Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины Страница 3

– Он не виноват! – твердила Сэла, стоя рядом с Браном и пытаясь его перекричать. – Ниамор сам виноват! Это из-за меня! Он напал на меня! Я звала на помощь, и никто из всех этих медных лбов не помог мне! Только раб! Он спас меня от бесчестья!

Бран, со сверкающими глазами, задыхался от возмущения и даже не хотел смотреть в сторону Торварда, который стоял чуть позади. Никто к нему не прикасался, словно его укрывал невидимый щит, но в двух шагах воины стояли плотной стеной. Сэла мельком подумала, что Бран, как видно, еще помнит свою ревность к этому самому рабу, и ненавидела его за это пылкое возмущение, которое, строго говоря, было вполне законно.

А Торвард стоял прямо, спокойно, без признаков страха или смущения. В нем даже заметно было некое пренебрежение ко всем этим славным воинам, лучшего из которых он убил голыми руками. Он стоял, чуть расставив ноги и сложив руки на груди, и в этой спокойной, даже чуть небрежной позе ясно отражалась готовность хоть сейчас повторить – с первым, кто кинется.

– Замолчите! Все! – приказала Эрхина.

Еще ничего не понимая, она взволновалась до глубины души: ее щеки зарумянились, глаза заблестели. Смерть Ниамора была для нее настолько приятной неожиданностью, что она не смела верить, но в то же время в душе ее росло и поднималось мстительное торжество. Ниамор уже давно раздражал Эрхину домогательствами сперва ее самой, потом Дер Грейне, теперь еще Сэлы! Погибший от руки жалкого раба, он получил по заслугам, и Эрхина ликовала, что уничтожение и посрамление давнего врага так дешево ей обошлось.

– Но как это вышло? – с лихорадочным любопытством допрашивала она. Ей хотелось бежать на вал, чтобы своими глазами увидеть мертвое тело. – Рассказывай все по порядку, Бран сын Ниамора. Не беспокойся. Мое решение будет справедливо.

– Я услышал крик, что мой отец убит, – начал Бран, но Эрхина взмахом руки остановила его:

– Так ты пришел слишком поздно! Пусть расскажет кто-нибудь, кто видел с самого начала.

Таких нашлось только двое: Сэла и Дер Грейне.

– Мы сидели на валу и смотрели на упражнения наших доблестных воинов, – заговорила Дер Грейне. Ее отец, Тальмарх, подошел ближе и встал рядом с дочерью, как будто ей могла понадобиться его помощь. – Мы были только вдвоем, я и Сэла, дочь Торбранда конунга из Фьялленланда. К нам подошел Ниамор сын Брана и стал домогаться любви Сэлы. Как подобает девице, обладающей драгоценным даром чистоты, Сэла, дочь Торбранда конунга, не пожелала ответить на его домогательства. Тогда Ниамор сын Брана хотел силой добиться любви, но никто из мужей, бывших вокруг и упражнявшихся в силе и ловкости, не пожелал употребить свой дар подвигов для защиты благородной девы. Если бы ты была там, фрия, ты, несомненно, прекратила бы это бесчинство. Но тебя там не было, и тогда твой раб пришел ей на помощь. Он обхватил голову Ниамора, а тот дернулся, и его шейные позвонки сломались. От этого Ниамор сын Брана умер. Призываю Богиню в свидетели того, что слова мои правдивы.

Дер Грейне говорила хорошо: ясно, спокойно, сурово. Исчезли обычная сдержанность и замкнутость, в каждом ее слове было видно гордое достоинство и уверенность. Она как будто выпрямилась и выросла, за плечами ее встали, как призрачные крылья, тени Харабаны Старого и его дочери Меддви.

Слушая ее, Сэла постепенно успокаивалась: дикие порывы уступили место разумному и упорядоченному разбирательству. То, как Дер Грейне построила свою речь, как подчеркивала высокое происхождение и чистоту жертвы домогательств, а также бездействие воинов, несомненно должно было послужить в пользу виновного.

– Значит, вы, доблестные воины, украшение скамей, спокойно смотрели на то, как мужчина хочет обесчестить благородную деву, обладающую даром красоты, даром чистоты, даром рукоделия, даром сладкой речи, даром мудрости, и никто из вас не нашел в себе смелости вступиться за нее? – насмешливо и ядовито произнесла Эрхина, окидывая взглядом ряды воинов, выстроившихся вдоль северной стены. Все выглядели суровыми и мрачными, и не нашлось ни одного, кто не опустил бы перед ней глаз: налицо был позор. – Сдается мне, что даром вы тратите время в воинских упражнениях и благородных играх, напрасно слушаете сказания о героях древности, если так мало способны подражать им! Если понадобился жалкий раб, чтобы уберечь деву от бесчестья! Уж не рабы ли охраняют покой и честь племени богини Ванабрид?

