Шимун Врочек - Зомби в Якутске Страница 2

Зло решило выйти на свободу и немного пошалить.

Я вас всех вижу, я знаю, что вы там. Я помню этого противного старикана с ужасной светящейся кожей… Я расскажу обо всем, обо всех, я, последний выживший, я, тот-кто-не-сдался, я последний островок разума и порядка в перевернувшемся мире.

Я хочу только одного: чтобы моя гибель не стала напрасной.

Когда такие, как я, вернутся, я уверен, что они вернутся, они найдут мои записи, построят мне памятники и приведут к нему детей. Пусть даже я и стал проводником Зла в этот не самый худший из миров.

…Через месяц о том, что Зло материализовалось, узнали все. Поначалу факты скрывались, но не для того, чтобы не сеять ненужной паники, а потому что Зло воспринималось в совершенно ином свете, готовилась сенсация! В первое время ученые Института размножения в Порт-о-Пренсе мгновенно принялись перекраивать свои диссертации в связи с новыми обстоятельствами, от перспектив кружилась голова, и срочно хотелось куда-то бежать, что-то делать, крича: «Мы бессмертны!». В связи с открытием вначале робко забрезжила, затем сформировалась, а потом превратилась в стойкую уверенность извечная надежда — на бессмертие. Что ж, мы не боялись смерти, мы ее понимали, но мы надеялись ее победить.

Надежда зародилась в 10 862 км от Порт-о-Пренса, гаитянской столицы — в заброшенном городке людей под названием Якутск.

Надежда, впоследствии оказавшаяся злом, вылезла наружу позади разрушенного здания какой-то больницы с общежитием на берегу озера. Гладкие очень любили строить такие, поэтому нам было легче — кормовая база была в одном месте, и вкусовые качества различались в зависимости от болезни и принимаемых химикатов. Если бы мы могли знать наперед, из больниц с самого Перерождества стоило сделать закрытые заведения для гурманов, а потом уже стало поздно. Сейчас дом был заброшен, стоял октябрь, почему то неснежный, и никто не заметил, как из под груды деревянных, истлевших обломков с табличкой «Ш_хта Ше_г_на» вылезло на свет Зло и произнесло ту самую зловещую реплику про маму, гулящую девку и про самку на качелях. Почему-то многие жертвы Зла первым делом произносили вольную версию этой фразы, не спрашивайте меня, почему, узнайте у них, я слишком хорошо воспитан.

Зло не упало с неба, оно жило в этом городе давно, причем имелась прямая зависимость от времени суток или времени года.

Днем было проще всегда, видимость во все стороны позволяла избежать опасности. Самым страшным временем стала зима, когда все добропорядочные граждане были вынуждены избегать появляться на открытом трескучем морозе, покидать гостеприимные комбинаты общественного питания и проводить зиму в неудобных общежитиях, лежа друг на друге, лениво вспоминая Лето.

Но годы безопасности затупили наши зубы, мы утратили бдительность. Мы не убегали, мы любопытствовали, а потом стало поздно. Зло обрело форму, скорость, наглость, создало План победы и молниеносно претворило его в жизнь.

…Тем октябрем мы с Бааской шли от берега мимо кубического строения с надписью «Универсам 2» к нашему любимому месту ночевки. Неподалеку уже призывно маячил ориентир, труба из красного кирпича, самое прекрасное из творений Гладких на наших охотничьих угодьях, определенных участковой инспекцией общественного питания. Около Универсама всегда было много крыс, сегодня нам не везло, мы крутились здесь уже второй час.

Повезло нам вчера — на этом самом месте под крыльцом больницы мы нашли гнездо живой беременной собаки, уже готовой разродиться. Премия за такую находку была поистине царской — дополнительные три дня к Охоте без очередного анабиоза с полным рационом белковой пищи в любой из дней по выбору. Поскольку очередной отпуск, неделя охоты, подходил к концу, и впереди маячили полгода штатного анабиоза, радость была неподдельной, Бааска два раза подпрыгнул на месте. Отличное завершение отпуска, решили мы и отметили удачный выход в заведении Синильги. У Синильги — это здесь, рядышком, я могу показать, отпустите меня на секунду… Что ж, да, попытка была глупой, я был наивен, а ваш электрошокер довольно убедителен… На чем я остановился? Ну вот.

…Мужик, вылезший из под досок, был совершенно бледным, волосатым как Леший с Туймаады, и он был одет. На первый взгляд, он ничем не отличался от нас. Двигался он так же как мы, я тогда не знал, что он может быть настолько быстрым.

Но вел он себя странно. Он вылез, и, не пытаясь встать, не поднимая головы, пополз вдаль, к нашей трубе, умиротворенно мыча. Ползать на охоте не очень удобно, только если ты ищешь под трубами спрятавшегося кошака, а на открытом пространстве такая тактика бесполезна. Бааска парень резкий, он через минуту догнал ползущего, взял его за плечо и задал обычный вопрос:

— Эгрр-рх, мм-п, ххр?

