Ник Кайм - Саламандры: Омнибус Страница 18

— Цу’ган?

Он почувствовал присутствие брата даже до того, как увидел его выходящим из теней.

— Брат, — тепло прохрипел Дак’ир, вспоминая момент близости между ними, когда они вместе сражались в храме.

Сердечность испарилась, подобно украденному холодным ветром теплу огня, когда Дак’ир увидел мрачное лицо Цу’гана.

— Ты непригоден быть Астартес, — без обиняков сказал он. — Смерть Кадая на твоих руках, игнеец. Если бы ты не послал меня за отступником, если бы ты был достаточно быстрым, чтобы отреагировать на возникшую опасность, мы бы не потеряли капитана.

Горящие глаза Цу’гана были холодными как лед.

— Я этого не забуду.

Дак’ир был настолько ошеломлен и даже не нашелся, что ответить, прежде чем Цу’ган повернулся к нему спиной и вышел из апотекариона.

Сердце и душа Дак’ира наполнилась мукой, пока он пытался отбросить ужасные обвинения брата, но затем усталость взяла верх, и он погрузился в глубокий прерывистый сон.

Впервые за сорок лет сон изменился…

Сидя в десантном отсеке «Буревестника», Нигилан вновь и вновь крутил в руке устройство, украденное из хранилища в глубинах Кирриона. Вокруг колдуна находились другие Воины Дракона — великан Рамлек, выдыхавший из воздухораспределительной решетки крошечные кусочки пепла и золы в попытке совладать с бесконечным гневом; Гор’ган, его чешуйчатая кожа опадала, когда он снял боевой шлем, баюкающий мульти-мельту подобно домашнему любимцу; Нор‘хак, привередливо и методично собиравший и разбиравший свое оружие. Еще был Экрин, его пилот, оставшийся охранять «Буревестник», чьи кости-лезвия на предплечьях были тщательно спрятаны под силовыми доспехами, пока он вел корабль к конечной точке назначения.

Воины Дракона пошли на огромный риск, пытаясь добыть устройство, им даже пришлось разжечь настоящее восстание ради отвлечения внимания от своих передвижений. Смерть Кадая в результате уловки особенно удовлетворяла, это был неожиданный, хотя и приятный сюрприз для Нигилана.

«Буревестник» находился в полной готовности даже прежде, чем ловушка в Ауре Иероне захлопнулась. Пока рвущиеся толпы самоубийственных культистов обеспечивали им прикрытие, отступники быстро покинули атмосферу Стратоса.

— Как мало они понимают… — проскрежетал Нигилан, внимательно изучая каждую грань позолоченного предмета на ладони. Казалось бы, такой безвредный кусочек загадки, внутри двенадцати пятиугольных поверхностей, вдоль ортодромов эзотерического писания, обволакивавшего его двенадцатигранную поверхность, там был способ раскрыть тайны.

В этом и состояла цель дешифрекса — открывать то, что было скрыто. Нигилан столкнулся с этой загадкой в свитках Келока, древних пергаментах, которые он и Ушорак сорок лет назад забрали из могилы Келока на Морибаре. Тот был технократом и недооцененным гением. Он создал нечто — оружие, намного превосходившее все то, что могла предоставить убогая наука текущего века распада. Нигилан хотел воссоздать его работу.

Более тысячи лет внутри Глаза Ужаса он терпеливо вынашивал свою месть, и теперь, наконец, начал получать то, что ему нужно было для уничтожения своих врагов.

— Приближаемся к «Адскому ловчему», — по воксу прозвучал загробный голос Экрина.

Нигилан застегнул гравиподвески. Когда они сомкнулись над его бронированными плечами, удерживая его на месте во время посадки, он уставился в смотровую щель «Буревестника». Там, на фоне успокоившегося кобальтового моря, виднелся стоявший на якоре корабль цвета расплавленного металла. Это был древний корабль со старыми ранами и еще более старыми призраками. Его нос имел форму зазубренного лезвия, будто бы пробившего в пустоте дыру. По его бортам располагались батареи орудий, чья пушечная бронха была серой и почерневшей от пороха. Десятки башен и антенн тянулись вверх подобно скрюченным пальцам.

Корабль вошел в Глаз Ужаса обычной боевой баржей, но вышел оттуда уже чем-то совершенно иным. Это было судно Нигилана, и на борту колдуна уже ждали его воины — отступники, наемники и перебежчики; пираты, налетчики и грабители. Они собрались здесь, чтобы стать свидетелями его победы и медленного воплощения в жизнь его желания — тотального и полного уничтожения Ноктюрна, а вместе с ним и смерти Саламандр.

