Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник) Страница 11

Он встал лицом к алтарю, и священник ему кивнул. Тогда на хорах зазвучала фисгармония, и все волосы на голове и шее Мэтта встали дыбом. Ведь музыка значит, что его невеста здесь – и сейчас идет к нему. Он не станет оборачиваться, чтобы увидеть… горную дикую кошку в человеческом обличье и свадебном платье, под руку с ее отцом-оборотнем.

На ней было голубое шелковое платье.

Это он все же разглядел уголком глаза, когда она встала рядом с ним.

Пахло от нее только тем, чего он мог ожидать, если бы все было без обмана – чистотой и молодостью, и дорогими духами из флакона.

Когда их руки соединили, он увидел, что ручка у нее маленькая и тонкая, с чистыми, коротко подстриженными ноготками и двумя-тремя шрамами от царапин.

– А теперь повторяйте за мной…

Тут-то ему все же пришлось на нее взглянуть. Если бы он принес брачный обет, не глядя, он бы показал себя грубым мужланом – или трусом. И он повернул голову.

Фина Проктор, которую всего несколько секунд отделяли теперь от превращения в Фину Ситон, была всего на несколько дюймов ниже ростом, чем он.

Загорелая дочерна, как большинство девушек в фермерских семьях, которых учили хозяйству в полях, – загорелая, как Мэтт. Глаза у нее тоже были карие, как лещина.

Она была недурна собой. Лицо умное, с широким и высоким лбом, дугами бровей, прямым носом, полными, но красиво вылепленными губами, белыми зубами. Правда, она не показала их в улыбке.

Она серьезно встретила его взгляд.

А она-то что об этом думает? Да, выйду, мол, замуж, ради союза Ситонов и Прокторов, чтобы принести своему клану землю и власть. А потом, когда муж наскучит, убью его ночью на поле или в лесу, одним ударом когтистой лапы – папаша поможет замести следы, убедить всех, что какой другой зверь его сгубил…

Мэтт сам ужаснулся этим мыслям.

Он почувствовал, как кровь отлила от щек.

Вот в этот самый момент ее прохладная ручка, такая маленькая в его руке, и сжала ее чуть заметно. Она зажмурила правый глаз всего на миг – вправду подмигнула или показалось?

Он чуть не спасовал, а она его поддержала. «Может, она все же настоящая женщина?» – подумал он. Или это все ее звериная хитрость?

Волосы ее, золотые, густые и длинные, были убраны в сложную прическу – заплетенные косы заколоты на затылке, завитые локоны спущены вдоль спины, словно кукурузные косички, что плелись на Праздник урожая.

Мэтту понравились ее волосы, и глаза, и то, как она ему подмигнула. Ему понравилось ее имя, которое он только сейчас впервые услышал полностью от священника – Афина. Из своих книжек Мэтт знал, что Афина – мудрая богиня-воительница древних греков. Все было бы хорошо, правда хорошо – если бы остальное было по-другому.

Они сели за свадебный стол в гостиной молитвенного дома, среди букетов цветов.

Там Мэтт познакомился наконец с Джозом Проктором, неприметным, мускулистым, черноволосым человеком. Он пожал Мэтту руку, хлопнул его по спине и сказал, что о Мэтью Ситоне он слышал слова только самые хвалебные и лестные, и с радостью принимает его в народ Предгорий.

За столом вино лилось рекой. Мэтту казалось теперь, что он раздвоился. Один был вполне доволен и все косился на свою молодую жену. А второй прятался в сумрачной пустоте и хмурился, напрягшись, словно взведенный курок.

Джоз подарил молодым дом – обычный подарок главы важного семейства новому зятю. Чентеру Аннин отец тоже в свое время подарил дом. И после ужина, под ливнем конфетти из рисовой бумаги, Фина с Мэттом забрались в украшенную лентами двуколку Проктора, и Мэтт щелкнул кнутом над головами разукрашенных серых коней, и поскакали они вверх, в холмы, в звоне бубенцов и лучах солнца. Она и он. Вдвоем.

– Наверное, ты хочешь переодеться.

Это были, по сути, первые слова, с которыми она обратилась к нему с тех пор, как они остались наедине, – вообще, с тех пор, как встретились у алтаря.

– Вообще-то… да. Шею натирает.

– А ведь шелк такой гладкий… – сказала она, почти игриво.

Но, как бы там ни было, оба они поднялись по великолепной деревянной лестнице и в разных комнатах переоделись в более будничные наряды.

Когда он спустился, одна из служанок разводила огонь, но лампы зажигала Фина – Афина. Служанка, похоже, вовсе ее не боялась. Но ведь даже дикие звери, когда привыкнут к людям, могут вести себя, как ручные.

Они сели за поздний ужин при свечах.

– Тебе нравится твой дом, Мэтью? – учтиво спросила она, впервые произнеся его имя.

– Да.

