Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник) Страница 35

Мория-сан нежно сжала ее руку пальцами. Кедрового орешка у нее не было.

– Пойдем, – мягко сказала она. – Ты сможешь вернуться в лес к концу жизни, а пока тебе еще многое предстоит сделать в этом мире, моя хранительница и мой кумир.

Масако медленно подняла голову.

Ее голова наполнилась громом водопада.

Выйти из убежища не под покровом ночи…

Выйти вместе с другими людьми…

Она не выдержит, она распадется в пыль. Она сразу умрет – незащищенная, голая среди незнакомцев…

В глазах Мории-сан зажегся золотистый свет.

– Пойдем, – твердо сказала она.

Масако закрыла глаза – и переступила порог.

Мать ахнула.

Под истерзанные болью ноги Масако легли прохладные доски деревянного пола. Стук сердца отдавался даже в ладонях. Мория-сан сжала ее руку ласково, но сильно.

Когда они вышли, послышалась высокая, мелодичная птичья трель. Далекий звук поезда, гнусавый голос продавца тофу. Жалобный гудок грузовика, свернувшего на другую улицу.

Мория-сан медленно повела Масако к лестнице, ведущей к солнцу.

Масако не распалась на атомы.

Она выжила.

Хироми Гото родилась в Японии и в детстве эмигрировала в Канаду. Ее роман «Ребенок каппы» в 2001 году был удостоен премии Джеймса Типтри-младшего и стал финалистом премий «Санберст» и «Спектрум». В том же году она выпустила и детский роман-фэнтези «Вода возможности». Ее первый роман для взрослых, «Хор грибов», удостоился регионального государственного приза за лучшую первую книгу и стал одним из победителей в конкурсе Канадско-японской книги. Ее первый сборник рассказов «Надежды чудовищ» вышел в 2004 г. Последний роман Гото, эпическая фэнтези-сага «Половина мира», вышел в издательстве «Пингвин Канада» в 2009 г.

Ее сайт в Интернете: www.hiromigoto.com.

Сейчас я живу и мечтаю в Британской Колумбии. Каждый день я прочитываю, довольно жадно, несколько онлайн-изданий, в том числе японский журнал в переводе на английский. Я рада, что у меня есть это окно в жизнь моей страны и людей родного мне культурного наследия. И я не могу не видеть, как по-разному в разных странах и культурах проявляется отчаяние. Острая хроническая социофобия разрушает жизни и семьи. В Японии это расстройство приняло особую форму, но поводы для него заметны во всем мире. Слишком жесткое социальное давление, завышенные ожидания родителей, издевательства в школе… Иногда добровольное отшельничество представляется самым логичным выходом. Но отступление может обратиться приговором… Из мира хикикомори зачастую больше не возвращаются. Но я верю – верю в силу преображения, и буквального, и символического. Прежде чем измениться, мы должны представить себе это изменение. А если в вас не осталось духа, чтобы начать в воображении этот путь, обратитесь к земле. К лесу. К реке. Коснитесь коры живого дерева. Проводите глазами синицу. Восхититесь совершенством стрекозы. Упорством крысы. Уйдите от бетона и стен. Вступите в жизнь. Дышите.

Хороший психолог-консультант тоже может показать вам дорогу – в этом я убедилась.

Грегори Фрост

Заслуженное наказание Кригуса Максина

Сегодня утром, когда я читал последнее письмо от брата, кое-что любопытное напомнило мне о том, что произошло лет двадцать назад, весной 1908 года. В ту весну Мэри пришлось продать отцовскую ферму, и почти все жители долины приехали на распродажу сельскохозяйственной техники, инвентаря и всего прочего. Подозреваю, что многие из них завышали ставки, потому что сочувствовали Мэри.

В прошлую осень ее папаша взял да и бросил ее там одну. Матушка Марии умерла, когда рожала ее на свет, а братьев и сестер у нее не было. Может быть, это было и к лучшему, ведь Кригус Максин фермер был никудышный, а человек еще и того хуже.

Мы, мальчишки, собирались там в этот день целой оравой, болтая о разных разностях. На ферму нас взяли с собой наши родители, но мы ничего не покупали, и нашим мнением никто не интересовался. Вот нас и отпустили на все четыре стороны.

Хоть ночами уже стало холодать, в тот день стояла адская жара, и мы сидели на брикетах сена у стены сарая. Сено спрессовала Мэри собственной персоной, и все мы украдкой косились на нее через двор, не желая показать, насколько нас это впечатлило. Не сомневаюсь, что в пятидесяти милях окрест не было ни одного парня, который бы не был в Мэри влюблен. Она была на год старше меня, и в любых проказах могла дать фору кому угодно из нас, пацанов.

