Тахира Мафи - Зажги меня (сборник) Страница 19

Я изумлена, я потрясена.

Для меня не было новостью узнать о том, что Уорнер всегда уделял немало внимания своей внешности. Все наряды его безупречны, одежда на нем сидит так, будто все это было сделано на заказ и сшито именно по его фигуре. Наконец-то мне становится понятно, почему он так много уделял времени и моему гардеробу.

Нет, он не пытался опекать меня.

Ему это доставляло огромное удовольствие. Он сам наслаждался этим процессом, когда подбирал мне одежду.

Вот он какой – Аарон Уорнер Андерсон, главнокомандующий и правитель Сектора 45, сын Верховного главнокомандующего Оздоровления.

Оказывается, у него тоже есть свой «пунктик». Это мода.

Первоначальный шок понемногу проходит, и я с легкостью обнаруживаю здесь свой старый комод. Его пренебрежительно поставили в дальний угол комнаты, и мне почти что жаль его. Он кажется тут не на своем месте, неловко выделяясь среди всеобщего блеска и шика.

Я быстро проверяю ящик за ящиком, и испытываю чувство благодарности за то, что мне предоставлена возможность переодеться во все чистое и свежее. Уорнер сумел предусмотреть буквально все, прежде чем перевозить меня сюда, на базу. Комод переполняют различные платья, блузки, рубашки и брюки. Кроме того, тут много носков, бюстгальтеров, трусиков. И хотя я понимаю, что должна ощутить чувство неловкости, но ничего подобного не происходит. Все нижнее белье достаточно простое, можно сказать, классическое, без излишеств. Это в основном ситец, все очень удобное и достаточно скромное. Все это он покупал еще до знакомства со мной, и это меня радует, потому что безликость этих вещей не порождает во мне ни капельки застенчивости.

Я хватаю одну из футболок, ситцевые пижамные штаны, кое-что из нижнего белья и выскальзываю из этого одежного рая. Как только я переступаю порог, свет в гардеробной выключается. Я нажимаю на уже знакомую мне кнопку, и боковая панель послушно закрывает потайной зал.

Я оглядываю его спальню уже по-другому, пытаясь привыкнуть к обычному размеру комнат. Спальня кажется мне почти такой же, в которой жила и я сама, когда обитала на базе. Кстати, тут тоже нет ничего лишнего. Никаких безделушек, украшений, сувениров. Тут нет даже фотографий личного плана.

И неожиданно мне все становится понятным.

Его спальня для него самого ничего не значит. Это просто то место, где он спит. А вот его гардеробная – это совсем другое дело. Здесь чувствуется его стиль: разработка самой комнаты, расположения в ней шкафов и полок. Может быть, это и есть то самое единственное место, которое ему вовсе не безразлично.

Теперь мне интересно посмотреть, как выглядит его рабочий кабинет, и я переношу взгляд на нужную мне дверь. Но тут я вспоминаю, что Уорнер заперся в кабинете изнутри.

Я тихо вздыхаю и направляюсь в ванную. Мне нужно принять душ, переодеться и сразу же заснуть. Этот день показался мне длиннее года, и я готова закончить его. Я только надеюсь на то, что завтра, возможно, мы сможем попасть в «Омегу пойнт», и тогда хоть что-то начнет проясняться.

Но неважно, что произойдет дальше, и неважно даже то, что мы там обнаружим, я полна решимости во что бы то ни стало разыскать Андерсона, даже если это мне придется делать уже в одиночку.

Глава 9

Я хочу закричать, но не могу.

Легкие отказываются повиноваться мне. Я задыхаюсь, шумно пытаясь наполнить их мелкими глотками воздуха. Грудь мне будто стиснуло, рот почему-то закрывается сам собой. Я снова пытаюсь закричать, но у меня из этого ничего не получается. Я только хриплю, в отчаянии размахивая руками и ногами во все стороны, но все впустую. Никто меня не слышит. Никто никогда не узнает, что я умираю, что у меня в груди дыра. Она заполняется кровью и болью и еще обжигающей агонией. Она переливается через край, крови так много, очень много, и вот я сама оказываюсь лежащей в луже крови, я не могу, не могу уже даже вздохнуть…

– Джульетта! Джульетта, любовь моя, проснись. Проснись!

Я дергаюсь и сажусь в кровати, причем так быстро, что мгновенно сгибаюсь пополам. Все мое тело вздымается и опускается, я успокаиваюсь. Я так счастлива, мои легкие начали набирать воздух, у меня нет слов. Впрочем, я все равно не могу говорить. Я вообще не могу ничего больше делать, кроме как набирать и набирать побольше воздуха в легкие. Меня всю трясет, я вся взмокла, меня бросает то в жар, то в холод попеременно. Я никак не могу остановиться, из глаз моих побежали немые слезы. И при всем этом мне никак не удается стряхнуть с себя этот кошмар, эти страшные воспоминания.