Адская ночь

Дождь не может идти все время…

Настроение солдата, помогавшего тащить через болото взятую на передок лазпушку, было подавленным.

«Сотрясатели» начали артобстрел. Неторопливое и размеренное бам-бам — пауза — бам-бам в глубоком тылу — в окрестностях штабного бастиона заставляло солдата инстинктивно вздрагивать каждый раз, когда снаряд завывал над головой.

Это было глупо: смертельный груз, выстреливаемый осадными орудиями, был, по крайней мере, в тридцати метрах от земли на апексе своей траектории, и, тем не менее, он по-прежнему пригибался.

Выживание стояло высоко в списке приоритетов солдата, выживание и, конечно же, служба Императору.

Аве Император.

Его внимание привлек вопль справа от него, хоть и приглушенный гулом дождя. Он повернулся, из его носа текли ручейки, и увидел, что лазпушка провалилась. Одно из задних колес ее лафета погрузилось в грязь, засасываемое невидимым болотом. — Босток, дай мне руку. — Старик Генк, кадровый солдат скорчил рожу Бостоку, пытаясь загнать приклад лазгана под застрявшее колесо и использовать его как рычаг.

Трассирующий огонь хлестнул над головой, полосы магния разрезали темноту. Они шипели, пронзая пелену дождя.

Босток заворчал. Пригнувшись, он с трудом заковылял на помощь товарищу-канониру. Присоединив свое оружие к обнадеживающему рытью, он толкнул его вниз и попытался запихнуть под колесо.

— Засунь его поглубже, — посоветовал Генк, морщины на его обветренном лице становились темными трещинами с каждой далекой вспышкой осадных снарядов, ударяющих в пустотный щит.

Хотя каждое попадание приносило новый всплеск энергии, расходящейся по щиту, оборона города держалась. Если 135-я фаланга собирается пробить ее — ради славы Императора и праведного желания — тогда им надо добавить огневой мощи.

— Перегрузить генераторы, — сказал сержант Харвер.

— Подвести наши орудия ближе, — распорядился он. — Приказ полковника Тенча.

Не очень изысканно, но они были Гвардией — Молотом Императора: прямолинейность делала простых солдат лучше.

Генк начал паниковать: они отставали.

Группы солдат фаланги тянули тяжелое оружие и быстро маршировали в боевых порядках по полю боя, изрытому брошенными траншеями, утыканному пучками колючей проволоки, торчащими как дикая трава в некой пустынной прерии.

Понадобится много людей, чтобы снять осаду; еще больше, да еще с артиллерийской поддержкой, чтобы полностью разрушить действующий пустотный щит. У людей фаланги было приблизительно десять тысяч душ, готовых пожертвовать свои жизни ради славы Трона; больших пушек, во всяком случае, снарядов для них, у них не было. Канцелярская ошибка Департаменто Муниторум стоила боевой группе нехватки около пятидесяти тысяч противотанковых снарядов. Меньше снарядов означало больше пушечного мяса. Немедленно была принята более агрессивная стратегия: все лазпушки и тяжелое оружие подтянуть на пятьсот метров и открыть огонь по пустотному щиту.

Фаланге не повезло: войны легче вести через далекое перекрестие прицела. И безопаснее. Бостоку тоже не повезло.

Хотя они с Генком старались изо всех сил, вытаскивая орудие, он заметил, как несколько его товарищей упали от ответного огня мятежников, удобно устроившихся позади своего щита, в своей броне и фраговых огневых позициях.

Ублюдки.

Готов поспорить, что и сухие при этом, подумал уныло Босток. Его плащ расстегнулся, зацепившись за ручку вертикальной наводки, и он громко выругался, когда ливень промочил его красно-коричневую стандартную униформу.

Когда он застегнул плащ и натянул сильнее шлем с широкими полями, впереди раздался приглушенный крик — расчет тяжелого болтера и половина пехотного отделения исчезли из поля зрения, словно проглоченные землей. Некоторые из старых огневых позиций и траншей оставались пустыми, исключая того, что сейчас они были заполнены грязной водой и жижей и представляли такую же смертельную опасность, что и зыбучие пески.

Босток пробормотал молитву, сотворив знак аквилы. По крайней мере, это был не он и не Генк.

— Будь проклято Око, вы чего застряли, солдаты?

Это был сержант Харвер. Шум был оглушительным, шум и артиллерийский обстрел. Он должен был орать, чтобы его просто услышали. Не то, чтобы Харвер всегда только орал, когда обращался к отделению.

— Тащите эту фрагову штуковину, болотные крысы, — подбодрил он. — Вы еле тащитесь, солдаты.