Олег Бондарев - Жажда Страница 6

Ничего не случилось, потому что нужно было надавить на ручку двери…

Зоран надавил.

Раздался скрип.

Юноша закусил губу и вошёл.

«Здравствуй! Я вернулся…»

Отчий дом встречал его запахом застарелой пыли, которая покрывала все шкафы, полки, комод, сундук и прочую мебель. Каждый шаг по ковровой дорожке выбивал из неё пыль, но в тот момент Зоран думал не о грядущей уборке. Он вспоминал.

Ему чудились голоса родителей, их шаги… В какой-то момент бросился в соседнюю комнату и замер в дверях, поняв, что это невозможно… НЕВОЗМОЖНО! И не сдержал слёз. А потом пришли знакомые с детства шорохи и звуки: вот открылся сундук, вот отодвинулся стул, вот петли шкафа заныли, изнывая без смазки… Память упрямо пыталась подменить воспоминаниями реальность, но с каждой секундой получалось всё хуже и хуже: образы появлялись, почти мгновенно тускнели и быстро возвращались в небытие. И вскоре Зоран остался в пустом доме один.

Призраки прошлого ушли, проронив напоследок:

«Родителей не вернуть, парень. Живи дальше!»

Живи дальше…

Точно это же твердила ему тётушка. И друзья. И друзья родителей. Словом, все, кто желал поддержать сироту, но никто не сумел объяснить ему, как именно он должен жить дальше. Что он должен сделать с Ненавистью? Забыть её? Но как? Как можно забыть то, что стало частью тебя?

И жить дальше.

Как?

Когда-то давно Зоран честно пытался. Он был маленьким и слушал чужие советы. Он попытался «жить дальше», но понял, что, забывая о Ненависти, забывает родителей. Их образы расплывались без неё, становились эфемерными, терялись… А терять родителей маленький люд не хотел. Не мог себе этого позволить. Он любил тётушку – да, но главными для него оставались отец и мать. Зоран не собирался их отпускать и потому – ненавидел тех, кто погубил их…

…Юноша остановился в дверях покоев матушки и окинул комнату печальным взглядом. Толстый слой пыли покрывал огромное трюмо, стол у окна, стулья и прочую мебель; слой пыли покрывал всё и всё делал серым. Всю комнату, в которой он так любил бывать. Пить с мамой чай у раскрытого окна и слушать поразительные рассказы из истории Великого Дома Людь, который некогда царил на всей Земле… Покуда не заявились проклятые чуды!

К чести матушки, стоит заметить, что она никогда не вдавалась в кровавые подробности древней вражды, но, разумеется, благодаря тем рассказам семена нынешней Ненависти упали на благодатную почву. Дети реже взрослых используют полутона, для них есть только белое и чёрное, хорошее и плохое. Чудов маленький Зоран всегда считал плохими, а потом они подтвердили это мнение, безжалостно убив его родителей.

Круг замкнулся.

В рабочий кабинет отца входить было боязно. Здесь как будто до сих пор царил идеальный порядок: родитель, строгий педант, всеми фибрами души ненавидел хаос и приходил в ярость, если жена или сын без спросу вторгались в его с тщанием отстроенное царство. Каждая деталь обстановки была для отца важна, каждый предмет находился на своём месте. Казалось, стоит сдвинуть что-то или переложить, идеальный мир тут же рухнет, а позволить это отец никак не мог.

Впрочем, даже здесь, среди пугающе-упорядоченного интерьера, нашлось место своеобразной игре.

Зоран обошёл стол по широкой дуге и уставился на трёх обезьян. Композиция: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Постоял, посмотрел, затем робко протянул руку к центральной обезьяне и коснулся указательным пальцем её лба.

Щёлк.

Дверца тайника открылась, и люд взял в руку ключ от чердака: в детстве Зоран обожал копошиться в лежащем наверху хламе.

«Интересно, папа, ты знал, что я беру ключ?»

Наверняка знал. Но ничего не говорил, поскольку его неведение являлось обязательной частью игры.

«Если так, то спасибо!»

На глаза вновь навернулись слёзы, на душе стало горько, и люд едва не упустил из виду конверт, лежащий на дне тайника.

«Письмо? – Сердце забилось быстрей. – Кому оно предназначено? Мне?»

Дрожащей рукой он вытащил конверт и громко всхлипнул, увидев на нём одно-единственное слово: «Зорану».

К горлу подкатил ком. С трудом удерживая рыдания, юноша разорвал конверт, резко развернул листы, снова всхлипнул, узнав знакомый отцовский почерк, и впился взглядом в строчки:

«Дорогой сын!

Прости, что пишу тебе вместо того, чтобы попрощаться лично, но я не уверен, что смог бы повторить всё это, глядя тебе в глаза. Видя тебя. Держа тебя за руку. Я не смог бы признаться, что мы с твоей мамой отправляемся не в обычное патрулирование, как сказали тебе, а в самое пекло – во дворец. Сегодня ночью там будет очень плохо, сын, там будет пировать смерть, и есть огромная вероятность того, что мы не доживем до утра.