Поражение Ниамора сейчас значило больше, чем необходимость обуздывать соперницу, и Эрхина приняла мысли, поданные ей Дер Грейне, даже не замечая, что это мысли чужие. Опершись на резные подлокотники, она подалась вперед; лицо ее дышало гневом и негодованием, и каждый из воинов чувствовал, что своим бездействием оскорбил священные валы Аблах-Брега.

– Раб не смел поднимать руку на военного вождя, на героя, прославленного подвигами! – подал голос Бран. Он смотрел набычившись, впервые в жизни переживая сладкий ужас бунта. Родовая честь перевесила привычное преклонение перед словом фрии. – Это бесчестье для всего острова Туаль, что военного вождя предательски, со спины убил какой-то чужеземный проходимец… Раб, коварно, вероломно…

– Да, это бесчестье, это было бы огромное бесчестье для острова Туаль, если бы его военного вождя, первейшего из героев, убил бы простой раб! – горячо подхватила фрия Эрхина. – Каковы же прочие наши мужчины и воины, если первый из них дает себя убить простому рабу! Позволяет свернуть себе шею, как новорожденный ягненок! Не раз мы слышали, как Ниамор сын Брана в этом самом покое требовал чести делить вепря, перечислял свои подвиги и искусства, твердил, что ни один враг не подкрадется к нему незамеченным! И вот – не в диких лесах, не в каменных скалах, где живут чудовища с одним глазом, не во мраке яростной ночи, а среди ясного дня, на зеленых валах Аблах-Брега к нему открыто подходит враг, а он даже не замечает его!

– Но он не ждал нападения!

– А почему он его не ждал? Настоящий воин всегда, в любое мгновение, при каждом ударе сердца готов отразить нападение, ждет он его или не ждет! В чужой стране или в своей постели! О чем же он думал?

Сэла могла бы сказать, на чем тогда было сосредоточено то, что сам Ниамор в очередном приступе бахвальства мог бы назвать своими мыслями. Но такой ответ не годился для Срединного Покоя и для ушей фрии.

– Нет, не раб виноват в том, что Ниамор лишился жизни! – продолжала Эрхина. – Воля Богини направляла руки раба! Ниамор сын Брана разгневал Богиню своей непочтительностью и получил справедливое наказание. Ради чести всего острова мы не можем допустить иного. И раз уж наш военный вождь был так неугоден Богине, нам остается предать его забвению и выбрать нового.

Воины за спиной Торварда отступили. Он остался стоять, где был. Сэла тоже не трогалась с места, не веря, что все может кончиться так хорошо, и выжидала какого-то подвоха.

Эрхина сделала Торварду знак подойти, и у Сэлы замерло сердце. Чары кюны Хёрдис сильны, но и верховная жрица Богини не то что все прочие люди. А если она сумеет взглянуть сквозь наведенный облик? Раньше она не замечала поддельного слэтта, но теперь сами обстоятельства, будь они неладны, заставляют ее вглядываться в него со всем вниманием. Неужели она не узнает того, кого так пылко обнимала когда-то? А вдруг ей сердце подскажет!

Но, похоже, сердце фрии Эрхины не значилось среди ее советчиков. Торвард приблизился к трону на несколько шагов и остановился. Мельком он заметил на груди Эрхины черный камень, о котором говорила Сэла, но тут же поднял взгляд к ее лицу. Он тоже думал: неужели она его не узнает? Он-то узнавал ее – ту, которой так восхищался, о которой так мечтал… Сердце его дрогнуло: впервые после того далекого дня в саду Богини он видел ее так близко, они вновь стояли друг против друга. Даже помня о нанесенной Аскефьорду обиде, он был поглощен и захвачен ее красотой.

– Как твое имя? – спросила Эрхина.

И Торвард не сразу смог ответить на этот простой вопрос: казалось странным услышать его от той, которая его знала.

– Коль, – коротко ответил он наконец и подивился, что она верит этой грубой лжи.

– Где твое место?

– В кузнице.

– Откуда ты? Я слышу по твоей речи, что ты из сэвейгов.

– Я из Слэттенланда.

– Ты был пленен в военном походе?

– Нет. Меня подарили тебе… госпожа. Я попал в плен на Квиттинге, и оттуда меня прислали сюда.

– Ты был воином?

– Да.

Эрхина смотрела ему в лицо, словно забыв, о чем хотела еще спросить. Выбор Богини был никак не случаен: среди рабов нечасто встретишь такую прямую, крепкую фигуру, у которой вечный страх не ссутулил плечи и не вдавил грудь, такую гордую посадку головы… Такой прямой, открытый, значительный взгляд… Такие ясные, умные карие глаза… Взгляд этих глаз проник в самое сердце: они словно бы намекали на что-то, известное только им двоим… Она мельком вспомнила высокого белобородого старика, который подарил ей этого раба от имени кого‑то из мелких квиттингских вождей… Необычный подарок! И как кстати! Если бы она знала, что подаренный раб окажет ей такую услугу, то отплатила бы за него еще щедрее.