Сергей Болотников - Тролльхеттен Страница 5

Новый вздох, и Сергеев погасил машину, сразу поразившись наступившей тишине. Ну да, обычного шума машин нет, в дождик мало любителей гулять по улицам.

Не майский теплый ливень.

Однако у Владислава сегодня было еще одно дело. И потому, он, облачившись в осенние труднопромокаемые ботинки и неприятного зеленого цвета дождевик, он покинул квартиру, оставив соседей сверху в разгаре очередного скандала.

На площадке второго этажа он наткнулся на Веру Петровну — предпенсионного возраста тетку, соседку и, по совместительству, активистку всего подъезда.

— Это ты, Слава?! — воскликнула она, когда Владислав только миновал третий этаж, — ты, да?!

— Я, — ответил Владислав с легкой досадой. Он знал, о чем сейчас пойдет разговор — темы у активной тетки никогда не изменялись.

— А ведь воду опять отключили! Опять! Ведь третий раз за неделю, это же никаких сил нет!

Владу вспомнились вопли соседей сверху, и он спросил:

— Горячую?

Вера Петровна энергично кивнула, и суматошно взметнула над головой руки, словно небо собиралось вот-вот упасть на землю, и она пыталась защитить от него голову, — подумалось Владу.

— Горячую, горячую! А у нас даже колонок нет газовых! И слышишь, Слава, слышишь, попомни мое слово, они нам и холодную отключат, и будем без воды, как в средневековье!

— Будем, — согласился Сергеев отстранено, — Извините, Вера Петровна, я спешу.

Та смерила его взглядом, в котором смешались раздражение и досада: да уж, Славик явно не был активистом, а потом посторонилась, пропуская его мимо.

— В ЖЭК надо идти! — почти крикнула она ему в спину, — на шее сидят, что хотят, то и творят!

— Да, Вера Петровна! — крикнул Влад, выходя.

Вблизи их двор выглядел еще более убогим, чем сверху. Пропеллер карусели целил в небо единственным покореженным сиденьем. Два карапуза лет десяти на двоих, уныло качались на утерявших сиденье качелях. Один соскользнул ногой со стальной перекладины и сейчас грозил сверзиться на землю.

Влад пошел прочь. Ему надо было повидать Приходских — единственного бесстрашного сталкера на весь двадцатипятитысячный город. Найти его было легко — Степан почти всегда ошивался в Верхнем городе у потрепанного ларька на колесах, в котором временами продавали спиртное. Там он и обнаружился, вернее не у ларька, а в закрытом дворике неподалеку, который был, как две капли воды, похож на двор самого Владислава.

Степан был один, это было хорошо. Потому что если бы вокруг него ошивалась кучка таких же забулдыг, на качественный рассказ о пещерах можно было не рассчитывать. И Степан сегодня был не особенно пьян, что было несомненной удачей. Он сидел, понурив голову на сиденье карусели (целой) и с видом просветлившегося дзен-буддиста созерцал, как дождь оставляет круги в глубоких мутноватых лужах.

— Степан, — сказал Влад, — привет, Степан!

Тот поднял голову, всклокоченную и вихрастую, полную ранней седины, и некоторое время изучал Влада отнюдь не дзен-буддистскими глазами, потом широко улыбнулся, показав немногочисленные зубы цвета серы:

— А, Славик! Здоров! За пещерой пришел?

Сергеев уже не первый раз расспрашивал Степана о пещере — старый пьяница был, пожалуй, единственным надежным источником об этих порядком доставших известняково-опаловых шахтах. Возможно, что Степану доставляло удовольствие рассказывать Владу о своих похождениях. Может быть, подсознательно он понимал, что Сергеев — единственный, кому это действительно интересно.

— Да, — сказал Влад, — за пещерой. Есть что новенькое?

Степан поманил его пальцем, напустив на себя максимально загадочный вид — нервная система у него была порядком разболтанна, и потому эмоции его отличались крайностями. Владу всегда приходил на ум соседский избалованный ребенок, когда он видел, как сорокалетний уже мужик с наивным энтузиазмом посвящает окружающие людские отбросы в тонкости своих рискованных путешествий.

— Нету ничего новенького! — почти счастливо сказал Степан в ухо наклонившегося Влада, обдав того ядреным перегаром.

— То есть как, нету?

— А так! — произнес, улыбаясь, городской сталкер, — и знаешь что?

Влад изобразил на лице ожидание. В душе он уже понял, что сегодня от Степана уже ничего не добьется. Тот либо совсем помешался, либо он, Сергеев, почему-то потерял доверие старожила.

— Ничего не будет! — провозгласил Приходских не столько Владу, сколько серому небу над головой.

Вот этого Владислав не ожидал. Он растерянно заморгал, силясь осмыслить услышанное:

— Что значит, не будет? — спросил он быстро.

