Павел Рогозинский - Главный калибр Страница 22

— Ну, как на фронте?

— Плохо.

— Как плохо?

— Фронт прорван.

— А наши что?

— Дерутся, — просто ответил он, недоумевая, как же может быть иначе.

Мы переглянулись и снова взялись за лопаты.

Сперва на работе каждый позволял себе передышку, когда кому вздумается. Потом ввели систему: через каждый час — десять минут отдыха. Это бывали блаженные минуты.

После отдыха лопаты и кирки казались еще тяжелее. Все тело было, как деревянное. Ныли ноги, руки, спина. Ладони вспухали. Идя на ночлег, мы еле волочили ноги.

Возле избы, в которой ночевала наша бригада, долгое время стояла батарея тяжелых зенитных орудий. По ночам она часто открывала огонь. От залпов изба ходила ходуном. Но мы спали, как ни в чем не бывало. Разбудить нас было трудно даже пушкам.

И все‑таки люди подымались до рассвета. Чтобы подбодриться, идя на работу, мы пели. Сперва пели что придется, потом сочинили «Марш трудового фронта». Музыканты, бывшие среди нас, подобрали музыку на мотив «Риего» — марша испанских повстанцев. Марш всем понравился. Слова его запомнились на всю жизнь:

Ранним утром идем на работу.Строим доты, экскарпы и рвы,Трудовые бойцы–патриотыНашей славной столицы Москвы.И в мороз, и в туманы седые,Всеми мыслями с милой Москвой,В дни суровые, в дни боевыеМы идем на работу, как в бой.Неприступным кольцом опояшем,Сталью город родной укрепим,Отстоим сердце Родины нашейИ врага навсегда сокрушим.Пели мы все, кто как мог.

Особенно дружно подхватывали припев:

Крепкие руки, дух боевой,Грозная сила — фронт трудовой.

Наша бригада носила номер первый. Поэтому она первой выходила на работу и первой запевала. За нами вытягивались из села остальные. Мы же несли красное знамя, полученное батальоном.

Пели все. Не пела только Рита Мельникова — певица Всесоюзного радио. Это было удивительно: певица — и не поет. Работала она отлично, лучше иных Мужчин, но петь отказывалась. У нее болело горло, и на сыром морозном воздухе Рита боялась сорвать голос. Он был ее единственным достоянием. Охрипнув, потеряв голос, она потеряла бы и свою специальность. Мы поняли это и никогда не упрашивали ее петь.

С каждым днем мы работали все быстрей и быстрей. Фронт вплотную приближался к столице. Батареи полевых орудий били уже совсем близко. Мы заканчивали г последний оборонительный рубеж.

Наш краснознаменный батальон бросали на подмогу другим — на самые трудные участки. И мы работали до полного изнеможения.

Однажды, это было уже в конце ноября, нас задержали на окопах до полуночи. В темноте мы едва доплелись до хат и повалились, не ужиная. Когда входили в село, мимо нас, разбрызгивая грязь, промчался мотоциклист. Он остановился у штаба. Немного спустя пришел связной. Бригадиров вызвали в штаб.

Приказ был короток и прост: закончить укрепления этой же ночью во что бы то ни стало. Нам пояснили: это был последний участок, замыкающий кольцо оборонительных сооружений вокруг Москвы. А немцы здесь напирали особенно сильно.

Повторять приказ дважды не было надобности. Все было ясно. Но уже не хватало сил подняться. Не держали ни руки, ни ноги. Все же кое‑как, опираясь на лопаты, люди вставали.

Мы переглянулись: если так поднимались мы, наиболее сильные и выносливые мужчины, как же пойдут остальные, женщины?

И вдруг с улицы донеслась песня — наша песня, «Марш трудового фронта». Ее запел чей‑то сильный звонкий голос. Он будил всю деревню, поднимал усталых, измученных людей. Нас точно ударило током — значит, другие уже вышли! Гремя лопатами, мы бросились на улицу. Бежали в темноте, на голос. Песню подхватывали на ходу.

Впереди смутно колыхалось знамя. Звонкий, незнакомый голос несся оттуда. Это в первый раз запела Рита Мельникова.

Толпа людей вокруг нее росла и росла. Ряды строились. Лопаты колыхались над ними, как штыки. Песня, подхваченная десятками голосов, лилась все громче и звонче. Мы двинулись. В хатах замелькали огни. Люди зашевелились, зашумели.

— Первый пошел! Давай, давай!

Люди догоняли нас бегом. А голос, сильный чистый голос певицы звенел и звенел в промозглой ночи.

