Марк Лахлан - Фенрир. Рожденный волком Страница 58

Когда портрет был написан, Элис с художником пошли на кухню, они вместе обедали и флиртовали друг с другом. А когда они вернулись, оказалось, что вдруг пошел сильный дождь, который смыл часть портрета. И на лице девочки-подростка проступили глаза взрослой женщины, святой Катерины с предыдущего наброска. Элис вспомнила о том случае, потому что теперь с ней происходило примерно то же самое. Воспоминания – или что-то очень похожее на воспоминания – проявились так отчетливо, что мир вокруг, в котором она жила, превратился в размытый образ, в сияние солнца на воде, в тень в тумане.

Кроме того, было еще и то лицо, не лицо ведьмы, а лицо мужчины, которого она держала на руках. Она посмотрела на него и узнала его – Ворон, чародей, который выслеживает ее. Когда-то она была рядом с ним. Но когда? Волкодлак говорил, что она уже жила раньше, и подобное утверждение противоречило ее вере, однако Элис смутно сознавала, что это может оказаться правдой.

В Лоше казнили одного восточного священника, который уверял, будто Мудрость из левой руки Господа равнозначна божественности Христа. Она слышала его речи до того, как его убили. И лишь одно его утверждение врезалось в память: «И сказали ученики: “Объясни нам, как они явились из невидимого мира, из мира бессмертного, в мир, где есть смерть”».

Казнь проповедника разгневала многих слуг, которые открыто говорили, что за столом графа произносятся куда худшие ереси. Элис не ходила смотреть на казнь, она была слишком мала, кроме того, ей никогда не нравились подобные зрелища. Слуги рассказывали, что старик не выказал никакого страха, заявив, что мир и его плоть так же связаны с божественной реальностью, как картина связана с тем, что на ней изображено. Он боится лишиться тела не больше, чем боится сломать куклу.

От этих воспоминаний Элис похолодела. Ее сознание походило на разграбленный дом: все разбито, все в беспорядке, – и в то же время она никогда еще не мыслила так ясно. Она видела связь между теми вещами, которые до сих пор никогда не казались связанными, ощущала истину глубже, чем ощущала что-либо в жизни. Проповедник говорил правду, она знала это в глубине души. Мир подобен нарисованной картине, и вот теперь краски начали смываться. Но что окажется под слоем пигмента? Пещеры, человек у нее на руках, эти жуткие символы, которые шипят и плюются, сияют и гудят внутри нее, и еще некто с волчьей головой, который наблюдает за ней во сне и нашептывает на ухо слова любви?

Сердце билось учащенно, она вспотела, несмотря на холод. Она была в ужасе, но ее пугало не то, что охотится за ней, не ночная пустота, не странные люди, окружающие ее. Тогда что же? Она попыталась подобрать для страха слово. Обреченность? Судьба? Или же время, которое, подобно тяжкому грузу, затрудняет каждое движение? Она словно ощущала громадное темное пространство, предшествовавшее ее рождению, пустынное для нее, в котором, однако, проступали призрачные лица. Все, что она знала до сих пор, было неверным, точнее, куда более сложным и опасным, чем ей представлялось.

И что же это за человек, которого она держала на руках? Кто он, этот Ворон? Здесь, на берегу реки, у костра, среди прохладной весенней ночи, когда в тело впиваются ветки и камни, рядом сидят рыбаки, а купец нервно вглядывается в небо, высматривая птиц, она боялась его до смерти. Но у нее было видение, показавшееся ей более реальным, чем лодка, река, Леший и его мул. Она была в том видении такой сильной, она была связана с человеком, лежавшим у нее на руках, чем-то более важным, чем забота о благополучии, о семье и о положении в обществе: тем, что заставило Юдит бежать с Бодуэном Железной Рукой[17], тем, чего так хотел, но так и не обрел маленький купец, который сидел сейчас перед ней, похожий на духа огня в своем тюрбане, шароварах и с острой бородой, тем, о чем даже не задумываются эти рыбаки, заботящиеся только о сетях и лодках, угрозе голода и благоденствии.

Элис ощущала это в своем сердце с самого раннего детства. Она была неполной. И теперь знала, почему в Лоше убегала гулять по ночам, почему во снах постоянно что-то искала, так и не находя. Она искала его. Для чего? Чтобы самой погибнуть? Нет. Тогда для чего же? Она понятия не имела, не могла объяснить даже себе самой. И все равно не могла отделаться от ощущения, что именно за ним она шла босая по ночным водам реки Индр, за ним она бежала по коридорам и пещерам в своих снах. Это чувство пугало ее сильнее, чем любые ужасы, какие она могла вообразить, и слезы катились по ее лицу, пока она глядела в огонь.

