Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус Страница 20

— Их жизни потеряны! — вместе с криком из высохшей глотки адмирала вылетело облачко спор. Содрогнувшись всем телом, Карьялан потерял равновесие и сделал несколько шагов по балкону, а исповедник глубоко вдохнул плесень, наблюдая за муками прижизненного вознесения своего повелителя. Страдания Вёдора были поистине вдохновляющими — под бесформенной шинелью каждый сантиметр его плоти покрывали грибковые наросты. Некоторые распухли и огрубели, превратившись в шипы, которые грозили прорвать ткань, а остальные слились в раздутые, пульсирующие гребни. Зараза глубоко проникла в кости адмирала, придав скелету новую форму. Без регулярных переливаний крови, которые осуществляли корабельные техножрецы, суставы Карьялана подверглись бы известкованию, лишив мученика возможности ходить. Со временем перерождение ускорится, грибок преобразует плоть носителя, но с омерзительной заботливостью сохранит его мозг целым и невредимым. Гурджиеф знал это, поскольку тщательно отслеживал трансформации других зараженных. По правде говоря, он даже наблюдал последнюю, восхитительную стадию терзаний…

— И Наталья… мертва, — прохрипел адмирал, опустошенный собственной яростью. Священник обхватил руки Вёдора своими, желая ему найти в себе силы и возрадоваться страданию.

— В глазах Императора она умерла, как святая, — твердо произнес Йосив, прибегая ко лжи во спасение. Он не даровал дочери Карьялана обещанную Милость Императора, но и не позволил делать ей переливания. Несмотря на все крики и проклятия, исповедник заставил девушку встретить судьбу лицом к лицу, и даже освятил для Натальи часовню в недрах линкора. Прежде они были тайными любовниками, и Гурджиеф чувствовал, что обязан просветить её. На протяжении нескольких лет девушка распухала и созревала, заполняя собой помещение, будто священная опухоль, пока, наконец, не стала часовней. Когда Йосив чувствовал, что в нем растет сомнение, шепчущее о темном искажении его веры, то спускался в святилище Натальи и укреплял себя чистотой её терзаний. Глаза девушки по-прежнему были такими прекрасными…

— Тогда, возможно, мне тоже следует умереть, — язвительно отозвался адмирал. — Возможно, стоит начисто покончить со всем этим.

Карьялан посмотрел вниз с головокружительной высоты командной башни.

— Я могу уйти прямо сейчас.

Но они оба знали, что это ложь. Адмирал Вёдор Карьялан прожил слишком долго, чтобы принять смерть, и неважно, насколько омерзительным стало его существование.

Сверху донесся рокот, и, подняв глаза, они увидели третий транспортник, который пролетел над башней и снизился к посадочной полосе.

— Что, если ни в ком из них не течет нужная кровь, Йосив? — спросил мученик. Только люди, подверженные заражению, годились для переливаний, и запасы адмирала уже уменьшились до опасно малого объема.

— Значит, такова воля Императора, Вёдор, — ответил исповедник. — Но сейчас я должен присоединиться к братии, чтобы напутствовать нашу «свежую кровь».

— И в самом деле, пастырь, — искаженное тело Карьялана как будто выпрямилось, услышав зов долга. — Я получил сообщение от генерала Олиуса из Пролома Долорозы: 81-й Инцинерадский обращен в бегство, а ивуджийских Джунглевых Акул прижали в лиге от Трясины. Наше наступление забуксовало.

Исповедник кивнул, совершенно не удивленный. Наступления всегда буксовали — попытки Империума покорить этот континент вылились в самую долгую и жестокую кампанию на Федре. Жизни, потерянные в Долорозе за это время, не поддавались подсчету. Оспариваемая территория представляла собой огромное переплетение островов, пронизанных судоходными реками и заросших одними из самых опасных джунглей на всей планете. Кроме того, там находился глубокий тыл бессчетных повстанцев-саатлаа и ксеносов, которые дергали их за ниточки. Даже ходили слухи, что где-то в сердце континента скрывается Приход Зимы, командующий тау.

— Олиусу нужно бросить в Трясину больше людей. Нельзя давать врагу отдышаться, — глаза адмирала были яркими точками страсти на темном месиве лица.

Порой Гурджиеф сожалел, что его друга занимают ничтожные мечты о победе, но, возможно, оно было и к лучшему. Если Вёдор черпал в них силы для дальнейшего существования, пусть будет так. Сам Йосив не надеялся на лучшее после того, как слишком далеко зашел в Трясину и увидел слишком многое, чтобы отрицать истинную природу вещей. Любой разумный человек сказал бы, что невозможно вообразить место, худшее, чем этот ничейный архипелаг, но исповедник давно отринул здравомыслие и видел, что за ужасами скрываются другие ужасы. В отличие от повелителя, Гурджиеф понимал, что Император низверг их в этот ад не для того, чтобы они одержали победу.