И никак не могу набрать достаточное количество воздуха, мне все равно кажется, что его очень мало.

Уорнер обхватывает ладонями мои щеки и подбородок. Тепло его кожи помогает мне чуточку успокоиться, и я начинаю чувствовать, как сердце мое перестает так бешено колотиться в груди.

– Посмотри на меня, – просит он.

Я заставляю себя поднять на него взгляд. Я все еще дрожу, но стараюсь казаться уже более хладнокровной.

– Все в порядке, – шепчет он, не убирая ладоней от моих щек. – Это был просто дурной сон. Попробуй теперь закрыть рот, – продолжает он, – попытайся дышать носом. – Он кивает. – Вот так. Спокойно. Все в полном порядке. – Голос у него мягкий и мелодичный и необъяснимо нежный.

Теперь я не могу отвести в сторону взгляд от его глаз. Мне страшно моргнуть. Я боюсь, что тот кошмар снова увлечет меня за собой в бездну ужаса.

– Я не отпущу тебя, пока ты не успокоишься полностью, – уверяет меня Уорнер. – Не беспокойся ни о чем. И не торопись.

Я закрываю глаза. Теперь я начинаю сознавать, что сердце мое снова вошло в свой привычный ритм. Мышцы мои расслабляются, а руки перестают дрожать. Но хотя я не плачу в прямом смысле этого слова, тем не менее слезы так и продолжают струиться у меня по щекам. И тут как будто внутри меня что-то ломается, я словно разрываюсь где-то в середине своего существа и только теперь осознаю, как я измотана и измучена. У меня не хватает сил даже просто сидеть на кровати.

И Уорнер каким-то непостижимым образом мгновенно понимает это.

Он помогает мне устроиться поудобнее, укутывает меня одеялом, а я все еще трясусь и вытираю слезы, но, похоже, это уже последние капельки влаги, проливающиеся у меня из глаз. Уорнер ласково поглаживает меня по волосам.

– Все хорошо, – негромко повторяет он. – Все в порядке.

– А ты разве не собираешься п-п-поспать? – запинаясь, спрашиваю я. Интересно, а сколько сейчас времени? Я уже успела обратить внимание на то, что Уорнер так и не раздевался еще на ночь.

– Я?.. Да, – кивает он. – Даже в тусклом свете я замечаю удивление в его взгляде. – Правда, как правило, я так рано спать еще не ложусь.

– Да? – Я часто моргаю, но при этом успеваю обратить внимание на то, что дышать мне становится все легче. – А сколько сейчас времени?

– Два часа ночи.

Теперь наступает моя очередь удивляться.

– А разве нам скоро не вставать?

– Вот именно. – Его губ касается некое призрачное подобие улыбки. – А мне практически никогда не удается уснуть, когда это крайне необходимо. У меня такое впечатление, что я просто не в состоянии выключить свой мозг. – Он коротко усмехается и собирается снова уйти к себе в кабинет.

– Останься.

Это слово срывается у меня с уст прежде, чем я успеваю осознать его смысл. Теперь я даже не уверена, стоило мне его вообще произносить или нет, и вообще как это все получилось. Может быть, все дело в том, что я все же еще продолжаю дрожать, а может, мне кажется, что, если он останется здесь, рядом со мной, кошмар больше никогда не вернется. А может, это произошло потому, что я на самом деле еще очень слаба, мне так плохо, и мне очень нужен сильный друг. Именно сейчас и именно здесь. Точно я не уверена. Но есть что-то непостижимое в этой темноте и в удивительном спокойствии предутреннего часа, и все это вместе создает вот такую странную атмосферу. Темнота развивает чувство некой свободы, соединенной с удивительной уязвимостью и ранимостью. И мы позволяем все это себе в такое неурочное время. Обманчивая темнота уводит нас за собой, коварно заверяя в том, что непременно сохранит все наши тайны. Мы забываем и о том, что окутывающая нас со всех сторон темнота – это вовсе не теплое домашнее одеяло, обещающее тепло и защиту. И мы, конечно, уже не помним в такие минуты о том, что очень скоро все пройдет и снова будет светло, а темноте наступит конец. Итак, в это темное время суток мы почему-то становимся особенно храбрыми и готовы говорить такие слова, которые никогда бы не позволили себе высказать в светлое время суток.

Правда, на Уорнера это правило не распространяется. Он стоит молча и не произносит ни слова.

На какую-то долю секунды он даже кажется мне чем-то встревоженным. Он смотрит на меня с каким-то немым страхом, как будто что-то сильно потрясло его, заставило на время утратить способность говорить. Я готова позабыть обо всем и снова нырнуть под одеяло, как вдруг он неожиданно хватает меня за руку.