Мы кончили в ту ночь кольцо укреплений. Наши войска смогли опереться на них, чтобы далеко отбросить врага от рубежей Москвы.

…Рита долго разговаривала хриплым шепотом. Но время и молодость взяли свое, и голос ее снова стал сильным и звонким.

И памятью о тех днях осталась медаль на ленточке — зеленой, как подмосковные поля, и алой, как знамя победы.

НИКАКИХ ЧП

В один, как говорится, прекрасный день в районе Севастополя произошло ЧП — чрезвычайное происшествие: волны подогнали к берегу большой металлический продолговатый предмет, облепленный ракушками и покрытый водорослями. Он походил на бакен, которым отмечают наиболее удобные подходы к причалам, либо устанавливают для какой‑нибудь иной надобности мореходов. Но это могла быть и мина: над поверхностью неизвестного предмета торчали какие‑то подозрительные рогульки. Это могли быть и ударники мины, малейшее прикосновение к которым вызывает чудовищной силы взрыв, и безобидные обломки крепления…

Моряки на берегу ничего определить не смогли. Решили вызвать специалиста по минам и боеприпасам — пиротехника. А пиротехником была — невероятное, небывалое для Военно–Морского Флота дело! — молодая женщина Таисия Петровна Шевелева.

Вызванной по тревоге Шевелевой предстояло дать немедленный и точный ответ. Таисия Петровна села в шлюпку, подошла на ней к загадочному предмету, осмотрела со всех сторон — и ничего не поняла. Качается на волнах какая‑то невиданная чертовщина, а что оно такое — не ясно.

Мысленно перебирала Шевелева все известные ей типы морских мин всех флотов, вплоть до аргентинского, н ничего похожего вспомнить не могла. Моряки же не сводили с пиротехника глаз и ждали ответа. А этот ответ должен был определить судьбу не только загадочного предмета, но и многое другое.

И Шевелева приняла решение. Причалив к берегу, вытянувшись в струнку, взяв под козырек, она четко и бодро отрапортовала:

— Обнаруженный в море предмет является…

…Чтобы правильно понять все дальнейшее, надо перенестись на много лет назад, в тихое, утонувшее в зелени село Заречье Фастовского района Киевской области. Там жила с родителями–селянами беспокойная девчушка Тася. Нигде она дальше Фастова до семнадцати лет не бывала, а грезился ей весь мир. А когда минуло 17, то попалась ей на глаза газета с заметкой о том, что в виде опыта решено принять 25 девушек в Ленинградское военное училище, и что этот опыт должен показать, могут ли женщины выносить все тяготы военной службы или нет.

Решение созрело мгновенно: поступить в это самое училище. От счастливых грез кружилась голова. А когда Тася уселась, наконец, писать заявление в училище, то оказалось, что газету с заметкой и адресом Тасин отец употребил на цигарки и скурил без остатка. Другой газеты девушка найти не смогла.

Но она не пала духом: раз дело военное, то куда же обращаться, как не в Фастовский райвоенкомат? Однако сам военком, до которого она добралась, объяснил, что девушек на военную службу не брали, не берут и брать не будут. Никаких приказов в отмену сего положения он не получал и в газетах ничего подобного не читал. И будет лучше, если Тася будет сидеть дома и заниматься тем, чем положено девушкам в ее возрасте.

Таисия очень огорчилась, но отступать не стала. Ведь, кроме райвоенкомата, есть начальство повыше. И она написала командующему Украинским военным округом товарищу Якиру. Однако ответное письмо за подписью самого командующего мало чем отличалось от заключения райвоенкома. Слез по этому поводу было пролито достаточно. А когда реветь кончила, то подумала, что над командующим округом должен быть и другой командующий. Таисия написала в Москву Наркому обороны Клименту Ефремовичу Ворошилову лично.

Когда от него пришел ответ со штампом, со звездой и подписью, Таисия долго не могла себе уяснить, где она находится — на земле или где‑нибудь на облаках небесных. Ей разрешили поступить в Ленинградское артиллерийское техническое училище.

И вот — Ленинград. 1930 год. Одна военная инстанция за другой. В училище пришлось косы немедленно обрезать. Девушек–курсанток одели в брюки, кителя, фуражки — специальную форму для женщин ввели только через 12 лет.

На площади Урицкого в общем строю с солдатами и матросами первого года службы с оружием в руках девушки приняли военную присягу — «Служить на верность нашей Родине».

Так Таисия Шевелева покончила с гражданской жизнью и девичьей вольностью. Потекли дни по–мужски суровой воинской службы.