Констебль Гун хмурился и важно кивал, выслушивая бурно жестикулирующего джентльмена в шапокляке.

Продавец шестеренок и воришка так заболтались, что даже не заметили, как за их спинами выросли две фигуры.

– Это он! Он украл! – завопил джентльмен в шапокляке.

Мистер Гун положил тяжелую ладонь на плечо Бикни. Констебль выглядел сердитым, как никогда.

– Это не я! – непринужденно ответил Бикни, но тут – вот незадача! – у него из кармана выпала красная вязаная перчатка.

– Это мое! Вор! Вор! Вор! – заверещал джентльмен в шапокляке. – Арестуйте вора! Сейчас же!

– Ша! – пророкотал Гун, утихомиривая разоравшуюся жертву кражи. Констебль грозно поглядел на воришку. – Как это понимать, Бикни?

– Я просто… Это случайность, мистер Гун. Я ничего не крал, зуб даю!

– Ты меня, видать, с Зубной Феей перепутал, – хмуро сказал констебль. – Зачем мне твой зуб? Отвечай без уверток: откуда у тебя перчатка этого господина, если ты ее не крал?

– Я просто подобрал ее и уже собирался вернуть, но не успел…

– Это ложь! – воскликнул джентльмен в шапокляке. – Дубинкой его огрейте, пусть признается!

Отобрав у Бикни перчатку, констебль, вернул ее владельцу.

– Я разберусь, – пробурчал он. – Вы свободны, почтенный.

Тот гневно запыхтел, пожелал Бикни провалиться пропадом и, демонстративно натянув перчатки, побрел прочь.

– Сэр, мистер Гун… – начал воришка, но констебль прервал его:

– Бикни, мне надоело тебя ловить. Зачем, скажи на милость, тебе понадобилась перчатка того господина?