Наследие Древнего. Том 2 - А. Никл Страница 4

— Мр-р-р-рау, — раздалось справа. Из голубого телепорта выпрыгнул Борис и распушил хвост. В его зелёных глазах горело недовольство. Он оглянулся и фыркнул: — По каким пердям ты нас таскаешь? Ты ж бизнесмен. Я видел, у тебя и в этом мире фирма есть. Почему бы не создать для любимого котика идеальные условия? Чтобы молочко подливали, спину массировали и мои шикарные усы хвалили.

— Губа не дура, — усмехнулся я. — И чего ты морду наглую опять показал? Хочешь что-нибудь выпросить? Например, поджопника?

— Грубиян, — Борис дёрнул усами, перепрыгнул через невысокий заборчик и вперевалочку пошагал по крохотному огородику, заросшему бурьяном. Внезапно остановился, пригнулся к земле, замотал хвостом. И прыгнул, накрыл что-то лапами. — Агрх! Попалась!

Я с интересом глянул, что же он там треплет. Обычная садовая фигурка мыши из глины. Раскрашена кое-как, без изысков. Но где хвост, а где уши вполне угадывалось. Борис покатал фигурку по траве, воровато огляделся, открыл портал и прыгнул в него, предварительно схватив глиняную мышку. И я из него ещё вора делал? Ха! Да у него душа — бандита и грабителя, только прячется за милой кошачьей моськой.

Я продолжил путь к домику матушки Гусыни, но у разрушенной кузни — на вывеске была подкова — мне под ноги бросился маленький мальчик — он пытался поймать мяч. Я с трудом сохранил равновесие и выругался.

— Как вы можете! — мерзкий высокий голос резанул по ушам. Ко мне выскочила полненькая дамочка и прижала к себе мальчонку, закрывая его уши ладонями. — При ребёнке! Ругаться! Никакого воспитания!

Пышка явно была из богачей — может, купеческая жена. Её длинное красное платье со свисающими до пола рукавами совсем не подходило для уборки или прополки помидоров. Блестящие украшения обвешивали её с головы до пят. Мда, знаменитая мода — всё лучшее сразу.

— Простите, — бросил я Пышке и поспешил дальше.

Матушка Гусыня была на крыльце — там стоял длинный стол, по которому была рассыпана мука. Матушка неспешно вымешивала тесто и напевала протяжную заунывную песенку. Глаз у неё не было — веки проваливались внутрь, на коже чуть ниже глаз краснели грубые шрамы. Кое в чём Потный точно не соврал. Он говорил, что, когда Ослепитель свихнулся, его мать сама себе вырезала глаза — чтобы сынок не считал её грешницей. Семейная идиллия. А потом она помогала убивать ему невинных людей, только императорские следователи это не смогли доказать.

За моим плечом запыхтели — Мерри пытался восстановить дыхание после бега. Дзен застыл с невозмутимым видом и пялился вдаль.

— Здравствуйте, гости дорогие, — матушка Гусыня подняла голову и улыбнулась. Выглядело это жутко. Её лицо странно искривилось, словно восковая маска, для этого непредназначенная. — Чего желаете?

— Нам бы где-нибудь остановиться на пару дней.

— Выбирайте любой дом с южной стороны деревни, — она махнула вправо. — Жители деревни разъехались, только старики и остались. А дома пустуют и разрушаются. Ведь что нужно домам? Чтобы в них жили. Тогда и они будут жить.

— Прям любой дом?

— Какой понравится, в тот и заселяйтесь. Дрова вам не нужны, до холодов ещё далеко, а за едой ко мне приходите. Можете у меня столоваться за небольшую плату, — матушка Гусыня раскатала тесто на тонкие лепёшки и начала вырезать из них кругляшки. — Сегодня, вот, пирожков напеку. С капустой. А чуть позже и с клубничным вареньем.

— Спасибо, матушка Гусыня, — звонко пропел Мерри и спросил: — А как вы получили такое странное имя?

— Странное? — она хрипло засмеялась. — Ну, я всю жизнь разводила гусей. Выхаживала с самого малу. А гуси — птицы привязчивые, вот и ходили за мной постоянно. Вот меня и прозвали матушкой Гусыней.

— А, ну если с этой стороны посмотреть, то совсем не странное, — протянул Мерри.

Южная сторона деревни действительно выглядела пустынной. Ни одного человека, трава в огородах выше головы, покосившиеся халупы. Крысы и блохи здесь, наверное, развелись… Я придирчиво осмотрел несколько домиков и выбрал самый целый, с единственной дверью, крохотным окошком и более-менее крепким засовом. Незаметно пробраться внутрь Ослепителю будет очень проблематично, так что ночью можно будет спать спокойно.

Чтобы не вызывать подозрений, мы отправились погулять и заодно изучить окрестности. Густая рощица, цветочное поле, небольшое озеро с кувшинками — вот и все достопримечательности. Когда стемнело, мы вернулись в деревню, заглянули к матушке Гусыни и взяли предложенный ужин. Есть его, конечно, не стали, перекусили сухпайком, который нам собрала повариха Чёрного Замка.

Следующим утром я решил поболтать с другими путешественниками. Первым делом направился к Блондину — он вроде бы был любителем поболтать. Когда я проходил мимо заброшенной кузницы, мне вновь бросился под ноги знакомый мальчишка, тянущий руки за катящимся мячом. Я выругался, испытывая чувство дежавю, и через мгновение раздалось визгливое:

— Как вы можете! При ребёнке! Ругаться! Никакого воспитания!

Пышка от волнения заламывала руки. В этот раз я не стал с ней заговаривать и ускорил шаг. Интуиция вопила об опасности, хотя казалось бы — если бы я не знал правду о матушке Гусыни, то решил бы, что эта деревня — милый уголок, где можно прекрасно отдохнуть от городской суеты. Размышляя над этим, я вышел на окраину — к кусту сирени, возле которого вчера развлекался Блондин. Сегодня он тоже был на посту. Всё так же — с энтузиазмом и сачком.

— Вы новенький? — спросил он у меня. — Не переживайте, здесь всем места хватит! Я хочу предложить Сообществу Насекомых организовать курорт в этой деревне! Конечно, аристократы откажутся, это ведь ниже их достоинства — покидать свои замки, но купцы будут в восторге! Какая природа! А сколько бабочек и пауков! Я, кстати, изучаю насекомых. А вы?

— Путешествую, — ответил я и поинтересовался: — А вы здесь давно? И надолго?

— Неделю, — Блондин блаженно вздохнул. — Завтра собираюсь уезжать, но обязательно приеду через несколько месяцев! Матушка Гусыня заботится о деревне и своих постояльцах. Кормит, поит, убирает, делится сушёными травами. Даже огороды украшает, принесла мне вчера забавного глиняного гнома. Ну разве не прелесть?

Ну, Боре эта прелесть понравилась. Сохраняя невозмутимость, я