– Мой отец постарался предусмотреть все удобства.

И денег, видно, немало потратил.

– Да, дом просторный и богатый.

– Мне бы хотелось, – проговорила она, – кое-что изменить.

– Разумеется, пусть все будет на твое усмотрение.

– Хорошо.

Девушка-служанка обошла вокруг стола и подлила ему кофе, как Мэгги сделала бы дома. Но теперь его дом здесь.

– Завтра я поеду, поговорю с работниками и осмотрю поместье, – деловито сказал он.

– Но Мэтью, никто этого не ожидает, в первый-то день… – Она осеклась.

И правда, никто бы не ждал такого наутро после первой брачной ночи.

– Ну-у… – протянул он. – Я, пожалуй, все равно поеду. Осмотрюсь тут.

Он уже увидел часть поместья, когда они ехали сюда под садящимся солнцем. Мили полей, расчищенных от рощ и лесов, ожидали посева, стройные сосны подрастали для лесопилки, паслись на лугах коровы, и овцы, и козы. Видел он хлева и свинарники, и сады, осыпанные розовым цветом. Дом назывался Высокие Холмы.

После этого краткого разговора они помолчали. В очаге стрельнуло полено. Слуги уже ушли и оставили их наедине. Золотистый циферблат больших старых часов на каминной полке показывал, что до полуночи оставался лишь один час.

– Ну что же, – сказала она, поднявшись на ноги одним изящным движением. – Я поднимусь наверх. – И тут она вскинула руку и вытащила гребень или шпильку из заколотых волос – они волна ми упали ей на плечи и спустились до колен, как ему и обещали. Расплетающие косы заструились, как вода из растаявшего родни ка, и заблестели золотом, как огонь.

Она обернулась и бросила на него взгляд через плечо.

– Тебе совсем не нужно подходить ко мне, Мэтью Ситон. – Голос ее почти не дрожал, как ставшие вровень чаши весов. – И подниматься наверх ты не обязан. Если не хочешь, конечно.

– О, но я… – начал он, уже вскочив на ноги, как настоящий джентльмен.

– Но ты… Но ты меня не хочешь, уж это-то заметно. Я против тебя ничего не имею. Ты мужчина сильный и красивый, и глаза у тебя честные. Но, если я тебя чем-то не устраиваю, мы можем держаться друг от друга на расстоянии.

И с этими словами она оставила его – он даже рот не успел закрыть.

Незадолго до полуночи, когда кофе на столе остыл и почти все свечи догорели, Мэтью снова отодвинул свой стул и поднялся вслед за ней по лестнице.

Он постучал к ней в дверь. Ему подумалось, что теперь она, возможно, уже спит. А может, он на это надеялся? Но она ответила, тихо и спокойно, и он открыл дверь и вошел.

Большая спальня и сама кровать были самые лучшие. Белые пуховые подушки, накрахмаленные льняные простыни, лоскутное одеяло, которое двадцать мастериц изукрасили бегущими оленями и ночными звездами.

Фина сидела, откинувшись на подушки, и читала книгу. Ее распущенные волосы золотились, словно патока. Она подняла на него глаза:

– Мне подвинуться или нет?

Мэтт закрыл за собой дверь.

– Ты красавица, – проговорил он, сам чуть покраснев от своих слов. Никакой мужчина лучшего и не пожелал бы. – Дело не в том.

Она смотрела на него, не мигая. В косом свете лампы глаза ее светились по-другому. Он уже видел когда-то такой драгоценный камень – топаз. Вот такими были ее глаза.

– Так в чем же? – тихо спросила она.

Что он мог сказать?

Что-то в нем, что не было им – а может быть, что было больше им, чем он сам, – вдруг крепко захватило его ум, его кровь, а может быть, и сердце. Он сказал:

– Будь так добра, подвинься немного, Фина Ситон.

Пока он снимал сапоги, она прикрутила фитилек лампы. И в окне он увидел, что звезды улетели с покрывала и благополучно вернулись на полуночное небо.

3. Жена

Настало лето. Оно пришло и в новый дом, легло на каменные полы прозрачными желтыми коврами, скользнуло по дубовым лестничным перилам, превратило оконные стекла в бриллианты.

На полях созревали хлеба, меняя зеленый цвет на золотистый. В саду уже краснели яблоки. Персиковая ветвь, привитая к старому дереву, была увешана круглыми фонариками плодов.

Мэтт хорошо ладил с работниками – некоторые из них достались от Джоза Проктора, иные были бродягами и приходили на ферму батрачить каждое лето, но слыли при этом надежными и порядочными. Убедившись, что Мэтт свое дело знает, и со скотом, и с прочим хозяйством, они сменили в общении с ним обычную небрежную услужливость на уважение. Никто из них ничего не говорил о Джозе Прокторе, но этого и следовало ожидать, раз они имели дело с Джозовым зятем.