Алекс де Клемешье - Сын Дога Страница 27

Наконец за запотевшим стеклом мелькнул подходящий силуэт, и хозяин, подхватившись, засеменил к выходу, легонечко шурша домашними пимами по выскобленному до лакового блеска некрашеному полу.

– Эй-ка, пионер! – крикнул он, распахнув входную дверь. – Стой-ка, тимуровец! Ты, ты, который башка шарфом замотана! Который руки – одна так, а друга́ в карман засунута! Который глядит на меня и рад небось, что я тут как на Генеральной ассамблее ООН перед всем честным людом на крылечке разоряюсь! Поди-ка сюда, окаянный! Зачем у калитки остановилси, когда я тебя ближее зову?! В сени заходи, в сени! Я тебе не нанималси дом выстуживать да по два раза́ за утро печь топить…

Так грозен был в этот момент старик Агафонов, так комично свиреп, что лицо у парнишки, и впрямь надежно замотанное длинным вязаным шарфом, невольно расплылось в улыбке. Потопав для приличия перед крыльцом, смахнув куцым веничком с обувки невидимые снежинки, он поднялся по ступенькам, вошел в сени, плотно прикрыл за собою дверь – звякнула пружинная щеколда.

Старик щелкнул выключателем, тускло засветилась лампочка, вкрученная в торчащий из стены патрон. Проступили из темноты детали: два массивных ларя с зерном, целая орудийная батарея разнокалиберных валенок и сапог, целящих в зенит чистенькими голенищами, приткнутая рядом с дверью широкая лопата для чистки снега и чуть в стороне – кроватных размеров сундук с окованной железными полосами крышкой. Аккуратными тетрадными линейками смотрелись хорошо законопаченные войлоком щелочки меж округлых боков лиственничных бревен; длинный ряд фуфаек, тулупов и бушлатов висел на вбитых в эти бревна гвоздях. В глубине – низенькая дверка в чулан, где угадывались сети и прочие рыболовные снасти; оттуда к домашним ароматам хлеба и печного дыма настырно тянулся запах сухих водорослей и йода. Наверное, еще много чего интересного было в просторных сенях, но парнишка постеснялся откровенно вертеть головой по сторонам. Зато старик Агафонов не стеснялся: изгибая тощую шею так и эдак, он все примерялся и хмурился.

– Ты кто ж такой будешь-то? – спросил он и раздумчиво замолчал; парнишка не спешил отвечать ему, зная, что таков ритуал. – Ежельше судить по справному полушубку, то будешь ты внучком маво фронтового дружка Миколая Галагуры. А ежельше иметь в виду нахальны чернявы глаза, то получаисси ты сынком евойного среднего сына Александра Галагуры. И, стало быть, есть ты барабанщик Павка, который в прошлом годе всю душу мне пробарабанил! Отвечай: ты енто, окаянный, или не ты?! Молчи! Теперь уж и сам вижу.

Хитрил, хитрил старик Агафонов: сложно было признать в вымахавшем за лето пареньке того самого Павлика, что отчаянно репетировал по соседству прошлой зимой, отрабатывал разные ритмовки перед каждым слетом пионерской дружины. И раз уж с самого начала, издалека приметив, назвал его Агафонов тимуровцем, значит, не потеряли зоркости глаза старого охотника, значит, в первую же секунду понял он, кого к себе подзывает.

– Вот что, – пожевав губами, неторопливо, будто в сомнениях, произнес он, – хучь и далеко тебе будет до тезки сваво Корчагина[15], имею я для тебя важную поручению. Пять копеек заработашь, сладку газировку в магазине себе купишь.

– Газировка дороже пяти копеек стоит…

– А я даю пять! – отрезал Агафонов. – Ну? Торговлю со мною вести будешь, как на базаре?!

– Да я не к тому! – запротестовал Павка. – Я бы и бесплатно все сделал, а про газировку – это я ради справедливости сказал.

– Ишь! – сердито прикрикнул старик Агафонов и так страшно пошевелил бровями, что едва не заставил Павку расхохотаться. – Справедливый нашелси! Поговори у меня!

– Да я что? – пожал парнишка стянутыми полушубком плечами. – Я ничего. Вы скажите, что сделать-то надо?

Усмиряя раздражение, хозяин шумно фыркнул, затем вынул из кармана сложенный вчетверо листок и, оглянувшись на толстую избяную дверь в горницу, заговорил шепотом:

– Значицца, вот тебе, пионер, партийное задание: енту секретную донесению надобно в срочном порядке доставить милиционеру нашему товаришшу старшему лейтенанту. Понимашь, о ком я говорю, аль тупо?

– Понимаю. Федору Кузьмичу.

– Молодец! А посколь донесения ента секретная, то… Понимашь, аль тупо?