В холмах завыл волк. Элис почему-то поняла, что он говорит. Она повторила его мысль, глядя в огонь:

– Я здесь, а ты где?

Глава сорок третья. Явление чудовища

Руки у Ворона дрожали, когда он заряжал лук, чтобы убить монаха у ворот. Но он все равно выстрелил, и стрела вонзилась точно в горло у основания шеи. Его руки дрожали и тогда, когда он позволил воинам Греттира перерезать поющих монахов в алтаре и оборвать песнь веков ударами топоров и собственного опасно загнутого меча. Он дрожал, когда стаскивал монахов к подземному озеру. Девять должны были умереть в воде, по одному за каждый день, который Один провисел на дереве у источника мудрости. Он бил их, топтал и пинал, подчиняя себе, пока не смог привязать к колоннам, затянув на шее каждого сложный тройной узел, который скользит только в одну сторону: ожерелье мертвого бога, узел, который, однажды стянув, уже не распустишь.

Девять должны были умереть в воде, остальных порубили топорами, сожгли, убили дубинками и зарезали. Старика он знал, разумеется, он знал его. Он искал его сам, приказав викингам не трогать монахов преклонных лет. Они нашли старика в маленькой часовне, он стоял на коленях. Хугину не хотелось смотреть ему в глаза, но он все равно посмотрел. Чтобы быть магом, приходится делать через «не хочу».

– Отец Мишель…

– Откуда тебе известно мое имя, нечестивец?

– Это я, Луи.

– Я не знаю никакого Луи.

– Ты был моим наставником. Это я убил аббата и убежал.

Старый монах покачал головой.

– Луи? Это правда ты? Что с тобой случилось, сын мой?

– Я теперь служу старым богам. И я – твоя смерть.

Монах поднял на него глаза.

– Ты проявишь ко мне милосердие. Я всегда был к тебе милосерден. Заступись за меня, сын мой.

Ворон схватил его и потащил к озеру. Старик умер не сразу, хотя умирал не так долго, как жирный повар, переписчик, мальчики-послушники или те двое, которые были еще живы, когда Хугин затащил в темную воду Жеана. Девять должны умереть. К вечеру Ворон убил только восьмерых, остальных прикончили северяне. Путник, Жеан, был девятым, и его послал, в чем Хугин не сомневался, сам повешенный бог, чтобы получилось магическое число.

Смерть старика далась Хугину нелегко. Отец Мишель взял его под свое крыло, когда он был совсем мальчишкой, и сквозь пальцы смотрел на его отлучки в долину, к семье. Но в том-то и суть, чтобы было нелегко. Хугин знал, что страх, унижение, ужас и стыд являются вратами, через которые входит волшебство. Поэтому он сеял смерть, бил и душил, заставляя измученных удавками монахов умолять и в отчаянии петь псалмы, выталкивая слова из истерзанного горла. Но бог не даровал ему видения.

А потом, когда Хугин сидел в темной церкви едва не рыдая, пришел путник, и Ворон схватил его и затащил в воду.

«Покажи мне моего врага», – твердил про себя чародей. И когда на него глядели раздувшиеся лица удавленных и утонувших, когда слова приглушенных псалмов скрежетали в ушах, бог исполнил его желание. Путник сорвал веревку с шеи, как будто это была тонкая ниточка, и накинулся на монахов рядом с ним.

Хугин слышал, как он произнес: «Фенрисульфр».

Тогда Ворон понял, что время близится, время сумерек богов. Рагнарек снова разыгрывается на земле, катастрофа настолько чудовищная, что эхо от нее разнеслось обратно во времени и ужас тех событий просочился в мир людей, пока история раскручивалась, приближая всех к тому жуткому дню, когда все это произойдет в реальности.

Бог в своем земном воплощении должен умереть, Хугин и его сестра должны умереть вместе с ним. И вот здесь раздирал плоть привязанных монахов тот, кто должен всех уничтожить. Он-то думал, что Волк таким и явится – просто волком, но теперь он видел, что его дух воплотился на земле в человека. Хугин просил Одина показать его врага, он принес в жертву повешенному богу монахов, отряд викингов, свои собственные человеческие чувства и думал, что ему не показали ничего. Но это не так. Бог отправил Волка к нему в церковь, передал прямо в руки, а Хугин ничего не сделал, не сумел спасти своего бога, себя самого и, что самое главное, сестру. Он знал, что все равно не смог бы убить Волка – это не его судьба, во всяком случае, так ему открылось, – однако же он мог бы посадить тварь под замок, когда была такая возможность, протащить его бесчувственного по воде, в пещеру за озером, и запереть там навеки.