Питер Фехервари - Каста Огня Страница 2

Ливень усилился, тяжелые капли пробивали полог леса, поднимая узкие струйки водяного пара, но бледный купол храма сиял сквозь пелену дождя. Для туземных построек это было привычным делом — древние федрийцы, не имевшие в своем распоряжении камней, вырубали здания из кораллов. Это придавало строениям зернистый, органический облик, вызывающий отвращение у имперцев. Центральная башня храма обвалилась, в стенах повсюду виднелись трещины, но ни один побег, ни одна лоза, охочие и до менее заброшенных руин, так и не коснулись постройки. Её окружала бесплодная земля, сдерживающая джунгли на расстоянии примерно десяти метров. Жрецы Механикус живо интересовались этим загадочным явлением, наблюдавшимся возле множества покинутых храмов по всей планете. Для Игнаца Кабесы, впрочем, это был всего лишь ещё один признак коренной неправильности Федры.

Сержант с виду напоминал высохший труп, а его лицо, покрытое серой грязью, превратилось в посмертную маску. Глаза Игнаца сверкали в просветах маскировочного слоя, а в зрачках переливчато блестело возбуждение, но Кабеса не был опустившимся наркоманом. Он ненавидел большинство грибковых наркотиков этого мира, но Слава отличалась от других. Вдохнув её споры, человек обретал невероятную остроту восприятия, которая порой посещала воинов в разгаре сражения. Разумеется, Слава находилась под запретом, но глубоко в Трясине, вдали от бдительных глаз жрецов и дисциплинарных офицеров, люди жили по собственным правилам. С тревогой сержант подумал об Айверсоне, этой ходячей развалине в облике комиссара, который присоединился к «Буре» — их полку — месяц назад. Он восседал над останками 6-го Верзантского, словно стервятник над умирающим человеком.

И, вне всяких сомнений, 6-й действительно умирал.

Падение родного полка медленно обжигало стыдом сердце Игнаца. Они были верзантцами, конкистадорами Галеонова Меридиана, гвардейцами Бога-Императора, и с ликованием начинали эту кампанию! Агилья де Каравахаль, святой Водный Дракон «Бури», вогнал свой полк в религиозный пыл, и бойцы радостно присоединились к крестовому походу Федры, охваченные жаждой выжечь свои имена на теле этого языческого мира.

А в итоге утонули в его поганой грязи.

Как давно это началось? Три года назад? Четыре? Сам Каравахаль скончался на втором году, охваченный бредом и истекающий кровью, выеденный изнутри паразитами сверлящей мухи. После этого неизбежно нарушилось единство полка, и вскоре от тысячи гордых конкистадоров осталась пара сотен теней. Верзантцев, превратившихся в стратегически незначительную силу, перевели на этот бесполезный островок, кишащий нечестивыми дикарями-ксенолюбами. Топаз Долорозы, захолустный уголок войны, победа в которой была невозможна настолько же, насколько и бессмысленна. И здесь о 6-м полке забыли — почти.

Прошло несколько долгих месяцев с начала изгнания, когда на горизонте появилась имперская канонерка. Верзантцы собрались на берегу, и Веласкес, ветеран-капитано, державший бойцов вместе одной лишь силой воли, даже выразил надежду на что-то хорошее. Но катер доставил на остров не подкрепления и не припасы, а пугало в черном наряде.

Невозможно было не понять, кто стоит на носу приближающейся канонерки. Поразительно высокий и прямой в своем кожаном плаще с подкладкой, с квадратной челюстью на лице под высокой фуражкой, незнакомец воплощал собой классический образ комиссара. Глядя на него, сержант содрогнулся: хотя полк уже давно потерял обоих дисциплинарных офицеров, они оставили Кабесе достаточно шрамов на память. Не то, чтобы сержант затаил на них злобу, напротив — он был упрямым псом, пока кнуты комиссаров не приучили его к послушанию. К счастью, Игнац схватывал всё на лету. Этим он отличался от своего кланового брата Греко, которого в итоге повесили за лодыжки на плацу, в назидание новобранцам. После этого все начали схватывать на лету.

Теперь сержант гадал, какие уроки преподаст «Буре» новый тиран.

Но, когда комиссар сошел с канонерки, Кабеса разглядел его истинную суть. Фуражка вновь прибывшего оказалась потрепанной, а кожаный плащ — скорее серым, чем черным, с краями, заляпанными высохшей грязью. Вблизи Игнац рассмотрел, что незнакомец бледен и небрит, а его седые волосы свисают заметно ниже плеч. Комиссару, похоже, было не больше сорока пяти, но его состарило нечто более тяжкое, чем прожитые годы. Что ещё хуже, на лице офицера виднелась характерная сетка ожога паучьей лозой, рана, которую мог заработать только слепец или слишком самонадеянный человек. Возможно, это произошло целую жизнь назад, во время его первой вылазки в Трясину, но для сержанта шрам выдавал в незнакомце глупца.

