Опасные манипуляции 2 - Роман Феликсович Путилов Страница 63

«Безопасник» энергично закивал.

Я вернулась и поставила «дипломат» перед банкиром.

— Я очень не люблю, когда меня убивают, и очень от этого нервничаю. Мне не нравиться ситуация. Я не считаю, что Зоя воткнула в вашу постель эти булавки. Если бы она это сделала, ее бы убили гораздо раньше. И да, булавки не радиоактивные. И не пропитаны боевой химией или солями тяжелых металлов, чем там еще любят у нас убивать банкиров. Я не умею чувствовать ни того, ни другого, ни третьего, наверное. Но я чувствую следы волшбы или проклятий, поэтому я их нашла. Мне не нравиться, что ни с того ни с другого возник разговор, о том, что к вам для лечения надо пригласить шаманов или знахарей. Кто в наше время мог придумать такую глупость? И Федор Евгеньевич, как-то очень вовремя, вспомнил о моем существовании, хотя я ему говорила, что обладаю только интуицией. О том, что я кого-то лечу — разговора не было. Я не считаю, что имеет место банальная конкуренция, тут действует кто-то из вашего ближнего круга, кто-то, кто имеет доступ ко всей информации. Поэтому предлагаю поступить следующим образом — я оставляю эти деньги здесь, За это я прошу проверить, с кем разговаривала Зоя по телефону, когда мы пришли, а также, узнать, что обнаружили пожарные при осмотре пожарища. Какова по их заключению причина пожара.

Если пожарные ничего не обнаружили, необходимо свозить их на пепелище еще раз, пусть еще раз осмотрят, с учетом того, что я уверена, что видела леску, которую тянули от дома к забору. Если окажется, что взрыв был не случайным, то выходит, что кто-то очень близкий к вам, собрал в точке взрыва вашего главного охранника, а также меня — человека, который видит проклятые предметы, ну и для комплекта горничную, на которую можно повесить всех собак, тем более она оправдаться теперь не сможет. Если бы мы все превратились в угольки в этом доме, долго бы вы после этого прожили, а, Леонид Борисович? Ну а если я права, и дом взорвался не просто так, вы мне вернете этот «дипломат», но благодарность ваша будет в два раза толще. Согласны?

Банкир поскрипел зубами, поиграл желваками, потом недобро взглянул на меня:

— Вы говорите страшные вещи, Людмила Владимировна, вы пытаетесь внести разлад в мою семью, потому что, с остальными людьми горничная бы разговор прервала. Я очень люблю своих близких и попытки внести в мою семью раздор я не прощаю…

Я хмыкнула и пошла на выход.

— Остановитесь, заберите ваши деньги, вы их честно заработали. Мы проверим все, что вы сказали. Всего вам хорошего. Очень рад был с вами познакомиться.

Глава двадцать девятая

Инферно

За щенком пришлось ехать в собачий питомник. Наступив ногами в ванночку с хлорным раствором, я шагнул в темный коридор барака группы разведения. За застекленной дверью одного из боксов, слабо освещенных специальными инфракрасными лампами, лежала кормящая сука немецкой овчарки, у живота которой, смешно перебирая коротенькими лапками, устроился пяток маленьких пушистых комочков. Увидев незнакомого человека кормящая мамаша показала мне полный набор великолепных клыков. Я понятливо кивнул и пошел дальше. На двери последнего в ряду бокса кто-то криво прилепил клочок бумаги, на котором нервными печатными буквами была написана кличка «Никсон».

В этом боксе возле миски с водой сидел маленький несчастный щенок и жалостно подвывал на висящую под потолком инфракрасную лампу. Когда дверь распахнулась, кажущийся в багровом освещении бокса почти черным, маленький комок шустро метнулся в темный угол и замер. Я подошел и присел на корточки. Подернутые синей пленкой глазки смотрели с испуганным отчаяньем, маленькая пасть ощерилась двумя тонкими, как иголки, клыками, из груди доносилось слабое подобие рычания. Я быстро схватил щенка за холку, подхватил под лысый животик ладонью и прижал к куртке. В отчаянной попытке укусить руку на холке, щенок извернулся как змея, но маленькие зубки щелкнули в воздухе впустую. Затем я завернул в тряпку отчаянно бьющегося не на жизнь, а насмерть, зверька и засунул его за пазуху. Всю дорогу пес сидел молча, но стоило выпустить его в комнате, он волчком крутанулся на месте, а потом, смешно перебирая толстыми лапками, метнулся под диван.

До ночи упрямец так и не показался, но когда я лег спать, минут через десять после наступления тишины, раздалось тихое шуршание под диваном, а потом бодрое цоканье маленьких коготков по полу. «Партизан» совершил дерзкую вылазку к миске с говяжьим фаршем. Довольное чавканье подтвердило, что с праздничным ужином для гостя я угадал. Потом мокрый нос осторожно ткнулся в мою свесившуюся вниз руку. Минут десять я гладил вздрагивающее тельце, затем кто-то попытался залезть на диван, но мягко шлепнулся на подстилку, недовольно захныкал и затих.

Утро пришло внезапно. Обиходив моего нового соседа, вытерев пару ночных лужиц, в одну из которых я, спросоня, наступил, и успев «закинуть» в себя лишь чашку кофе, я огромными прыжками устремился в сторону трамвайной остановки. На мое счастье подошел двойной красный вагон, в который я втиснулся, сразу нырнув в боковой закуток, отделенный от плотно спаянной массы пассажиров толстыми хромированными поручнями. Полчаса я подремал в этом загончике, периодически прикладываясь лбом о боковое стекло салона, пока ко мне не пробилась кондуктор, с совершенно справедливым требованием немедленно обилетится. Сунув в разочарованное лицо работника «Горэлектротранспорта» красную книжку я заполошно спросил:

— Кирпичный завод когда?

— Сейчас выходи, — буркнула женщина и трамвай стал тормозить.

Выдрав свое тело из переполненного вагона, я зачарованно замер. Слева линию горизонта закрывали серые бастионы безликих панельных девятиэтажек, которые с тылу подпирались взметнувшиеся к пасмурному небу недо-небоскребы, этажность которых считать мне было лень. Справа все обозримое пространство занимал высокий бесконечный забор, выложенный из силикатного кирпича, строгость линий которого нарушало обшарпанное здание, одиноко торчащее напротив остановки. Судя по унылому внешнему виду, ничем, кроме как общежитием, здание быть не могло. Перед общежитием, в окружении помятых и ржавых металлических гаражей, бросалась в глаза утоптанная до состояния камня площадка. Площадку ровно по середине делила, провисшая между