Когда началась распродажа домашней мебели – помню, как раз торговались за круглый столик, – к нам подошел доктор Макфиллими. Док был человек долговязый и сухощавый, пользующийся всеобщей если не любовью, то уважением за свои учтивые манеры и целительские таланты. У доктора, был, как говорится, глаз-алмаз. Только взглянет на больного – и сразу понимает, что делать, даже когда вроде бы ничего и не поделаешь. Среди взрослых, наших отцов, он славился еще и красноречием, особенно после пинты-другой пива. В его устах даже самые заурядные события превращались в сказку.

Так вот, было уже за полдень, когда он уселся рядом с нами на сено и сказал:

– Ну, молодые люди, о чем толкуете?

Дейви Крокет (клянусь, его так и звали) ответил:

– Да сами небось знаете, док. Переживаем за Мэри и думаем, что с ней теперь будет.

– А еще, – добавил я, чтобы не отстать от шутника Дейви, – думаем, что, может, теперь она получше заживет, без этого Кригуса Максина.

Док вытащил свою глиняную трубку и кисет из чертовой кожи и принялся набивать трубку.

– Что же, – проговорил он, не отрываясь от своего занятия. – Она ведь вам как родная. Она вместе с вами выросла, и вы о ней и Кригусе знаете немало такого, о чем родители вам не рассказывали, потому что сами делают вид, что ведать об этом не ведают.

Надо сказать, что мы, ребятня, были с доком Макфиллими так дружны, что он выкладывал нам всю правду даже тогда, когда другие взрослые только хмыкнули бы, отвернулись и заговорили о чем-нибудь другом.

– И, кстати, ты прав, – сказал он, глядя на меня. – Зима у нее была тяжелая, но теперь, без него, ей куда лучше.

– Мой папа сказал, что ее отец убежал с какой-то шлюхой, – вставил Джонни Макклендон. – В Чикаго.

– Что такое шлюха? – спросил Люк Виллет, которому недавно исполнилось восемь.

Док на этот вопрос не ответил, но подался вперед с заговорщическим видом и сказал:

– Парни, я расскажу вам секрет. Я знаю, что случилось с Кригусом Максином.

От того, как он это сказал и как у него заблестели глаза, у меня мурашки по коже побежали. Он откинулся к стене, достал спичку и чиркнул ею о дверную петлю сарая. Все это значило, что док собирается рассказать историю – я увидел, как пара фермеров в задних рядах аукциона толкнули друг друга локтем в бок и направились к нам, увидев, что он разжигает трубку. Секунду спустя он раздавил головку спички коричневыми от никотина пальцами и снова наклонился к нам.

– Кто-нибудь из вас был в городе в прошлом октябре, когда Мэри привезла Кригуса ко мне? Лошадью она правила сама, и, вообще, казалось, одна приехала. Когда она остановилась перед моим домом, я заметил, что она сгорбилась, будто ей неловко сидеть. Пациентов у меня в кабинете не было, и я сразу вскочил из-за стола, чтобы поглядеть, в чем дело.

Кригус лежал в телеге на спине. Когда я вышел, он приподнялся на локте и вроде как подполз к краю. Чтобы слезть, он оперся на лопату, лежавшую рядом с ним. Проходя мимо Мэри, я покосился на нее, но она сидела, разглядывая свои ладони так, будто поводья стерли на них кожу, и она не знает, что делать дальше.

А старик ее уже ковылял вдоль телеги, всем весом опираясь на лопату и приволакивая ногу. Я спросил его: «Что с тобой стряслось, Кригус?» Когда он подошел поближе, я почуял запах спиртного, который выпаривался из него на солнышке и увидел, что виски у него чуть не из глаз льется – не хотелось бы мне, парни, когда-нибудь вас увидеть такими.

Кригус сразу так и затараторил – видно, всю дорогу с фермы свою историю в голове вертел.

«Это все тот паршивый жеребец, – начал он. – Я подумал, что он охромел, а он просто подкову с задней ноги сбросил, ну я его и отвел в конюшню, привязал, ногу зажал в станок, и уже вбил пару гвоздей в копыто и собирался взять новый. Гвозди лежали на чурбаке рядом со мной, но тут этот черт возьми да и вырвись, и копытом мне прямо на ногу. Да к тому же сначала подкова отвалилась, а потом он ее еще копытом припечатал. Пальцы на ноге, док, будто ножом отрезало, искры из глаз так и посыпались. – Он сплюнул и выругался. – Но когда в глазах снова прояснилось, я схватил березовые розги и так отделал этого мерзавца, что любо-дорого. Нога у меня как огонь горела, и я ему это так не спустил, ну уж нет, сэр!»

Я покачал головой и ответил: «Да, не сомневаюсь, что ты преподал коню хороший урок».

Люк поморщился.

– Но конь ведь не виноват, – сказал он. – Это Кригус ему копыто не закрепил как следует.