Летийские Мореходы прибыли на Федру сразу же после славного Очищения Сильфоморья, в ходе которого Вёдор Карьялан виртуозно провел кампанию против флота-выводка аоев. Восхитительный триумф омрачила только гибель сына имперского губернатора, юного сорвиголовы, который направил свой крейсер прямо в челюсти вражеской субманипулы. Парня уже ничто не могло спасти, и, чтобы его смерть не оказалась бессмысленной, адмирал дал по скопившимся вокруг чужакам залп из основного орудия. К сожалению, губернатор увидел случившееся в ином свете, и Мореходы оказались на этой зашедшей в тупик войне. Несмотря на оскорбление, Карьялан твердо намеревался разрешить патовую ситуацию в Долорозе и одержать полную победу. Тогда он ещё был несокрушимым отцом-командиром, не знавшим поражений. Тогда Гурджиеф ещё был наивным юным солдатом, даже не думавшим о принятии сана.

«Тогда» было больше десяти лет назад.

— Я хочу, чтобы эти арканские щеголи через час сидели в лодках, пастырь, — произнес адмирал. — Выглядят они, как игрушечные солдатики, но, быть может, сердца у них отважные.

— Как пожелаете, мой господин, — Йосив отдал поклон и повернулся уходить.

— Только сохрани для меня вернокровных, — прошептал Карьялан, оглядывая гвардейцев на палубе мрачными, голодными глазами.

Десантное судно содрогнулось, нырнув в густое месиво атмосферы. Арканцы, пристегнутые к противоперегрузочным сиденьям, ряды которых шли вдоль тесного туннеля пассажирского отсека, старались не смотреть друг другу в глаза. Большинство из них принадлежали к «Пылающим орлам», элитной 1-й роте полка, и, в отличие от других конфедератов, носили темно-синие комбинезоны с кожаными вставками. Стандартные плосковерхие кепи 19-го уступили место гофрированным бронзовым шлемам, лицевые щитки которых были выполнены в виде свирепой хищной птицы. Подобный облик не имел ничего общего с тщеславием: «Орлы» были десантниками, обученными вступать в бой после прыжка с парашютом или спуска на тросе. Сейчас, впрочем, они летели не на арканском паровом дирижабле, и беспокойство бойцов висело в воздухе, словно психический смог. Капитан Вендрэйк задумался, отчетливее ли остальных чувствует это ведьма.

Северянка, за которой он следил боковым зрением, сидела поодаль, зажатая между своим стражем и полковником. Широкие складки полночно-синих одеяний полностью скрывали женщину, и под чадрой она могла улыбаться наивности окружающих. Или изменяться…

Точь-в-точь как проклятые в Троице.

Капитан сердито отбросил эту мысль. После разговора с Уайтом ему всё никак не удавалось избавиться от воспоминаний о чертовом городке. Нужно взять себя в руки, иначе он сойдет с ума, как и Белая Ворона. Надо забыть о прошлом и его демонах — реальных или нет, неважно, — и сосредоточиться на явной, открытой угрозе в рядах полка. Всё дело в ведьме! Увидев её лицо в обзорной галерее, Хардин потерял покой; в её чертах не было ни красоты, ни изящества, только жестокая и не вполне человеческая усталость. Возможно, северянка служила полку как оружие, но, если и так, то это оружие могло погубить своего обладателя, словно перегревшийся плазмаган. В любом случае, она не подходила на роль спутницы Катлера. Посмотрев на полковника, с высокомерным видом сидевшего рядом со своей ручной колдуньей, Вендрэйк задался вопросом: как такой солдат мог пасть настолько низко?

— Мы все на твоей стороне, Хардин, — прошептал ему в ухо лейтенант Квинт. — Только слово скажи, и мы поддержим тебя, всадим ему по самую рукоять.

— «Поддержите меня» в чем именно? — уточнил капитан, оборачиваясь к соседу, и на честном лице Перикла Квинта появилось уязвленное выражение. Второго человека в отряде когда-то считали резвым парнем, но с тех пор он позволил себе располнеть.

— Да ладно тебе, Хардин, — залебезил лейтенант. — Все мы видели, как ты строил козни вместе со стариком Уайтом.

Вендрэйк опечаленно покачал головой. Да, Перикл Квинт был более-менее компетентным всадником «Часового», но при этом полным идиотом. Как и большинство кавалеристов «Серебряной бури», лейтенант происходил из патрицианского семейства, но намного более могущественного, чем прочие. Потомок Основателей, он был богатейшим человеком в полку, а имя Перикла с обеих сторон обрамляла дюжина титулов. Казалось неясным, почему Квинт, увидев Федру, тут же не отправился в обратный путь.