Елена Асеева - Коло Жизни. Середина. Том 1 Страница 27

Мальчик еще миг глазел на мох, будто мерцающий в ночи, прислушиваясь к стрекоту сверчка, что хоронился в хворосте, вторя раскатистому уханью оставшейся без права покинуть божественный щит совы, изредка подающей о себе весть сродникам. Да погодя чуть слышно прошептал, вроде обращая свой вопрос к ней Мати Земле:

— Почему мне так тяжело на душе? Что со мной происходит? И когда прекратится эта тоска?

Отрок слышимо хмыкнул носом, только теперь почувствовав, как плотная корка вытекшей из ноздрей крови застыв на губах и в подносовой выемке, треснув, рассеклась на множество частей. Зацвиркал проникновенно сверчок, теперь возле правого уха мальца приткнутого к оземи и огнистый лепесток пламени вырвавшись с под черных углей, таких же насыщенных цветом, как и сам небосвод, указали Яроборке поддержать затухающее полымя.

— Не спать! — бойко сказал он сам себе, так как почасту разговаривал сам с собой, оставаясь наедине и предпочитая одиночество также сильно как ночь и Богов… Богов… Вернее не Богов, а Бога Першего, к которому не желал, не мог приписать чего-либо дурного, считая это всего-навсе человеческим наветом.

Отрок незамедлительно поднялся с земли, и, оглянувшись, обозрел полутемные деревья, вставшие округ его махой прогалинки, словно взявшие ее в полон и улыбнулся. Он почасту то улыбался, то грустил независимо оттого, где и с кем находился, тем самым каждый раз высказывая свою несхожесть с данным окружением. Так как на вопрос чему улыбается, аль о чем плачет лишь суетливо пожимал плечами. Одначе сейчас не приметив позадь себя никакой опасности, не уловив какого-либо шума (увы! несмотря на старания старших, не проникающий сквозь установленный Вежды щит) протянув руки к хворосту принялся вытягивать оттуда особо крупные сучковатые ветви и подкидывать в затухающее пламя костра, ведая, что до утра еще долго. Стараясь этими резкими движениями себя пробудить и не дать уснуть, а значит провалить испытание.

Рдяное пламя перекинувшись остроносыми лохмотками, вскоре объяло, подкинутый в собственное жерло, сушняк и громко зарокотав, затрещав принялось неспешно пожирать, выбрасывая в мерцающие небеса снопы расходящихся в разные стороны искр, один-в-один, как допрежь того разлетающихся с маковки космических судов. Едва заметная голубоватая крупиночка света, точно выброшенная от просквозившей над костром малой печужки, задевшей и сбившей движение искр, упала вглубь костра. Внезапно вызвав густой бело-серый дым, вышедший плотным маревом и незамедлительно окутавшим не только сидящего подле отрока, но и сверчка, и продолжающую ухать сову.

Еще миг и тело Яробора зримо дрогнуло, глаза сомкнулись и он медленно прилег на землицу, да крепко уснул, пред тем легохонько шевельнув устами и прошептав: «Спать нельзя…»

Однако Господь Вежды решил по-другому, и дотоль как накрыть его щитом поместил во внутрь пирамиды маруху с тем самым снотворным, кинутым ею в костер. И это действие Бога одобрил не только прибывший Перший, но и сам Родитель. Ведь посланный на этот раз зов Крушецом в сторону Родителя носил не словесную передачу его тревог, а именно живописное изображение. Тот зов восприняли все Зиждители, но не понять, не увидеть саму картинку не смогли… Не смогли, потому как она предназначалась Родителю. Переданное в картинке Крушецом Родителю вельми тревожило Першего, но особенно беспокоило Вежды. Однако, так как Родитель никоим образом (в этот раз выслушав доклад своего сына) не разгневался на Вежды, становилось ясным, что Крушец передал Ему, что-то вельми личное, не касаемо замыслов обитающих на маковке Богов. Впрочем, с тем Родитель указал, в случае прямой опасности, при прохождение третьего испытания, изъять с Земли мальчика, ведь то самое галлюциногенное снадобье, влияющее на работу мозга, могло навредить и самой лучице. Хотя и Родителю, и Першему желалось пронаблюдать действия уже достаточно взрослого Крушеца, так-таки галлюциногенное снадобье, оказывая действие на определенные придатки, образования в мозге, на самом деле не связывало, как думали лесики, испытуемых с предками, жившими в Лугах Дедов, а только перерабатывало информацию заключенную в самих железах мозга. На данное действие оказывал влияние и Крушец, каковой вступая в сочленение с мозгом, в такие моменты мог узреть грядущее… Узреть… прочувствовать… понять… лишь вследствие собственных заложенных в нем способностей. И если данные видения в прежних его человеческих телах, для юного божества, были опасны. Ноне они могли стать обыденными и не приносить чего-либо рискованного, как здоровью Яробора, так и самому Крушецу…

Могли стать обыденными, а могли и не стать…

Посему Родитель передал своему сыну, Першему, четкие указание по поводу того, как надобно себя вести в отношение Крушеца и мальчика.