А Федра немилосердна к глупцам…

Вновь прибывший окинул конкистадоров беглым взглядом выцветших голубых глаз. Держался он отдаленно и отстраненно.

— Айверсон, — назвался комиссар, после чего прошагал мимо солдат и выбрал себе одну из палаток.

Его служба продолжилась в том же стиле, что и началась. Замкнутый и безразличный, Айверсон сидел в палатке или одиноко бродил по джунглям, исписывая страницы потрепанного дневника в кожаной обложке. Иногда комиссар разговаривал сам с собой или с тенями, которые видел он один. Словно какой-то одержимый… Может, так оно и было, но Кабесе прежде доводилось видеть и более странные вещи. В любом случае, на вторую неделю офицер подхватил лихорадку и с тех пор не выходил наружу. Ещё один конченый человек среди множества других, ни на что не способный…

Верзантец думал так, пока не заметил, что комиссар наблюдает за лагерем из теней внутри палатки. А не так давно сержант поймал на себе пронзительный взгляд ярких от лихорадки глаз Айверсона. Как будто он знал об измене, скрытой в сердце Игнаца Кабесы…

Что-то с треском продралось сквозь заросли за спиной сержанта, и он нахмурился, почуяв резкий аромат выжимки из сомы. Сома! Вот это настоящий путь в бездну. Игнац презирал дурь именно такого рода, почти так же сильно, как презирал человека, неуклюже подошедшего к нему.

Кристобаль Олим вытер камуфляжную раскраску с одутловатого лица, и кожа заблестела в свете грибков.

— Я сказал вам ждать, сеньор, — прошипел Кабеса.

— Дождь идет, мне сапоги залило, — в голосе Олима звучали пронзительные, скулящие нотки, от которых Игнацу хотелось скрежетать зубами. Теми, что ещё остались. — К тому же, ты обнаружил нашу цель, сержант!

Выступив вперед, Кристобаль уставился на храм глазами, осоловелыми от сомы.

— О да, определенно обнаружил. Я знал, что моя вера в тебя оправдается!

Сделав ещё шаг, офицер споткнулся, и его нога поехала на скользком от дождевой воды коралле. Кабеса позволил Олиму упасть, внимательно наблюдая за товарищами — те завершили обход и занимали позиции на поляне. Капрал Альварес жестом показал «всё чисто», на периферии участка никаких угроз не было. Осталось проверить только храм, и Игнац взмахом приказал конкистадорам выдвигаться.

Кристобаль до сих пор возился на земле, с хныканьем пытаясь опереться на коралл. Ровно держа лазвинтовку в одной руке, Кабеса протянул другую и поднял офицера на ноги.

— Вставайте, сеньор. Я не хочу вас потерять.

— Да уж, да уж, сержант, — вцепившийся в его руку Олим заговорил с внезапной хитрецой в голосе. — В самом деле, не хочешь. Потому что им нужен я, запомни это. Я здесь офицер!

Игнац посмотрел на Кристобаля, жалкого в своих попытках словчить. Хотя Трясина немного растрясла Олима, тот до сих пор выглядел жирным — как это вообще было возможно? Глядя на вялое, ноздреватое лицо офицера, Кабеса чувствовал почти физическую потребность врезать по нему. Как и все остальные, он ненавидел Олима. По вине жирного дона сгинули капитано Веласкес и другие командиры: Кристобаль был дежурным офицером в ночь, когда в лагерь пришел туземец с мертвыми глазами и рассказом о повстанческом складе боеприпасов. Жадный до похвал Олим повел лазутчика прямо в командную палатку, где тот и взорвал мелта-бомбу, спрятанную у него в брюхе. Веласкес и остальные конкистадоры погибли мгновенно, но, по странной иронии судьбы, сам Кристобаль уцелел. Оставшись единственным офицером в полку, он принял командование и ввел 6-ой Верзантский «Буря» в смертельный штопор. Гребаная пародия на солдата.

— Почему… почему ты так на меня смотришь, сержант? — Олим снова заговорил лебезящим тоном, и Игнац отвернулся, чтобы не натворить бед. Кристобаль был дегенератом, но именно он установил контакт с повстанцами. Как ему это удалось, никто не понимал, однако дезертирство было для Кабесы билетом с острова, и Госпожа Расплата могла ещё немного подождать. В конце концов, до сих пор она не торопилась прибрать дона к рукам.

— Сержант… что-то не так? — неуверенно пробормотал Олим.

— Просто думаю об одной слепой суке, сеньор, — мрачно ответил Игнац и зашагал к храму.