Алхимик - Роман Романович Страница 5

* * *

То, что я увидел, когда очнулся, меньше всего походило на мирную жизнь. Не бывает жизнь мирной, когда обнаруживаешь себя распятым на столе. Руки и ноги были жестко зафиксированы ремнями. Шея тоже. Кожей я ощущал холод металла под спиной. Лежал на каком-то столе в белом, стерильном и неприятном помещении.

Люди в халатах игнорировали мои вопросы. В сознании я находился недолго. Успел понять, что дело плохо, вспомнить, что этому предшествовало и грязно выругаться про себя, думая о том, какая судьба ироничная штука. Сдохнуть в какой-то лаборатории? Да хрен вам.

Жизненное правило номер два: всегда ищи возможности. Когда нашёл, действуй в их рамках.

Алхимия базируется на математическом совершенстве. Главное правило отражало совершенство жизни. Всегда есть варианты. А если их нет, значит, нужно создать. Додумать я не успел. Мне что-то вкололи, и я провалился в забытье.

* * *

Где бы я ни находился, это место не отличалось любовью к детям. Меня называли «образец номер тринадцать». Проклятое число, и я всей душой верил, что стану проклятьем для моих пленителей. Было отчего их возненавидеть.

Почти каждый день у меня брали анализы. В основном кровь и мочу. Против последнего я ничего не имел. Но кровь… Каждая капля содержала в себе жизненную силу, которая очень важна для алхимика. Чем её меньше, тем меньше возможностей. Силы в теле ребенка, который пару лет провалялся в коме, и так было чуть, а эти сволочи ещё и уменьшали её запасы.

Чем только увеличивали счет, который я собирался им предъявить. Рано или поздно.

Они либо что-то вынимали из организма, либо что-то вводили. Чувствовал я себя от этого неважно. То боль накатит, то мышцы судорогой сведет, то кости затрещат, то галлюцинации придут. Меня либо держали связанным на столе, обследуя, либо засовывали в смирительную рубашку и бросали в камеру, где я лежал часами.

С прижатыми к телу руками я ровным счетом ничего не мог сделать. Иначе бы давно выбрался и разнес здесь всё и вся. Скорее всего, это стоило бы мне жизни, но страшнее смерти лишь жизнь в плену, словно у лабораторной крысы.

В какой-то момент я потерял счет времени. Прошёл месяц, два или больше — сложно уследить, когда большую часть времени ты валяешь связанным в клетке, да ещё и в забытье.

Что бы они со мной ни делали, это влияло на тело. Я чувствовал, что со мной что-то происходит, но не мог понять, что именно.

Попыток выбраться я не оставлял. Отодвинул их чуть в сторону, когда стало совсем дерьмово. Опыты разрушали организм. Я сосредотачивался на той печати, которую наложил на себя, и укреплял её. Удержать от распада — это то немногое, что можно сделать с готовой печатью без рук. Иногда меня отпускали. В туалет или душ. В эти момент я украдкой обновлял печать и чертил новые. Для надзирателей это выглядело так, будто мальчик просто водит по своему телу пальцами. Они были слишком невежественны, чтобы понять мой великий замысел.

Я не я буду, если не найду способ выбраться отсюда.

* * *

В лаборатории находились двое. Один сидел за изучением анализов. Он вносил новые данные, чтобы сравнивать их с измерениями за предыдущие дни и подтвердить положительную динамику. Или отрицательную, если им не повезет. Второй сидел за столом.

— Приплыли… — пробормотал Тихомир Владимирович, глава третьей секретной лаборатории рода Коршуновых.

Он только что положил телефонную трубку и побледнел.

— Что там? — насторожился заместитель, отрываясь от анализов.

— Наши проиграли, — обреченно заявил мужчина. Для него эта фраза означала конец карьеры. А возможно, и жизни. — Поступил приказ вывезти всю документацию и залечь на дно. Все образцы и материалы в расход. Лабораторию сжечь. Приказ 66.

— Приплыли, — повторил эхом лысый мужчина, оглядывая помещение и труды последних лет. — Только получили какие-то стабильные результаты! И всё насмарку!

— Ничего. Если Коршуновы уцелеют, то рано или поздно возобновят работы, — сказано это было так, что оставалось непонятно, кого он этим хотел утешить. Себя или коллегу.

Пока Тихомир говорил, он прошёл через кабинет и нажал на аварийную кнопку. К стене крепилось три кнопки в ряд. Две отвечали за случаи, относящиеся к бедствиям: пожарам или угрозе от образцов. Последняя относилась к тотальной зачистке. Всего в лаборатории работало семнадцать человек. Они тут жили, спали и выбирались в увольнительные раз в полгода. Каждый знал, что ему делать. Помимо персонала, здесь же находилась постоянная охрана из десяти воинов рода. Получив сигнал, они должны будут устранить образцы, пока другие готовят и пакуют документацию.

— Поторапливайся, — сказал Тихомир. — Если поступил сигнал, значит, за нами могут прийти.

* * *

Когда тебя месяцы напролёт используют как лабораторный материал, рано или поздно наступает момент, когда придётся отправиться в утиль. Если кто-то из моих пленителей думал, что жизнь здесь сломит меня, он сильно ошибался. Видал я дерьмо и похуже.

Совсем рядом раздались выстрелы. Один и сразу ещё один. Десяток секунд тишины и ещё два выстрела. Контрольные.

Я кое-как поднялся и доковылял до двери. Прокусив себе губу, коснулся ею стены и позволил крови набежать, выводя узоры. Выходило криво. Там, где точность недоступна, приходится брать силой и ценой. Преобразование всегда требовало большой платы. Кровь — одна из самых ценных жидкостей, несущая в себе бездну информации, а следовательно, и ценности.

Когда дверь палаты отворилась, в проходе показался ствол пистолета, следом за ним рука и её хозяин… Охранник меня не увидел, вошёл внутрь и обнаружил в углу справа. Наверное, он подумал, что я испугался. И сильно удивился, когда заметил мою кровавую улыбку.

Шагнув навстречу, он навёл оружие и собрался выстрелить, но не успел. Стена взорвалась и оторвала ему руку. Он повалился на пол, крича от боли, а я подбежал, подпрыгнул и опустился ступнями ему на черепушку. Тело затряслось, а сам он вскоре затих.

Меня держали в смирительной рубашке и босиком. Пальцы рук были заблокированы, а ног — свободны. Замерев, я принялся выводить прямо из чужой крови, что набегала под телом, узор.

Когда в проходе показался второй охранник, ему в грудь вонзилась кровавая стрела и прибила к противоположной стене. А теперь самое неприятное… Нарисовав второй символ, я поднял лезвие из крови. Прижавшись к нему, опустил вниз и принялся елозить, разрезая защелки. Проблема этой алхимии в том, что