Сталкер даже слегка отшатнулся, вперился взглядом в лицо собеседнику:

— Слав, слышь, ты только не обижайся. Это не из-за тебя… это другое. Да ты подумай, что я бы вдруг тебе рассказывать перестал, если все это в газету идет?

— Да я и не обижаюсь, — сказал Сергеев, слегка смутившись, оказывается, этот алкаш понимает больше, чем он думал. — Ты скажи, что случилось.

— Нельзя больше ходить в пещеры. — Произнес Степан безмятежно.

— Нельзя? Кто же такое запретит?

— Не кто, а что, — поправил Влада сталкер, — хотя, может, и кто.

Вот это было уже что-то новенькое.

— Ты понимаешь, — проникновенно вещал Приходских, в то время как мокрый дождик стекал Владу за шиворот, — я в эти пещеры раз двадцать ходил. А может и тридцать! А черт его знает, сколько раз я там бывал! И возвращался живой! Пещеры — место жуть. Там столько душ погибло, не сосчитать, а я всегда целый. А знаешь почему? — он поднял к небу корявый красноватый палец с желтым обкусанным ногтем, пошатал им пьяно, — а потому, что чувствую я их. Опасности, то есть! Вот здесь, — и, сжав правую руку в кулак, Степан стукнул им по левой стороне груди, как сердечник, стремящийся облегчить грызущую внутреннюю боль. — Здесь, понимаешь! И всегда меня это спасало. А теперь, второй день уже, ноет здесь, а как к пещерам соберусь, болеть начинает, страшно болеть. Нельзя туда, Влад, там теперь смерть.

— Степ, — тихо сказал Владислав, — а может тебе к врачу? Вдруг это сердце!

Степан сник, уставился в лужу глазами зомби. Влад вдруг понял, что сталкер абсолютно трезв.

— «Белая горячка?» — подумалось вдруг.

— Не понимаешь ты, — произнес Степан еле слышно, — тут не сердце, тут другое. Да только новостей больше не жди. — Он поднял голову, тоскливо уставился на Сергеева, а потом вдруг сказал, — пить, наверное брошу…

Владу вдруг стало холодно. Дождь проник сквозь плащ, ледяные ручейки сползали вниз по спине. Панельный колодец вдруг стал давить, серое небо над головой казалось неряшливым покрывалом, может быть саваном.

— Ну пока, Степан, — омертвевшими враз губами выговорил Влад, и, не оборачиваясь, побрел прочь.

Странно, что разговор со спивающимся сталкером произвел на Владислава такое гнетущее впечатление. Может быть, в том было виновато агонизирующее на своем пике лето?

На перекрестке Сергеева чуть не сбило машиной — черной, холеной, он не разобрал марку, но что-то шведское, а может финское. Обрызганный с ног до головы, он добрел до дома в таком дурном настроении, что по-прежнему ошивающаяся на крылечке Вера Петровна поспешно замолкла, стоило лишь кинуть на нее мрачный взгляд. В руках она держала листок желтоватой дешевой бумаги.

— Это ведь петиция? — спросил Сергеев подходя, — для ЖЭКа, насчет горячей воды? Подписи собираете?

Соседка только кивнула, не решаясь что-то сказать. Влад взял у нее из руки бумагу и старую шариковую ручку, расписался внизу листка рядом с тремя другими росписями. Судя по их малочисленности, процесс сбора подписей только начался.

В квартире Владислав поставил чайник, и когда тот бодро свистнул, закипая, вдруг остро позавидовал его жизнерадостности.

Это было очень глупо, но Влад ничего не мог с собой поделать. Секунду он тупо смотрел на пыхтящий чайник, а затем рассмеялся в голос.

В конце концов, бывали дни и похуже.

2

Брат Рамена-нулли смотрел в пустоту и уже начинал что-то в ней видеть. В роли пустоты в данный момент выступало окно и моросящий за ним неприятный дождь. Обычный человек, без сомнения не смог бы долго созерцать этот пейзаж и проникся бы смертной скукой, но брат Рамена давно перестал быть простым смертным. Он был просвещенным, озаренным светом истинны и совершенно безумным, как и все последователи городской секты Просвещенного Ангелайи.

Рамена, бывший в незапамятные времена Димой Пономаренко, достиг уже третей ступени познания Добра и мог поклясться, что на последней медитации ему стали видеться неясные силуэты, от которых так и веяло доброжелательностью и вселенской любовью. Это было очень хорошо, но не раз и не два его посещали неприятные мысли, относящиеся к следующей ступени, после которой начнется его, Раменовское, познание Зла. Если слушать самого великого учителя и бессменного капитана секты Ангелайю, в тот момент силуэты будут по-прежнему являться, но уже с прямо противоположным эффектом, принося с собой мрачнейшие и душеубийственные кошмары. Период этот назывался Череда Снов, и каждый послушник обязан был через него пройти, чтобы стать адептом.