Шатер отверженных - Марина Леонидовна Ясинская Страница 43

Однако никто не двигался, никто не говорил ни слова.

– Кабар! – воскликнула Кристина, увидев вдалеке их и. о. директора, проверяющего прикрепленные под костюмом ножи. – Кабар, ты вообще видишь, что происходит?

Кабар чуть отодвинул занавес, мельком глянул на арену и пробурчал:

– Ну?

– Ну? – взвилась Кристина. – Они сожгут Те заживо!

– Не сожгут, – отмахнулся он.

– Да с чего ты так уверен? Уже несколько наших покалечено, канатоходца и вовсе удалило, а тебе все равно?

Кабар отцепил один из ножей, взвесил его в руке, словно примеривался к рукоятке, а потом недовольно уставился на Кристину:

– Тебе что, больше всех надо? Я не сомневаюсь, Джордан знает, что делает.

Последние слова он произнес нарочито громким голосом, и Кристина скривилась. Тьфу на него! Выслуживается перед директором «Обскуриона» как может! Осталось только расстелиться половичком на земле под его ногами.

Чувство беспомощности, возникающее снова и снова по ходу представления, бесило. Что толку от ее возмущения по поводу происходящего, если Кристина все равно ничего не может изменить? Ну почему она ничего не может изменить?

– Мануэль! – воскликнула Кристина с облегчением, увидев возвращающегося воздушного гимнаста; несмотря на потрепавшее нервы представление, он был совершенно цел и невредим. – Там Те! Там… – От волнения перехватило дыхание, и она сбилась.

– Что – Те? – не понял воздушный гимнаст.

Кристина чуть отодвинула край занавеса, жестом приглашая Мануэля присоединиться к ней и посмотреть. Огненные снаряды все так же падали из-под купола, шерсть ягуара была подпалена уже в нескольких местах, а плотный огненный обстрел отрезал Те пути отступления к выходу, и тот вынужден был оставаться на арене, уворачиваясь от летящего в него огня.

– Джордан же сказал, что нужно удвоить усилия, чтобы пробить публику. А она здесь сложная, – слегка пожал плечами Мануэль, ничуть не взволнованный увиденным.

– Удвоить усилия – это в переводе с джордановского значит «убить ваших артистов»? – возмутилась Кристина. Посмотрела в лицо Мануэля и воскликнула: – Только не говори и ты мне, что все продумано, что никто не пострадает и Джордан знает, что делает! Да он зазомбировал, что ли, вас всех, а? У нас несколько раненых, а канатоходца вообще удалило, несмотря на хвастливые заверения Джордана, что они никогда не теряют своих.

– Так он своих и не потерял. Канатоходец – наш, а не его, – невозмутимо ответил Мануэль, и Кристина неверяще на него уставилась. Как можно быть таким безобразно спокойным и… и равнодушным?

– Тебе совсем наплевать, что мы одного потеряли?

– Лучше он, чем я. – Мануэль увидел, как перекосилось лицо Кристины, и с извиняющимся видом пожал плечами: – Да, жестоко, но это правда. Своя жизнь всегда дороже. А правда не перестает быть правдой только потому, что она жестокая. Правда вообще не обязана быть доброй, мягкой и пушистой, это мы уже сами придумали.

– Да при чем тут вообще правда? – сорвалась Кристина, полностью пропустив мимо ушей философские рассуждения Мануэля. – Ты что, не слышишь? У нас несколько раненых, мы потеряли канатоходца и вот-вот потеряем Те! Хочешь сказать, все под контролем и все идет по плану?

– Да, – твердо ответил воздушный гимнаст. – Джордан знает, что делает.

– Выходит, он знал, что делает, когда выкидывал тебя из своего цирка? – в сердцах выкрикнула Кристина. Увидела, как мгновенно окаменело лицо воздушного гимнаста, – и тут же пожалела о вырвавшихся у нее словах… хотя они и были правдивыми. А правда вовсе не обязана быть мягкой и пушистой, разве не так только что сказал Мануэль? – Извини, – пробормотала она, ощущая, как ее накрывает чувство вины. – Я…

Донесшийся из зрительного зала гул заставил ее отвлечься. Кристина приникла к щели в занавесе, заранее страшась того, что увидит.

Из-под потолка по-прежнему летели огненные снаряды, но теперь они затухали на полпути к земле, и казалось, будто с высоты на зрителей падают гаснущие звезды. Зрелище оказалось очень красивым, но Кристина не позволила себе отвлечься на него и перевела взгляд на Те. Тот был обожжен и прихрамывал на одну лапу.

Кристина бросила взгляд наверх, туда, где в полутьме над выходом из-за кулис сидел директор «Обскуриона». Неужели это Джордан приказал не доводить номер до конца? Неужели он и впрямь просто хотел хорошенько попугать, но все же не убить?

Один взгляд на лицо директора черного цирка – и Кристина сразу поняла, что тот не имеет никакого отношения к происходящему на арене. Джордан выглядел недовольным, даже рассерженным, и рыскал глазами по сторонам, словно искал что-то. Или кого-то…

«Он пытается найти того, кто вмешался в ход номера!» – сообразила Кристина и заранее пожалела бедолагу: тому явно не поздоровится.

А потом ее озарило. Она знает, кто спас Те! Это же так очевидно!

* * *

Фьор сидел сбоку от занавеса, привалившись спиной к какому-то ящику, и тяжело дышал. Даже сценический грим и царящий за кулисами полумрак не скрывали бледности его лица.

Кристина присела на корточки рядом с фаерщиком.

– Плохо? – сочувственно спросила она и сразу же поняла, как глуп ее вопрос, ответ же и так очевиден. – Что я могу сделать?

– Мне… просто… нужно… перевести дух, – с трудом выговорил Фьор.

– Может, воды или…

Кристина не договорила, потому что фаерщик помотал головой и устало прикрыл глаза.

Не зная, что делать, и опасаясь оставлять Фьора одного, Кристина молча присела рядом. Вот так. Пока одни, включая ее саму, охали, ахали, ужасались и ничего не делали, пока другие как мантру повторяли: «Все продумано, Джордан знает, что делает», Фьор единственный действительно что-то предпринял. И не просто «что-то» – он спас Те.

На арене выступал «Обскурион», минуты шли за минутами, но если Фьору и становилось лучше, то пока по нему это было незаметно. Он вообще сможет выступать в таком состоянии? Кристине так и хотелось задать этот вопрос, но она удержалась. Во-первых, задавать его сейчас было бы в высшей степени эгоистично с ее стороны. Во-вторых, она и так знала ответ: в каком бы состоянии Фьор ни был, он пойдет на арену. Эй, в ее родном Верходновске он вышел к публике вообще без дара, едва не сжег себя заживо – но все равно выступил! Если придется, циркачи будут выступать, даже находясь при смерти. Они оставят на арене себя, они пройдут через любую боль, но они ни за что не откажутся от выступления. Не тогда, когда на кону стоит собственное удаление. В каком бы состоянии сейчас ни находился фаерщик, когда придет их очередь, он встанет, выйдет