Аарон Дембски-Боуден - Кровавый Грабитель Страница 21

На это Октавия хмыкнула, но отвлекаться на посторонние темы не собиралась:

— Про что был твой кошмар?

Талос улыбнулся ей обычной кривой улыбкой, которая, правда, чаще всего скрывалась под шлемом.

— Эльдар. В последнее время я вижу только эльдар.

— Это было пророчество? — Она снова стянула волосы в хвост и проверила, не съехала ли бандана на лбу.

— Я уже не знаю. Не всегда можно явно различить, где заканчивается кошмар и начинается пророчество. В этот раз все началось с одного воспоминания, но к концу оно исказилось, стало неправильным. И не сон, и не видение.

— Пора бы тебе уже разбираться в таких вещах, — заметила Октавия, избегая при этом смотреть ему в глаза.

Он не ответил, так как понимал, откуда в ней эта язвительность. Навигатор была напугана, до сих пор не оправилась от встречи, которую он ей устроил после резкого пробуждения, и при этом изо всех сил старалась не показывать страх, пряча его за надменным раздражением. Он не понимал, почему люди столь мелочны в своих эмоциях, но он мог распознать их внешние проявления и, соответственно, нейтрализовать их влияние.

Его благожелательное молчание добавило Октавии мужества:

— Извини.

Теперь она посмотрела на него. У нее, как и у многих терран, были карие глаза, у него — черные, без радужки, как и у всех сынов Нострамо. Долго выдержать этот взгляд Октавия не могла; у нее мурашки шли по коже, если она слишком пристально всматривалась в лица Повелителей Ночи, наделенные крупными, полубожественными чертами. За прошедший месяц раны на лице Талоса почти полностью зажили, но все равно было видно, что он в первую очередь воплощенное оружие, а лишь затем — человек. Черты тонкие, но сам череп, укрепленный искусственно, отталкивал своей монолитной, непробиваемой тяжеловесностью. От висков спускались хирургические шрамы — белые на белом, почти невидимые на бледной коже. По меркам обычного человека его лицо считалось бы красивым, но такие черты у огромного воина казались оскорбительной аномалией. Сложись все иначе, в его взгляде были бы любознательность и доброта, но теперь вместо них было лишь мучительное выражение какой-то едкой горечи, которую невозможно скрыть.

Должно быть, это ненависть, решила Октавия. Хозяева со свирепой непримиримостью ненавидели всех и вся, включая друг друга.

Видя, как пристально она его изучает, Талос улыбнулся. Хоть какой-то признак человечности. Такой усмешкой когда-то улыбался мальчик, знавший гораздо больше, чем хотел показать. На мгновение гневное божество, покрытое шрамами, превратилось во что-то большее.

— Полагаю, у тебя был повод нанести мне визит, — сказал он, и это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос.

— Возможно. А что тебе снилось до того… до того как появились эльдар?

— Моя родная планета. Во времена, когда мы ее еще не уничтожили.

Он спал в доспехе, сняв только шлем. Септим с помощью Марука отремонтировал все повреждения; Октавия присутствовала на последней стадии работы и видела, как Талос одним ритуальным ударом молота еще раз разбил аквилу.

— Какой была твоя семья?

Воин вложил золотой меч в ножны и закрепил их за спиной. Рукоять с крылатой крестовиной выглядывала из-за левого плеча, готовая к бою.

Отвечая, он смотрел в сторону:

— Отец был убийцей, как и дед, и прадед. Мать была лицензированной проституткой и состарилась раньше срока. В пятьдесят она выглядела на семьдесят. Думаю, она была чем-то больна.

— Зря я спросила, — искренне призналась навигатор.

Талос проверил магазин массивного болтера и ловко вогнал его на место с аккуратным щелчком.

— Почему ты пришла, Октавия?

— Потому что Септим однажды мне кое-то рассказал.

Он замер, а затем повернулся к ней. Навигатор едва доставала ему до груди.

— Продолжай.

— Он сказал, что когда-то давно ты убил одного из своих слуг.

— Терций. Им завладел варп. — Талос нахмурился почти обиженно. — Я все сделал быстро, и он не мучился. Это не была пустая прихоть, Октавия. Я ничего не делаю без причины.

Она покачала головой:

— Знаю, но вопрос не в этом. Что именно случилось? Говорят, что у варпа есть миллион способов отравить человеческую душу. — Напыщенность старой навигаторской пословицы вызвала у нее еле заметную улыбку. — Как это с ним произошло?

Талос закрепил двуствольный болтер на пластине набедренника.

