Бренна Йованофф - Подмена Страница 13

Не говоря ни слова, отец шагнул к шкафчику над холодильником и вытащил из него пачку пластырей.

Они стояли лицом к лицу, мама протянула отцу руку. Он вытер ее мокрую кожу бумажным полотенцем, налепил пластырь.

Мама постоянно резала пальцы, набивала синяки на ногах и руках. Я никогда не слышал, чтобы подобное случалось с ней в операционной, но дома она то и дело налетала на предметы, словно забывая, что у них, как и у нее, есть свое место в пространстве.

Наложив пластырь, отец отступил от мамы и отпустил ее руку. Картошка на плите начала пригорать, запахло горелым.

— Спасибо, — сказала мама.

Отец поцеловал ее в лоб и вышел из кухни.

Мама постояла у раковины, глядя в окно. Потом встрепенулась, протянула руку и выключила конфорку.

Я провел рукой по лицу и выдохнул. Запах крови лениво плыл в воздухе, расползаясь по кухне. Тупая пульсирующая боль поселилась у меня за левым глазом.

— Я, наверное, пойду, прилягу.

У себя в комнате я стянул футболку, задернул шторы. Потом лег лицом к стене и натянул на голову одеяло.

Проснулся я от какого-то странного ощущения. На тумбочке жужжал телефон. Я перекатился набок. В полумраке угадывались очертания гитары, усилителя и мебели. Хотелось снова провалиться в сон. Но телефон продолжал жужжать.

Я протянул руку и нажал кнопку.

— Да?

— Ого, не слишком-то бодро!

Это был Росуэлл.

— Прости. Я спал.

— Слушай, сегодня вечеринка у Стефани и еще, кажется, у Мэйсона. Заехать за тобой?

Я перекатился на спину, крепко зажмурил глаза.

— Да не стоит, наверное.

Росуэлл вздохнул.

— Да брось, потом локти будешь кусать. Подберем близнецов, потусуемся. Между прочим, что-то мне подсказывает, что Элис с нетерпением ждет твоего прибытия.

Я потер глаза рукой.

— Слушай, не хочу тебя подвести… То есть, нет… Но не в этом смысле. Боже, а сколько времени?

— Почти девять.

В динамике раздался звук приоткрывшейся двери и вздох Росуэлла. Я услышал голос мамы Росуэлла, она говорила, что кто-то должен покормить собаку, и лучше, если это будет он. Приятель что-то ответил, но неразборчиво, зато я услышал, как его мама, уходя, рассмеялась.

И тут я вспомнил, как уже ненадолго просыпался утром и наш с мамой кошмарный разговор. Все случившееся казалось страшным сном, и я никак не мог собрать все фрагменты воедино.

Но вот Росуэлл вернулся и взял трубку.

— Все в порядке?

— В полном. Но я сегодня не пойду. Только не сегодня.

Отключившись, я положил на голову подушку и стал опять погружаться в приятное забытье, когда телефон зазвонил снова.

На этот раз я посмотрел на номер, но не узнал его. И все-таки зачем-то ответил, решив, что звонят из школы по поводу домашнего задания или еще чего-то, столь же важного. Ладно, вру, на самом деле я подумал, что, может быть, это Элис.

Даже если бы я не сразу узнал голос Тэйт, отсутствие вежливого приветствия мгновенно предупредило меня о беде.

— Мэки, — сказала она. — Ты должен меня выслушать.

Я с глубоким вздохом повалился на кровать.

— Откуда ты взяла мой номер?

— Если бы ты был против, мог бы предупредить Дэни, чтобы он мне его не давал. Ладно, говори, где мы можем встретиться, потому что мне очень нужно.

— Я не могу, — сказал я.

— Нет, можешь. Ладно, как хочешь. Я иду к тебе. Ты дома? Я буду через десять минут, так что в твоих интересах быть на месте.

— Нет! То есть, меня не будет. Я иду на вечеринку с Росуэллом, уже выхожу.

— Значит, на вечеринку, — повторила Тэйт. Голос ее прозвучал холодно, и я вдруг ясно представил себе выражение ее лица — странную смесь горечи и разочарования. Неожиданно для самого себя, пусть на долю секунды, я вообразил, как дотрагиваюсь до нее, провожу подушечкой большого пальца по ее щеке, чтобы стереть эту печаль, но миг спустя видение исчезло, потому что Тэйт сказала:

— В городе происходит что-то до жути поганое, ты это знаешь, но все равно идешь на вечеринку? Уму непостижимо!

— Я ничего не знаю, договорились? Все, я отключаюсь.

— Мэки, ты такой…

— Пока, — сказал я и нажал на отбой.

И тут же перезвонил Росуэллу.

Он ответил после первого гудка, весело и как ни в чем не бывало.

— Ну, в чем дело? Хочешь пожелать мне удачи в деле спасения Стефани от деспотии одежды?

— Не против, если я с тобой?

