Кастинг для покойников - Хенсук Пак Страница 2

– Здесь, в срединном мире, не нужны деньги, так что забудьте о них. Вы ничего не сможете на них купить. Покинувшие бренный мир собираются вокруг вон той горы только для одного – чтобы подвергнуться небесному суду, – сообщил Мачон.

– Подвергнуться суду? – Нахмурился интеллигент в деловом костюме.

– Да, на нем будут оценивать, как вы прожили отпущенное вам время. Через суд проходят и те, кто сполна прожил свой срок, и те, кто выбрал преждевременную смерть. Те, кто прожил жизнь до конца, переходят через реку, отделяющую мир живых от царства мертвых. А те, кто отказался от отпущенного им времени, идут по этой дороге. Но добраться до горы будет нелегко. Им не дано беспрепятственно оказаться на судилище. Тем, кто выбрал смерть раньше времени, чтобы добраться до места, придется выдержать череду тяжких испытаний, сравнимых с усилиями верблюда, проходящего сквозь игольное ушко. Не возражайте и не спорьте. Расплата за собственные ошибки одинакова и на этом, и на том свете. Для начала сверимся со списком. Те, кого я назову, поднимите руку. До Чжиндо!

Путник в деловом костюме отозвался. Быстро взглянув на него, Мачон продолжил:

– До Чжиндо, пятьдесят один год. До конца отпущенного срока не дожил сорок лет. Хван Мёнсик!

На этот раз руку поднял дядька в очках.

– Хван Мёнсик, сорок девять лет. Не отжил еще двадцать восемь лет. На Ильхо!

Пришла моя очередь отозваться.

– На Ильхо, шестнадцать лет…

– Гм, я очень извиняюсь. – Я опять поднял руку, чтобы перебить Мачона. Мне казалось, что нужно с самого начала сообщить, что произошла ошибка. – Вы все время говорите: «Те, кто выбрал преждевременную смерть», но я не из них. Я не кончал жизнь самоубийством.

– На Ильхо, шестнадцать лет. Не дожил еще пятьдесят восемь лет, – продолжил Мачон, сделав вид, что не слышит.

– Еще раз говорю вам, что это не так.

– Тогда что ты здесь делаешь? Тебе осталось пятьдесят восемь лет жизни. Если ты не самоубийца, то не окажешься здесь. Так что давай закончим этот бессмысленный разговор. – Категорично покачал головой Мачон.

Но разве он не должен прислушаться к моим словам и вместе со мной подумать над тем, почему я тут оказался? Что значит «бессмысленный разговор»? Да ведь он меня ни во что не ставит…

– Почему вы мне не верите? Ах да, спросите Дохи, она свидетельница. Я умер из-за нее. – Я кивнул на свою спутницу.

Но, кажется, та сейчас была не в состоянии подтвердить мои слова и бессильно сидела, устремив взгляд полуприкрытых глаз в пустоту.

– Похоже, ей нечего сказать. – Мачон продолжил педантично сверять список: – Следующий…

Мне хотелось опять перебить его и вмешаться в перекличку, но я не решился под грозным взглядом Саби.

За все свои шестнадцать лет жизни я ни разу не задумывался о смерти. У меня не было времени думать о ней. Я составил себе жизненный план, довольно простой. Однако реализация даже этого плана так изматывала, что у меня не оставалось времени на размышления.

«Прожить день без происшествий» – может, кому-то это покажется странным, но именно таким было мое жизненное кредо.

Конечно, вы можете спросить: что сложного в том, чтобы просто жить день за днем? В моем случае прожить сутки без невероятных событий было действительно очень сложной задачей.

Дело в том, что у меня есть плохая примета. Не помню, с каких пор она появилась, полностью подчинив себе мою жизнь.

Мое утро всегда имело очень большое значение, потому что влияло на целый день. Если оно было неудачным, то и день становился таким же. Эта примета была точной, как математическая формула, и ни разу не дала осечки.

Если спозаранку происходило хоть что-нибудь, что портило мне настроение, то весь день шел наперекосяк. Именно поэтому я всячески старался, чтобы утром не произошло ничего неприятного. Но, к сожалению, это не всегда зависело от меня.

Обычно я не завтракаю. Мама считала это нормальным и не сердилась, но порой все же ворчала на меня. В таких случаях мне волей-неволей приходилось вступать с ней в перепалку. Удивительным образом это происходило именно в тот момент, когда я с облегчением думал: «Сегодняшнее утро обошлось без происшествий».