— Терций изменился и внутренне, и внешне. Он всегда был любопытным и во время полета в варпе любил стоять на смотровой палубе, глядя в самую глубину безумия. Он так долго вглядывался в бездну, что она проникла в него самого. Вначале симптомов было мало — спазмы, носовые кровотечения. Я был тогда моложе и плохо представлял, на какие признаки нужно обращать внимание, когда речь идет о заражении. Я понял, что для него все кончено, когда он превратился в хищную тварь и отправился ползать по нижним палубам. Он охотился на людей из команды, чтобы сожрать их.

Она содрогнулась. И самые юные навигаторы знали, что тысячи и тысячи видов порчи подстерегают людей в варпе; даже в тоскливые времена на «Звездной деве» Октавия успела повидать достаточно случаев, когда экипаж, оставшись без защиты, становился жертвой этих миазмов. До таких крайностей не доходило, но все же…

— А Секонд, что случилось с ним? — спросила она.

— Не хочу говорить о втором слуге. Та история оставила очень неприятные воспоминания, и даже когда все закончилось, легче не стало. — Подняв шлем, он повертел его в руках, осматривая. — Скажи уже, что тебя беспокоит.

— Откуда ты знаешь, что меня что-то беспокоит? — прищурилась она.

— Может, потому что я все-таки не законченный дурак?

Октавия с трудом изобразила улыбку. Он может ее убить — и убьет, если захочет, без секундного раздумья. «Сейчас или никогда», — подумала она.

— Я все еще вижу Рожденную-в-пустоте.

Талос прикрыл глаза и медленно выдохнул.

— И?

— Когда я иду по коридору, то слышу ее плач за углом. Мельком вижу, как она убегает по пустым галереям. Это она, я точно знаю. А вот Пес ее не видит.

Явно чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом Повелителя Ночи, слуга робко пожал плечами. Талос повернулся к Октавии.

— Итак? — Она склонила голову. — Я заражена?

Ответ сопровождался вздохом стоического терпения:

— От тебя одни неприятности.

Чувство собственного достоинства, почти забытое, всколыхнулось от этих слов, и Октавия выпрямилась, расправив плечи.

— Могу то же сказать о тебе. С тех пор как ты взял меня в плен, жизнь была скупа на милости. Да, и ты на меня охотился, помнишь? Поймал и затащил на корабль, схватив лапой за горло, словно я какая-то лакомая дичь.

Талос рассмеялся. Как обычно, это был едва слышный смешок, мягкий выдох, дополнивший кривое подобие улыбки.

— Мне никогда не надоест слушать твои терранские колкости. — Воин помедлил, а затем добавил: — Октавия, будь осторожнее. Ты думаешь, что слабость в тебе, но это не так. Корабль провел в варпе целую вечность. Заражена не ты, заражен сам «Завет». Скверна проникла в его корпус, мы все вдыхаем ее вместе с корабельным воздухом. Мы еретики, и такова наша участь.

— Это… слабое утешение.

На мгновение его взгляд стал до боли человеческим. Бровь приподнята, губы скептически изогнулись: «А чего ты хотела?»

— «Завет» меня ненавидит, — сказала Октавия. — Я уверена. Каждый раз, когда мы соприкасаемся, он содрогается в отвращении. Но он бы не стал намеренно терзать меня призраками — его дух слишком примитивен для этого.

— Безусловно, — Талос кивнул. — Но, помимо команды из плоти и крови, на «Завете» есть и другой экипаж, из воспоминаний — множества воспоминаний. На его палубах погибло больше людей, чем сейчас работает. Корабль помнит каждую смерть. Представь, сколько крови пролилось на его сталь, сколько раз его вентиляционная система впитывала последний вдох умирающего. И этот же воздух, пройдя очистку, вновь и вновь попадает в легкие живых. Мы живем внутри памяти «Завета» и поэтому все время от времени видим вещи, которые не вполне реальны.

— Ненавижу этот корабль. — Она снова начала дрожать.

— Нет, — возразил он, опять беря в руки шлем. — На самом деле не ненавидишь.

— Я и представить не могла, что все будет так. Управлять боевым кораблем Легионес Астартес — да любой навигатор молить будет о таком шансе. А как «Завет» движется, как поворачивается и скользит — словно змей в маслянистой воде, словно какое-то мифическое создание. С этим ничто не сравнится, но внутри него все такое… отравленное. — Октавия умолкла и пристально смотрела на него, чувствуя кислотный запах его дыхания.

— Нехорошо глазеть, — заметил воин.

— А тебе повезло, что не лишился глаза.

— Какая занятная игра слов. Половину моего черепа заменили сварной пластиной, и Сайрион уверяет, что вся левая часть лица у меня теперь выглядит так, словно я побывал в когтях горной пумы.