А вокруг щита спущенного Господом Вежды все также галдели, шумели и скрежетали старшие лесики, коим казалось, что Яробор неотрывно сидит подле костра и порой оглядываясь, обозревает лес.

Глава двенадцатая

Утро еще токмо подумывало о своем рождении, когда крохотные лапки и подвижный хвостик мышки пробежавшей по лицу отрока, огладили его сомкнутые очи, смахнув оттуда слой дымки, да тем самым пробудив. Ярушка не мешкая отворил очи, и резко поднявшись с земли, торопливо сел, да принялся подкидывать в костер сухие ветви, похоже, так и не осознав, что проспал несколько часов, ибо ему, как порой бывает, показалось, он только миг назад сомкнул очи. Да и костерок, где разумно поддерживался огонек дотоль марухами, оставленными оберегать мальца внутри щита, не сказывал об ином.

Прошло, верно, не более получаса, в котором все еще кругом витала тишина и темная даль небесного купола озарилась алыми лучами подымающегося солнца, толком незримого, но уже неотступно приближающего новый день. Мальчик суетливо повел плечами, и с тоской глянув в сереющий небосвод, дюже тихо протянул:

— Вот и еще одна ночь прошла… Прошла и не принесла мне ничего нового, ожидаемого. А ведь я так жаждал. Я так ждал твоего прихода, чтобы разрешить все мои вопросы… Твоего, — голос отрока понизился до едва ощутимого шепота, — Бог Перший.

Нынешнее и давно уже присущее ему состояние обманчивости надежд охватило все тело Яробора, крепкой хваткой сжало внутри мозг, сие, видимо, Крушец надавил на него, сызнова начиная негодовать. По тонкой смуглой коже отрока сверху вниз, выскочив прямо с под корней волос, пробежали крупные холодные мурашки и в мгновение ока он весь озяб, да прерывисто содрогнулся, ощутив как стремительно покрылась вся земля, и травы, растущие на ней малыми брызгами росы. Просто это лопнул щит Вежды, установленный на определенный интервал времени и схлынувший, при соприкосновение с солнечными лучами, вниз каплями воды. Оно как днесь всякая опасность или какое физическое расстройство для мальца пропали, а старшие лесики с первыми лучами солнца покинули прогалину и направились к великому дубу, сочтя, что Яробор прошел и второе испытание.

Вскоре легкой трелью отозвалась какая-то далекая пичужка. И немедля с ближайшего дерева протяжно и обидчиво ухнула сова, ноне пробудившись вместе с отроком да с ужасом осознав, что день уже вступил в свои владения, а она, продрыхнув, так и не успела отобедать. Впрочем, миг спустя тому огорченному уханью вторили, не просто его, заглушая, а прямо-таки утапливая, иные птицы и махом заполнили зеленые нивы леса, крики сорок, кукушек, коньков, трясогузок… Где-то совсем близко бойко застучал по стволу древа дятел.

В лес вернулось осознание насыщенного бытия, а уже и вовсе побелевшее небо, поглотив все звезды и оставив в своей вышине малую и вечно горящую капельку, возвестило Ярушке о том, что и второе испытание он прошел. Малец с тоской глазеющий на ту далекую и единожды близкую искорку в небе, туго дыхнул и удивленно молвил, теперь обращаясь к пляшущему огню, степенно облизывающему своим языком хворост:

— Странно как быстро пролетела ночь. Я даже того не приметил.

Мальчик неспешно пошевелил затекшими от сидения плечами, да переместившись на присядки, принялся закидывать землей, сухой листвой и хвоей все еще полыхающий костерок. Сушняк попав на объятые пламенем ветви нежданно сухо затрещав, выбросил вверх играющей рябью огонь, прибольно окатив своим трепещущим лепестком занесенную над ним руку мальчугана.

— Ах! — вскликнул от боли Ярушка энергично выдернув из лижущего кожу полымя руку и вскочив на ноги, прижал объятую жаром кисть к груди. — Вот же! Вот же тощий замухрышка! — гневливо дыхнул в свою сторону отрок, ибо всегда попадал в такие болезненные, неприятные ситуации, тем самым обнаруживая собственную слабость. Поэтому весьма редко, и только по принуждению старших разводил костер, ставил силки на дичь и вообще занимался присущим мужам обязанностям. Порой, видя ту самую бестолковость, старшие братья желали надавать ему затрещин. Одначе вскинутая рука мгновенно останавливала свое движение, так и не дотягиваясь до головы Яробора, да немедля внутри братьев появлялась теплота и трепетание пред ним… пред его зримой неумелостью, которую они считали, чуть ли не достоинством.