Ведущая на свет - Вера Волховец Страница 46

— Ну, не надо, — начинаю слабо протестовать я, — ты же тоже мерзнешь.

Без лишних слов Генри берет мою ладонь и прижимает к своей груди. От него дышит жаром. И это настолько странный момент, что я даже замираю, глядя в его глаза.

— У демонов иная температура тела, птаха, — мне кажется, или голос Генри звучит сипловато? Будто у него и у самого перехватило дыхание.

Мне кажется, или он сменил тактику в этот раз? Теперь мы берем не нахрапом, а вот так — якобы случайными прикосновениями и многозначительным молчанием?

А ведь это работает…

Пальцы колет. Под пальцами — его кожа под тонкой трикотажной тканью, и сердце — так и толкается в ладонь.

— Мы здесь посидим? — чтобы сгладить неловкость, я все-таки отстраняюсь и оборачиваюсь к раскидывающейся перед нами Темзе. Опускаю руки на перила, вдыхаю ночной воздух.

Есть все-таки плюсы в невидимости для смертных. Сейчас нас отсюда никто не прогонит.

Здесь пахнет рекой и ветром, и Лондон видится таким… Вкрадчивым. Будто свернувшаяся змея, глядящая на тебя из корзинки.

— Тебе не нравится вид? — ладони Генри касаются моих плеч, сначала — для того чтобы глубже укутать меня в его куртку, затем — чтобы просто обвить меня с цепкостью спрута.

И мне тут же становится неловко.

— Генри…

— Тише, птаха, — чуть насмешливо шепчет мне демон, а затем давит на мои плечи, заставляя сесть, — я тебя не съем.

— Уверен, что не хочешь? — я оборачиваюсь к нему и замираю. Он снова ловит меня в ловушку своих янтарных глаз.

— Хм, — Генри хмурится, будто задумываясь на миг, а потом его теплые пальцы пробегаются по моей скуле, — даже не знаю. Я не ем, что попало, птичка. Ты хороша на вкус?

— Не могу сказать, — его пальцы замирают у моих губ, и я ощущаю, как у меня немеет язык.

— Позволишь мне попробовать? — Генри склоняется ближе ко мне, и расстояние между нашими лицами становится совершенно мизерным.

Я не должна, но… Магия ночи, магия высоты, магия уединения делает свое дело… Завтра я подумаю об этом, сегодня же…

— Позволю, — шепчу я и, прикрыв глаза, тянусь к его губам.

Поцелуи Генри нельзя назвать робкими или несмелыми, но можно… Вкрадчивыми. Он не торопится, не наглеет, он точно понимает, что он делает. Будто с каждым новым поцелуем он прорывается дальше на один шаг за линию моего фронта.

— Медовая моя, птичка, — мурлычет это чудовище, выдавая мне паузу, чтобы я глотнула холодного воздуха, чтобы чуть остудить кипящий рассудок. Кожа на моих щеках сейчас годится, чтобы пожарить на ней пару оладушек.

— Любишь сладкое? — я смущенно гляжу на демона из-под ресниц.

— Еще как, — и он снова накрывает мой рот своим, делая поцелуй еще глубже.

Агата, что ты делаешь?

Целуюсь! А на что еще это похоже?

Похоже, что я сейчас стеку на плитку пола, на которой сижу в объятиях Генри. Лужицей сладкого зефирного сиропа.

Агата, а как же Джо?

От этой мысли мне даже немного неловко. Джо ко мне так трепетно относится, вечно помогает, а я…

Но что тут сделать, если с ним не так?

Нет раскаленных мурашек даже от самых лёгких касаний, не сушит такой безумной жаждой, что я снова и снова тянусь к Генри, нашаривая его живительные губы.

Он? Он мне нравится? Боже, да, кажется, это так не называется. Просто “нравится” не описать сейчас то безумство, что происходит с моим рассудком. Это какая-то бескрайняя, как море, шумящая в ушах при закипании эйфория.

Пальцы у меня куда наглее, чем я, пальцы сначала не смело, а потом будто совершенно бездумно ныряют в рыжую гриву волос демона. М-м-м, это так же вкусно, как есть шоколадную пасту руками.

Ар-р-р!

Вот такие безумные звуки мне хочется издавать, да, и совершенно не хочется останавливаться и продолжать пить этот вкрадчивый огонь мелкими глотками.

И все-таки в какой-то момент нам приходится остановиться. Потому что дальше нельзя, дальше красная линия для всех амурных маневров. Даже для двадцать первого века это было бы слишком быстро, пожалуй. Если говорить не о случайных связях, где от первого поцелуя до постели — три глотка водки с колой.

Нет. Все хорошо. И никакой спешки. Пусть ладони Генри под курткой и ещё крепче держат меня за талию, пусть мы ещё дышим, как будто только что пробежали кросс, и тем не менее — все хорошо… Настолько хорошо, что почти безумно.

— Знаешь, я даже почти готов сказать спасибо тому придурку, что от тебя сбежал с ключами, — шепчет Генри мне на ухо, — только сначала я ему голову оторву, а потом скажу спасибо. Зато большое!

— Так уж и большое, — фыркаю я, пытаясь не плавиться от этого проникновенного шёпота.

— Напрашиваешься на комплимент? — Генри придвигает меня к себе еще ближе. — Так вот, даже не большое, а огромное. Я не рассчитывал сегодня на вечер с тобой, моя птичка.

Моя. Как быстро он меня приватизировал, однако.

— Мы знакомы несколько дней, — тихо шепчу я, не зная куда девать руки.

— И уже пару раз поцеловались, какое бесстыдство, согласен, срочно бежим каяться, — Генри фырчит, обдавая мне щеку теплым дыханием.

Пару раз. Скромность украшает, а? Или считать секунды на распятии интереснее, чем поцелуи со мной? Или наоборот, со мной не хочется отвлекаться на какой-то там счёт?

Агата Виндроуз — тысяча мыслей в голове, ни одной дельной.

— Ты недавно хотел закадрить другую девушку, — занудно напоминаю я про Лану. Без понятия, зачем я это делаю. Не то чтобы я тут помирала от ревности, но все равно. Нельзя же сказать, что мне плевать.

— Честное слово, больше не буду, — и даже не поймёшь, чего больше в его голосе — смеха или повинности. — Я даже не представлял, что смогу снова заполучить тебя. Хоть даже на час. А напряжение иногда бы сбрасывать неплохо…

Если думать о том, что у нас с ним может быть дальше — то все сразу становится печально. Ничего нет у нас в перспективах, кроме суетной беготни.

— Генри…

— Тшш, — Генри крепче стискивает меня в руках, — не порти мне момент.

— Не портить тебе момент? — возмущённо вскидываюсь я.