Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин Страница 41

Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога…

— Стой! — я вовремя тормознул и придержал разбежавшуюся Клаву. Затащил ее за угол и осторожно выглянул из-за него.

Все пропало. Если бы кому-то понадобилось составит словарь устойчивых выражений, то иллюстрацией к статье «Все пропало» можно было бы нарисовать то, что я увидел.

Дом Насти был оцеплен стрельцами в темно-оранжевых кафтанах и с факелами.

В руках — мушкеты, то есть, эти… пищали. Дурацкое слово, так и представляешь детскую пищалку, поэтому я вечно его забываю. И если кто-то думает, что пищаль — это здоровенная тяжелая, неповоротливая дура, которую нужно перезаряжать чуть ли не полчаса, то… то в целом он прав. Пищаль такая и есть. Только на здешние пищали не одно Слово наложено. Поэтому одним выстрелом можно пробить бревенчатую стену. Насквозь. И попасть точно в того, кто за этой стеной стоит. Прямо в сердце. С расстояния в километр.

Ну, насчет километра я приврал, но точность здешних пищалей такова, что снайперы нашего времени курят невзатяг. Вот только почему они еще не изрешетили избу, а вместо этого кричат что-то неразборчивое?

— Тебя вызывают, — прошептала выглядывающая через мое плечо Клава. Так горячо прошептала, что я чуть не забыл, что вообще здесь делаю.

Меня? А, ну да — ведь это я тот якобы похититель, который утащил венец и единственный теперь знает, где он спрятан. И это при этом, что я его не похищал! Правда… я знаю, где он спрятан… Но не потому, что похищал его! Но стрельцам такие тонкости неизвестны, зато они точно знают, что если случайно грохнут меня — их хозяин, кто бы он ни был, будет недоволен тем, что последняя ниточка к венцу оборвалась. Так что придется им…

— А теперь говорит, что, если ты не выйдешь, то они войдут в дом и перебьют всех, кто там находится.

Ну или так.

— Женщина какая-то вышла, — продолжала будоражить меня своим дыханием Клава. Дыханием и еще тем, что прижалась к моей спине своими мягкими… Стоп, какая женщина? Куда вышла?

На крыльце действительно кто-то стоит. Кажется… кажется настина мама. Что-то объясняет.

— Говорит, что никаких мужчин в доме нет. Только женщины и девушки. Стрельцы между собой говорят, что… свиньи.

— Какие свиньи?

— Стрельцы свиньи. Говорят, что женщины и девушки это хорошо. Можно…

Она опять замялась.

Черт! Черт-черт-черт! Надо что-то делать!

— Идем! — я потащил Клаву за руку.

Если эти стрельцы действуют так же, как наши приказные, во время арестов, то они обязательно должны оставить позади дома засаду. Если те, кто находится в доме, не захотят ни сдаваться, ни идти напролом и попытаются сбежать — попадут в ловушку. И вот эту засаду, которая не должна быть многочисленной — я смогу перебить, напав со спины.

Некрасиво? Неблагородно? А собираться изнасиловать девушек в доме, просто потому, что могут — это как, благородно? Со свиньями бороться, чистым не бывать.

— Куда мы? — Клава пыхтела, но не отставала.

— Туда, — информативно ответил я, выглядывая из очередного проулка на задворки настиного дома.

Ну да, как я и думал — несколько человек залегли на земле, между лопухами, прижались к заборам, прячутся за поленницей. Один, два… пять… Пять.

Много. Как-то я несколько иначе себе это представил, мол, я, ловкий и бесшумный, крадусь от одного к другому, убивая их ударом ножа. Но эти засадники находились слишком близко друг к другу. Даже если я наброшусь внезапно — положу двух, в лучшем случае трех. А потом положат меня. И девчонки останутся заперты в доме. Да и вообще — лажа какая-то получится…

Выстрел!

Грохнул выстрел!

Кто-то начал стрелять!

Засадники вскочили и бросились к задней калитке. Стопились у нее, явно пытаясь открыть и увидеть, что там во дворе случилось.

А там явно что-то случилось. И продолжало случаться.

Отчаянный голос кричал, без остановки произнося какое-то Слово, снова и снова. И это Слово звучало так жутко, что я, как и засадные стрельцы, замер, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

Только они застыли надолго. А я нет.

Выхватив нож, я прыгнул вперед.

Ниндзя я или кто вообще?

Ниндзя из меня, конечно, тот еще… Стрельцы успели оглянуться, меня еще поразили белые, аж в темноте светящиеся лица. А больше они ничего не успели.

Удар ножом в горло.

Тычок печатью в лицо.

Взмах ножом — кровь из распоротой шеи бьет веером.

Локтем.

Коленом.

Взмах печатью, как кистенем.

Удар ножом.

Еще удар.

Я крутанулся вокруг себя и замер. Рядом со мной упало несколько тел. Кто из них не убит, а просто парализован печатью, но мне не до сортировки — что-то случилось с моими — моими, черт возьми! — девчонками и за них я сейчас любого загрызу своими собственными зубами и потопчу своими собственными ногами. Возможно, еще и плюну сверху.

Калитка прекрасно открывалась снаружи, если знать секрет. Я распахнул ее и побежал к крыльцу. Сзади шлепала босыми пятками Клава… когда она обуется уже?!

На крыльце у самой двери лежала мама Насти. С огромной окровавленной дырой в груди.

Зачем? Вот зачем эти идиоты начали стрелять?! Зачем она вышла наружу?!

И Настя… Настя, ты-то что натворила?!

Среди множества Слов наверняка есть и Слова черные, Слова темные…

Слова Мертвые. Слова Смертельные.

Слов Убивающие.

И сдается мне, именно их Настя и кричала.

Потому что все стрельцы, что стояли полукругом на улице у ворот настиного дома, сейчас там же — лежали. Не двигаясь.

Бледная Настя, смотрела на дело рук своих — фигурально выражаясь, вцепившись пальцами в крылечный столб. А потом она разжала пальцы и медленно сползла вниз.

Господи, у нее же откат! А какой откат у убивающих слов…?!

НАСТЯ!!!

Глава 26

Нет, Настя не умерла. Это я так… запаниковал. Я вам больше скажу — даже стрельцы выжили. Все-таки Мертвое Слово — слишком жесткая штука для того, чтобы ее знала простая девчонка, пусть даже и служащая в Разбойном Приказе. Она забросала их Глухими Словами, которые не убивают, а только вырубают на время. Просто Настя, в шоке от гибели мамы, глушили Словами уже и так потерявших сознание стрельцов, в бесплодной, надо сказать, надежде, что большое количество Слов их все-таки убьет. Ну примерно как дубинкой — один удар по голове вырубает, а если лупить по голове снова и снова, то человек, скорее всего помрет.

Кстати — напрасная надежда. Слово все же не дубина и работает несколько иначе. Все, чего