Лихолетье (СИ) - Романов Герман Иванович

Annotation

Страшно представить, что будет с человеком, угодившим в самое горнило кровавой и беспощадной гражданской войны. Идет 1918 год – Россия погрязла в междоусобице, и разрешить накопившиеся веками противоречия можно только насильственно – кому жить дальше, а кому умереть. Выбор только между двумя противоборствующими сторонами, и ты сам прекрасно знаешь, что одна из них победит, а другая не просто проиграет, а будет истреблена либо изгнана. Потому, что идет не просто «игра», как в компьютере - ставкой здесь многие десятки тысяч человеческих жизней, среди которых, возможно, будет и твоя собственная. И что делать несчастному, побывавшему на одной гражданской войне, и попавшему в другую, кошмарную по своему размаху и последствиям. Смириться с судьбой и собственным злосчастьем, или сделать осознанный выбор, особенно когда попал между жерновами, которые тебя неминуемо раздавят…

«Лихолетье»

Часть первая

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Часть вторая

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Часть третья

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Часть четвертая

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ «КОГДА ВМЕСТО СОЛНЦА СВЕРКАЕТ ПЕТЛЯ» май 1938 года Глава 44

«Лихолетье»

Часть первая

«ПРЕДЧУВСТВИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ» май 1918 года Глава 1

Больно-то как…

Слова вырывались с натугой, тело буквально скрючило, мускулы свело чудовищным спазмом, от которого на глазах выступили слезы с невольным, хриплым стоном. Хорошо, что не предсмертным — за свои три четверти прожитых века приходилось часто слышать этот хрип, скитаясь с одной войны на другую, и в конечном итоге ставший жертвой последней. Странно, но в последнюю секунду он все же успел увидеть в небе над многострадальным Донецком стремительный росчерк заокеанской ракеты, что тут же попала в булочную, к которой он, ковыляя, медленно подходил, опираясь на трость. Так бы не пошел, но вставные челюсти натерли десны, пришлось их вынуть. А потому перейти исключительно на кашку и хлебный мякиш. Не разжевывать же корку, а тем более грызть сухари, пакет с которыми лежал у него в кухонном буфете. Такие ржаные сухарики только в кипятке размачивать, но лучше в борще — жаль, что младшая сестренка к дочке уехала, с внуками понянчиться на целую неделю. Да оно и понятно — в городе ожидали очередные прилеты «заморских гостинцев», полученных «страной 404» от «великой демократической державы», вся история которой представляла цепь сплошных войн, растянувшихся на два с половиной века. С последующим грабежом стран Нового Света, ставших «банановыми республиками».

Так что пришлось самому потихоньку ковылять до булочной, и то для него к лучшему — не погибла бы сестра вместо него, так как пришла бы туда вовремя, и зашла бы вовнутрь. Она и так потеряла в четырнадцатом году мужа, пятидесятилетнего ополченца, погибшего под Иловайском прямо на его глазах — попали с ним под артналет, прикрывающий бегство бандеровцев из «котла». И ему тогда повезло, а вот зятю нет.

Странно, почему я жив — меня же снесло как пушинку…

Закатил глаза, через плотно прикрытые веки пробивался дневной свет, но яркий, приглушенный, как обычно бывает в плохо освещенном помещении. Память услужливо перевернула как листки календаря, последние кадры. «Росчерк» в небе, и огненная вспышка — и тут его приподняло от земли и отшвырнуло. Сознания не потерял — и успел увидеть взрыв, а в дымной вспышке ошметки, что за секунду до этого были живыми людьми. А потом страшный удар, невыносимая боль, от которого впал в беспамятство.

Счастливец, должен был погибнуть, но в который раз повезло. На Даманском старший лейтенант Стрельников на моих глазах погиб, а ведь себя он «победным» считал — 9 мая родился, как и его сын. А я выжил — вынесли на руках по снегу, а тогда думал хана пришла. И так много раз повторялось в жизни — всегда погибал кто-то другой, а я только ранения получал. Шрамов как на драчливом барбоске скачущих блох, не иначе…

Мыслил про себя, так привычнее — по жизни неразговорчив был, таких молчунами завсегда именуют. Да и «конторская» служба такова, что говорунов на ней не терпят — лучше держать язык за зубами, целее будешь. Да и не дело для чекистов с «громкими» речами выступать, если знаешь, напиши или сообщи, но никогда не выставляй на всеобщее рассмотрение, особенно когда война идет. Последнее дело в такой ситуации устраивать внутренние разборки — они на радость врагам только. Даже если видишь, что руководство неадекватные на первый взгляд решения принимает, все равно нельзя хай поднимать, будто собака брехливая.

Ведь может быть, что ты сам просто не владеешь всей полнотой информации. Не зря говорят, что большое видится на расстоянии. Так что лучше будет, если подождать развития событий, и думать, думать и думать. Не торопиться выносить осуждающих решений, ведь позднее они могут стать оправданием — такое в жизни зачастую бывает.

Почему не больно? Нахлынуло волной, скрючило, и отпустило. Такое перед смертью бывает — сам видел. Нет, совсем хорошо стало — ничего не болит, как обычно, лишь слегка грудь давит, да в висках пульсирует. Видимо обезболивающими препаратами накачали, но не морфием — наркота мозг всегда притупляет, а сейчас ясность в мыслях полная. Одно ясно — я в госпитале, в реанимации или одноместной палате — раз тишина вокруг гробовая царствует, нехорошая тишина, что тут скажешь, и никаких голосов не слышу. Странно — а чего это у них двери скрипят и лязгают?

Он отчетливо услышал именно скрип железной двери, и звук, весьма похожий на лязг запора. Удивился не на шутку — больница ведь не карцер, чтобы двери столь серьезно укреплять. И решил посмотреть на свое нынешнее обиталище, надоело с закрытыми глазами лежать — по привычке больше — слезились. Все же старческий возраст, года уже отнюдь не молодые, хвори одолевают — короче, укатали «сивку» крутые горки.

— Не понял, это где я? В тюряге, что ли⁈

Голос стал каркающим как у ворона, и странным, чужим что ли. Но было отчего просипеть, не веря сейчас собственным глазам. Он находился отнюдь не в госпитале или больнице, а в самой натуральной одиночной камере с высоким сводом — под потолком явно окошко, прикрытое кованой решеткой. И это не причуда архитектора, принявшего хорошую дозу «горячительного». По генеральному плану возведено это строение, причем не советских времен — царских, не иначе. Бывал не раз в таких — сразу возникает иное ощущение, чувство вечности и старины, может быть. Это скорее прочувствуешь, словами трудно выразить — словно к чему-то знакомому прикоснулся. Ведь в СССР много памятников от царских времен осталось — и тюремные замки сохранялись в первую очередь еще с революции. Потому что строения эти всегда функциональны и опустевшими никогда не были — использовались строго по назначению. И чаще всего в качестве следственных изоляторов — что знаменитые петербургские «Кресты», что любая другая царская тюрьма, всегда строились чуть ли не в центре городов, а потому размещать в них СИЗО было рациональным делом.

А вот колонии, да те же знаменитые каторжные «централы» при «старом режиме», лучше держать от больших городов подальше. Так же как и воинские части — и на то есть весомые причины.

— Блин, сходил за хлебушком⁈ За что меня сюда упрятали⁈ Это никак не больница! Да и нет такого здания в Донецке…