Ты просил бы нас остаться. И нам пришлось бы долго объяснять, что мы не можем, что долг зовёт нас в бой и мы обязательно должны быть там, где сегодня будет смертельно опасно. Ты бы плакал. Мы – тоже.

Поэтому мы поступаем так, как поступаем, и я прошу у тебя за это прощения. Ты крикнул мне «Пока!», едва оторвавшись от книги, но не кори себя в том – я так хотел. И мама тоже.

Потому что мы тебя любим…»

И Зоран не выдержал – закричал.

– Эй, кто-нибудь! – донеслось из одиночки.

Василий Емельянов приоткрыл левый глаз и сонно уставился на монитор, на который выходили картинки со следящих видеокамер.

И поморщился.

Вчера вечером в изоляторе городского управления полиции образовался важный гость, как пояснил начальник убойного подполковник Брагин – жутко опасный маньяк, на счету которого минимум три жертвы, и именно он сейчас вопил. Подробности о госте Емельянов благополучно прослушал, поскольку залип в телефоне – аккурат вчера ему свезло в соцсетях познакомиться с одной симпатичной девицей. Номерами обменялись практически сразу, и она тут же начала активно слать ему всякие милые глупости с интервалом в три-четыре минуты, а он – делать вид, что ему жутко интересны её послания. Ну а поскольку с наступлением ночи девица отправилась спать, Вася решил, что и ему прикорнуть ничто не мешает, в том числе дежурство. Так бы и спал до утра, если б «важный гость» не начал вопить.

– Эй!

– Чего он орёт? – пробубнил Емельянов.

– Сейчас узнаю. – Его напарник, Игорь Гамбулов, поднялся из-за стола.

– Эй!!

– Пусть заткнётся, – попросил Вася, вновь роняя голову на грудь.

– Сейчас…

Гамбулов быстрым шагом дошёл до камеры и буркнул:

– Ну?

– В туалет мне надо, – сообщил арестованный. – Проводите, пожалуйста, сил нет терпеть!

Игорь молча достал связку ключей, отыскал нужный, вставил его в замочную скважину и провернул. Язычок с лязгом спрятался в коробку, и Гамбулов потянул дверь на себя.

– Выходите.

Смирнов нетерпеливо рванулся вперёд, но дежурный выставил левую руку, останавливая арестанта, а правой машинально взялся за дубинку.

– Полегче!

– Что?

В отличие от напарника, Гамбулов инструкцию слушал внимательно, знал, что для Смирнова всё вокруг в диковинку, поэтому бить арестованного не стал – на первый раз, – а просто объяснил:

– Избегайте резких движений. Иначе будет плохо. Понятно?

– Да. – Смирнов дёрнул щекой. – Да.

– Руки держите за спиной.

Арестант судорожно вздохнул, но подчинился. Гамбулов отступил в сторону, позволив Филину выйти из камеры, после чего указал:

– Лицом к стене.

Дождался исполнения, закрыл и запер дверь камеры.

– Побеги у вас были? – поинтересовался Смирнов, не отрываясь, впрочем, от стены.

– За побег у нас карцер положен, – усмехнулся Гамбулов. – Так что не советую.

– Вы серьёзно?

– Ну, ещё дубинкой по почкам.

– Это аргумент.

– Согласен.

Игорь велел арестованному повернуться и направил его по коридору.

И подумал, что никогда бы не принял Смирнова за маньяка: самый обыкновенный с виду мужик под сорок, роста чуть выше среднего и без выдающейся мускулатуры. Впрочем, если вдуматься, маньяки так и выглядят, взять того же Чикатило, выпускника филфака. Бугаи под два метра ростом отчего-то куда реже сходят с ума. Хотя, может, так просто кажется?

– Пришли, – сказал Гамбулов, когда Смирнов поравнялся с дверью туалета. – Входите, я следом.

Андрей оглянулся и недоумённо уточнил:

– Со мной?

– А вы думали, я одного вас туда пущу? Давайте, гражданин Смирнов, не тратьте попусту моё время – ночь на дворе.

Андрей скрипнул зубами, резко распахнул дверь и скрылся внутри. Дежурный последовал за ним.

Некоторое время спустя дверь открылась вновь, и наружу вышел абсолютно бесстрастный Смирнов, которому, похоже, хватило одного похода в туалет, чтобы целиком и полностью примириться с участью арестанта. Следом за маньяком шагал хмурый Гамбулов. Возвращаясь, они не перекинулись и парой слов. Смирнов молча вошёл в камеру, дежурный молча закрыл за ним дверь и вернулся на стул, который стоял по левую руку от спящего напарника. Емельянов, услышав шаги, заворочался, приоткрыл один глаз и осуждающе посмотрел на товарища.