Еще у меня натянутые отношения с сестрой. Ее зовут Ильчу. Мы можем не разговаривать целый месяц, если только не случится что-нибудь из ряда вон выходящее. Хоть мы с ней брат и сестра, но я почти ничего не знаю о ней, а она – обо мне. Сталкиваясь дома, мы игнорируем друг друга, а если кто-то не дай бог нечаянно заденет другого, обмениваемся самыми злобными взглядами, но ни в коем случае не разговариваем. Иногда Ильчу ни с того ни с сего начинает провоцировать меня. Причем по всяким пустякам, например, почему я выдавливаю зубную пасту из середины тюбика. Как ни странно, это тоже случается в тот момент, когда я с облегчением думаю, что утро обошлось без происшествий.

Если бы не эта неизвестно когда появившаяся примета, моя жизнь была бы довольно спокойной и беззаботной. Однако я не жаловался. Я прекрасно знал, что не одарен особыми талантами. А такому ничем не примечательному парню, как я, вреден постоянный душевный комфорт. Поскольку он может сделать из меня равнодушного наблюдателя, который безответственно относится к собственнойжизни. Удивительно, но дурная примета, отравляющая мою жизнь, одновременно была движущей силой, которая поддерживала меня в постоянном напряжении, не давая расслабиться.

Двенадцатое июня тоже оказалось одним из таких дней.

С самого утра Ильчу начала ко мне придираться. Якобы я не смыл за собой в туалете, и она брезгует жить со мной в одном доме. Притом, что с момента пробуждения и до разговора с ней я вообще не ходил в туалет. Услышав об этом, Ильчу не поверила и начала спорить, утверждая, что это именно я насвинячил. Меня трясло от злости: разве моча в унитазе подписана моим именем?

Не имея более веских доказательств моей вины, она ушла в школу со словами, что ей стыдно быть моей родственницей. Я тоже вышел из дома, настороженно думая, что сегодня нужно быть предельно внимательным. Но мне было так чертовски обидно от несправедливых обвинений, что страшно захотелось курить. Мой стаж курильщика был мизерным, и я вполне мог обойтись без сигарет, но в то утро ощутил сильнейшую потребность затянуться. Только в этот момент я осознал, насколько унизительным дляшестнадцатилетнего парня было обвинение, связанное с туалетом.

Устроившись в укромном уголке за нашим многоквартирным домом, я вытащил вожделенную сигарету. Опасаясь, что меня кто-нибудь заметит, решил сделать всего три глубоких затяжки и затушить окурок. Я успел смачно затянуться в третий раз, когда кто-то хлопнул меня по плечу.

– Тебе так хочется курить в школьной форме? Да еще и возле дома? – Голос за спиной показался мне знакомым. – Урод несчастный! И как тебе только еда в горло лезет? – Та же рука стукнула меня по спине. На этот раз удар был таким сильным, что у меня чуть искры из глаз не посыпались.

Я резко повернулся:

– Да пошел ты! Тебе-то какое дело?

Передо мной стоял отец.

Понятия не имею, как он оказался здесь в это время, ведь ушел на работу на рассвете. Но тогда мне было не до вопросов, и я побежал без оглядки с места преступления. А в школе во время обеда произошло еще более нелепое происшествие. Я сидел в столовой, отрешенно уставившись в тарелку с едой, видимо потеряв всяческий аппетит при мысли о том, какая взбучка ждет меня дома. В этот момент мой одноклассник О Чжондо, проходивший мимо с полным подносом, внезапно растянулся на ровном месте. Я молча наблюдал за летящими во все стороны рисом и овощами, думая о том, как бедняга живет с такими слабыми ногами, когда раздался крик классного руководителя:

– На Ильхо, зачем ты это сделал?

– Я? Вы о чем?

– Зачем ты поставил подножку невиновному О Чжондо?

От такой вопиющей несправедливости я выругался вслух и саркастически рассмеялся – и сразу же превратился для всех в отпетого хулигана, который мало того что сбил с ног одноклассника, так еще и сцепился с учителем, послав его подальше. Но хуже классного, обвинившего меня без всякой причины, был сам засранец Чжондо. Только мы двое знали, ставил я ему подножку или нет. Стоило ему признаться, что он споткнулся, потому что у него слабые ноги, – и дело с концом. Однако он подло промолчал.