Это должно означать: ты кто и почему тут ползаешь. Я Бааску знаю давно, понимаю с полузвука.

Мужик повернул к нам голову и медленно поднял левую руку с криво набитым восходящим солнцем на тыльной стороне ладони.

О проклятый Ромеро, мне никогда не забыть его лицо! Даже в самом глубоком анабиозе, который наступает примерно через месяц, мне явится этот взгляд, клянусь последней крысой в моей жизни. Я бы вспотел, если бы мог.

Он заговорил с нами.

— Земляки, трубы горят. Бля, задубел я, дайте полтинник, сдохну же щас…

После чего умер.

Мы поняли одну штуку: премия будет больше, чем за ту несчастную собаку. Жаль, что помер, иначе мы бы озолотились — Институт по размножению нас бы обеспечил крысами на год вперед.

Схватив тело, мы потащили. Это был Гладкий. Такой же как мы, так же пах, с таким же цветом кожи, такой же грязный, но это был Гладкий.

Темная энергия исходила от него настолько отчетливо, что сгустки крови в наших жилах стыли. Зло явилось в наш мир, отныне пошел обратный отсчет. Но тогда мы этого не знали.

На приемном пункте в котельной, на комбинате общественного питания квартала «В», дежурил Старый. Поблескивая очками, он уставился на нашу добычу, как Прародитель на картину, где Иван Грозный убивает своего сына.

— Дывысь, диду, якого гарного хлопца мы тебе нашукали.

— Вы откуда его притаранили?

Ах ты, черт. Наступаю Бааске на ногу и продолжаю:

— Да здесь, на мосту ближе к Холбосу, лежал в уазике.

А что, я всегда считался сообразительным, мне даже Оегорик с 202го об этом говорил, один анабиозный цикл назад, в прошлом годе, участковый нам тогда разрешил охоту в том районе.

— Хм. Странно. А какой уазик-то был? Спросил, не глядя в нашу сторону, взвесив и обмерив тело. Помолчал и добавил: Сам помер?

— А то, Старый, мы ж в курсе, сами ни-ни…Уазик серый такой, м-м…с полоской, республиканской больницы, кажется.

— Ах да, помню такой, сегодня там мимо проходил, вроде пустой стоял. Так, 53 килограмма. Дохловат. Печень увеличена… Судя по состоянию тела и картинкам, анархист-одиночка, жаль, дружков его мы, боюсь, не найдем… Так и запишем тебя — Анархист… Хм, ничего, завтра в ДэПэ банкет, печень заморозим, настрогаем, преподнесем, завтра участкового подтяну. Череп цел, мозги на месте, это хорошо. Ладно, заноси в пятый бокс, вон, Папандреу поможет. Потом подождите там же, я пока, хм… наградные на охоту заполню.

Папандреу, здоровенный малый без левого глаза, вытекшим во время схватки в первую же ночь Перерождества, молча махнул здоровенной клешней вниз и выдвинулся нам за спину.

Эх, Старый… не поверил. Уазика там никакого уже дней пять как не было, я его лично в озеро скинул, под ним кошка пряталась, ну и толкнул я его, а он не на ручнике стоял, так и скатился с парапета. И он, кажется, об этом прекрасно знает. Единственный Бааскин зуб даю, знает. Умный, блин, очкарик… И зачем ему очки? Нюх у него, как у собак нынешних.

Ладно. Хватаем Анархиста за ноги, я за левую, Бааска за правую, и пятимся. Впереди Папандреу топает. Идем в хранилище. В хранилище приносят добычу, здесь она приходуется, сортируется, фасуется и хранится. Живых обычно помещают в боксы отапливаемые, потому комбинаты общественного питания и делаются в котельных, к печкам ближе, чтобы живое не померло до поры до времени, там что-то типа фермы, но обычно живые нам, простым охотникам, не достаются — мелочь типа мышей, крыс идет участковым смотрящим, а то что покрупнее, идет в Штаб, в ДэПэ. Не ходим мы туда, чего слюни зря пускать.

А чтобы в боксы для дохлой добычи попасть, нужно вниз по лестнице мимо бывшей щитовой, там ступеньки металлические, скользко. Папандреу вниз пошел, впереди. Мы спиной к нему тащим Гладкого, Бааска лыбится, что твой плакат на мэрии, со стершейся надписью: «_оссия — _порти_ная _е_жава». Поскальзывается. Анархист стукается затылком и хрипит.

Оп-па. А не живой ли он? Точно, ругается! О, проклятый Эш с бензопилой! Мы делаем карьеру, прощай, восьмимесячный анабиоз, здравствуй, отпуск в зоопарк на Покровском тракте!