— Да нет, отлично. Надеюсь, ты имеешь в виду не квест с раздеванием? Без обид, но это работа для одного парня.

Я рассмеялся, радуясь тому, что все получилось почти естественно.

А Росуэлл продолжал с деланной небрежностью:

— Надеюсь, ты помнишь, что я звонил тебе четверть часа назад. И во время нашего разговора спросил, не хочешь ли ты пойти со мной на вечеринку с целью несколько изменить химический состав крови и, если повезет, приласкать Элис — по-моему, я довольно прозрачно намекнул на такую перспективу — но ты отказался, верно? Ты ведь помнишь?

Я откашлялся.

— Я передумал.

Он долго молчал. Потом сказал:

— Голос у тебя паршивый. Ты нормально себя чувствуешь?

— Нет, но это неважно.

— Мэки, ты точно хочешь на эту вечеринку?

Я выдохнул.

— Сейчас я хочу просто выбраться из дома.

Отсоединившись, я закрыл глаза, попытавшись собрать рассыпающиеся мысли. Потом скатился с кровати и встал.

Раз уж я решил пойти с Росуэллом, надо было что-то сделать с торчавшими во все стороны волосами и надеть другую рубашку. Я подошел к комоду и начал рыться в его ящиках. Обычно сон помогал мне избавиться от головокружения и мушек перед глазами, но сейчас, едва я повернул голову, комната неторопливо развернулась на девяносто градусов, так что пришлось схватиться рукой за край комода, чтобы не упасть.

— Мэки?

Обернувшись, я увидел Эмму — она стояла в дверях и смотрела на меня. На ней был спортивный костюм, а волосы закручены в привычный бублик на макушке. Она показалась мне взъерошенной и милой, как раньше, когда мы были детьми. Эмма редко выходила из дома, и по ее лицу было заметно, что она слишком много читает по ночам.

Я закрыл ящик и повернулся.

— Заходи, чего ты?

Она сделала пару шагов и снова остановилась.

— Джанис — ну, Джанис, ты знаешь, моя партнерша по лабораторной — так вот, она дала мне кое-что, — сказала Эмма. В руке она сжимала бумажный пакет. — Джанис сказала, что это какой-то… холистический экстракт. — Голос Эммы был непривычно пронзительный, будто я ее чем-то нервировал. — Она сказала… просто сказала, что тебе это поможет.

Эмма прошла через комнату к моему столу.

— Спасибо, — пробормотал я, глядя, как она кладет пакет на стол и пятится назад. — Эмма…

Но она уже повернулась и вышла из моей комнаты.

Я взял пакет, открыл. Внутри лежал крохотный пузырек из коричневого стекла. На бумажной этикетке была надпись, сделанная незнакомым почерком: «Наицелебнейший боярышник. Принимать внутрь».

Вместо крышечки или пробки бутылочка была запечатана воском. Когда я сковырнул печать ногтем большого пальца, запах листьев показался мне резковатым, но при этом не ядовитым и не опасным.

Я доверял Эмме. Всю мою жизнь она заботилась обо мне, делала все ради меня. Однако пить неизвестно что было делом довольно опасным, ведь насчет Джанис у меня такой уверенности не было.

Однако больше меня тревожило ощущение, что если ничего не изменится, если все будет идти, как идет, в один прекрасный день я проснусь и не смогу встать с постели. Или, что вероятнее, усну и не проснусь вовсе.

Я потрогал горлышко пузырька, облизал палец и стал ждать.

Несколько минут спустя, перебирая домашнюю одежду и прочие выстиранные вещи и удостоверившись, что хиппанское шаманство Джанис не прикончило меня на месте, я сделал из пузырька хороший глоток, затем еще один.

Было совсем неплохо. То есть, ничего особенного. На вкус нечто среднее между «Эверклиром»[8] и землей.

Я бросил пустую бутылочку в пакет и нашел рубашку с не слишком мятым воротником. Я как раз надевал ее через голову, когда вдруг понял, что мне стало лучше — гораздо лучше. Я так давно чувствовал абсолютный упадок сил и настолько свыкся с этим состоянием, что понял это, только когда все прошло. Я потянулся — мышцы предплечий с удовольствием пришли в действие.

В ванной я долго стоял перед зеркалом. Мои глаза по-прежнему были темными, но не столь пугающими. Глаза, как глаза — черные зрачки и сочная, густо-коричневая радужка. Кожа тоже осталась бледной, но теперь ее можно было бы назвать «побелевшей», а не «мертвенной».

Я выглядел как самый обычный человек, собирающийся на субботнюю вечеринку. То есть почти нормальным.

Я вернулся в комнату и внимательно рассмотрел бутылочку. Этикетка представляла собой квадратик светлой плотной бумаги, на ней не было ничего, кроме загадочного названия «Наицелебнейший боярышник» и указания выпить. Насколько я знал, боярышник — это какое-то низкорослое колючее деревце, растущее вдоль дорог. Никаких пояснений, что именно это за лекарство на этикетке не было.