– Понимаю. Самому не читать и никому не показывать! – театрально вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовал младший Галагура.

– Стой бежать, ишшо не все! На обратном путе отчитаисси особливым тайным знаком в окошко, посколь зловредное существо жена, находяшшееся в данный настояшший момент на печке, наблюдат за мной, будто вражеский агент. Ясна цель? Выполняй!

* * *

Самая большая загадка, имеющаяся на вверенной территории, заключалась в том, что жители Светлого Клина временами откуда-то доподлинно знали, что сию минуту происходит у соседей, а то и вовсе на другом конце села, кто, куда и зачем пошел, кто и что натворил или даже подумал. Скажем, поехал Петр Красилов в райцентр поросенка покупать – так еще вернуться не успел, а полсела уже обсуждало, что один поросенок жирный, а другой тощий, зато черненький. И, что самое удивительное, действительно же Петр двух поросят купил, а не одного, как планировал. Или вот, например, десять раз за месяц участковый с председателем могли вместе пройтись от колхозной конторы до гаража – и ничего, а на одиннадцатый раз всем вокруг становилось известно, что именно сейчас они идут «свольнять за пьянство» тракториста Гришку Сопрыкина.

Это была такая большая и интересная загадка, что впору бы ученых подключить для ее расследования. Не из Сумрака же народ новости пригоршнями черпает? Хотя, может, и оттуда, даром что все поголовно – обычные люди. Может, Сумрак к жителям Светлого Клина как-то наособинку относится.

Вот и теперь: пятнадцати минут не прошло, как зашел в милицейский кабинет Павлик Галагура, зашел – и вышел почти сразу. Ни по дороге туда, ни по дороге оттуда ни с кем Павка не разговаривал, только вежливо здоровался, о порученном ему задании даже не намекнул никому, а вот поди ж ты – все село уже гудело о том, что старик Агафонов написал донос на старуху Агафонову, и теперь участковый оперуполномоченный пойдет ее отселять, а то и насовсем арестовывать.

В другое время старший лейтенант милиции Денисов в сотый раз подивился бы подобной мистической осведомленности односельчан, покрутил бы, посмеиваясь, седой головой, посопел бы раздумчиво. Однако сейчас ему было не до смеха, и имелось на то две причины.

Старик и старуха Агафоновы прожили вместе, почитай, шестьдесят лет, вырастили троих сыновей, двух дочерей, а также восемь внуков и внучек. Всякое бывало: ругались с соседями, скандально выступали на собраниях сельсовета и правления колхоза, критиковали работу председателя, парторга, бригадиров и прочих колхозников, писали жалобы – да вот хоть на того же барабанщика Павку. В общем, неспокойная была семейка. Они и друг с другом ежедневно спорили по любому поводу, но все их препирательства были несерьезными. Прикрикнет сердитый старик Агафонов на жену – а сам тут же украдкой улыбнется, да коснется легонечко ее плеча, да сожмет любяще ее локоть. Замахнется на мужа старуха Агафонова – а сама уж и местечко глазами подыскивает, куда бы благоверного приткнуть, ежели подзатыльник слишком тяжелым получится, да так и забудет ударить, отвлечется на то, чтобы шапку ему поправить. Сколько раз на дню их можно было встретить бранящимися – то возле конторы, то на крылечке магазина, то посреди села, и каждому, кто их встречал в такой момент, было яснее ясного: любят они друг друга, да так, что мочи нет.

И вдруг – записка. Странная и страшная. Разумеется, Федор Кузьмич не утерпел, тут же, отложив прочие дела, оделся и направился к Агафоновым через полсела в спешном порядке, потому что разобраться с этакой странностью требовалось непременно и незамедлительно.

Вторая же причина, по которой Денисову было совершенно не до смеха, заключалась в его самочувствии. Два с лишним месяца назад попал он в эпицентр событий, которые, говорят, до сей поры аукались всем Иным области. Сперва Ворожей, явившийся залатывать прорехи в Сумраке, каким-то образом воздействовал на рассудок бойцов из противостоящих ему сборных отрядов Светлых и Темных – многие тогда бежали, охваченные необъяснимым ужасом. Затем таинственный Хозяин, основавший посреди тайги общину, применил против Ворожея невиданное оружие – музыку. Была та музыка странной, будто инопланетной, и написали ее по заказу, под присмотром предположительно Великого Шамана, как раз для подобной цели – сразить противника с помощью звука. Повторяющиеся кусочки чужеродной мелодии сводили с ума, а специально подобранный ритм доводил до исступления. Больше всего досталось, конечно, Ворожею и тем из Иных, кто был поближе к селению. Денисову повезло – он в тот момент находился на бессумеречной полосе разрастающейся вокруг общины аномалии: видимо, вне Сумрака тошнотворная симфония действовала не так безжалостно. Но все-таки действовала.