Питер Фехервари - Каста Огня Страница 32

Гурджиеф не обратил на него внимания, внимательно разглядывая высокого офицера, стоявшего в переднем ряду. Грива белых волос придавала ему старческий, и, что парадоксально, нестареющий вид. В облике арканца сочетались потускневшее благородство и свирепая сила, а из-под внешней оболочки рвалась наружу еле сдерживаемая ненависть. Любой здравомыслящий человек тут же повернул бы судно, но исповедник Йосив Гурджиеф только улыбнулся, зная, что отыскал свою жертву.

Катлер молча ждал, наблюдая, как великан в длинных одеяниях спрыгивает на берег и направляется к нему. Летиец, лицо которого покрывали спутанные пряди черных волос, ухмылялся подобно акуле. За здоровяком следовал чрезвычайно тощий комиссар, сопровождаемый отделением солдат в багровых бронежилетах с наплечниками. Хотя мореходы во много раз уступали конфедератам в численности и вооружении, на их ожесточенных, покрытых татуировками лицах не было и следа страха.

— Этот безумец убил Элиаса, — прошептал Мэйхен над плечом полковника. В своем доспехе Джон казался грозовым шквалом, пойманным в железную клетку. Провидение свидетель, Энсор знал, что сейчас чувствует парень!

Белая Ворона, мы шагаем по узкой тропе! Окружи свое сердце льдом…

Разозленный Катлер вытолкнул Скъёлдис из своего разума и заметил боковым зрением, что ведьма вздрогнула. Конфедерату было не до тревог северянки, только не сейчас, когда прямо перед ним стоял убийца Элиаса.

— Вы — полковник Энсор Катлер, — это не было вопросом, и священник не ждал ответа. — Я — исповедник Йосив Гурджиеф, первый вестник Императорского Правосудия на континенте Долороза. Вы пойдете со мной.

— Где мои люди? — спросил арканец.

Гурджиеф безучастно посмотрел на него, очевидно не понимая, что имеет в виду Катлер.

— Элрой Гриффин, Грейсон Хоутин и Клетус Модин, — с яростью проговорил конфедерат. — Ваши жрецы-шестеренки забрали моих людей. Я хочу, чтобы их вернули.

Подобное требование застало исповедника врасплох.

Этот глупец лишился половины полка, а всё равно думает о трех простолюдинах.

— Они мертвы, полковник, — солгал Йосив. Он ожидал какой-то вспышки гнева, но Катлер ничего не сказал, будто заранее знал, каким будет ответ.

— Жаль, но они пали жертвой федрийской заразы, — спокойно продолжил Гурджиеф. — Как вы, несомненно, уже убедились, это губительный мир.

— Именно так, сэр.

Исповедник немного подождал, но арканец больше ничего не произнес. Решив направить разговор в нужное ему русло, Йосив раскинул руки, изображая открытость.

— Полковник, ваши недавние действия вызвали значительное… беспокойство. Впрочем, вы одержали здесь великую победу. Если вы отправитесь со мной на «Могущество», то, даю слово, вас ждет покаяние, сообразное деяниям.

— Ясно.

После долгого молчания Гурджиеф почувствовал, что теряет терпение, и добавил металла в голос.

— Уверен, полковник, ваши люди уже достаточно настрадались…

— Элиас Уайт, — произнес Катлер, глядя на исповедника холодными и мертвыми глазами.

— Не понимаю, о чем…

Двигаясь быстро, словно вихрь, командир конфедератов одним плавным движением выхватил саблю из ножен и сделал выпад, превративший растерянность Гурджиефа в ярко пылающую агонию. Опустив глаза, исповедник увидел, что клинок погрузился ему в живот; завороженный Йосив смотрел, как на одеяниях вокруг раны расплывается багровое пятно.

— За Элиаса Уайта, — добавил полковник, вонзая саблю глубже. — И всех остальных.

Пока Гурджиеф хватал ртом воздух, клинок выходил у него из спины, и летиец всё приближался к беловолосому отступнику, пока их лица не оказались на расстоянии лишь нескольких сантиметров. Исповедник увидел, что глаза арканца больше не холодны и не мертвы. Напротив, они как будто горели, сияли в глазницах, словно двойное солнце, и Йосиву вдруг подумалось, что он снова бредит. Боль казалась очень даже настоящей, но, быть может, Гурджиеф по-прежнему блуждал в серо-зеленой вечности Клубка.

Как я мог надеяться, что Она когда-нибудь отпустит меня?

Вокруг исповедника внезапно загрохотала какофония битвы, но звуки казались далекими, приглушенными и неважными. Мир сузился до ширины ужасного, терзающего клинка, который приковал Йосива к чудовищному полковнику.

— Это сон? — спросил Гурджиеф.

Видение как будто задумалось над ответом.

— Думаю, об этом ты узнаешь, если проснешься, — сказало оно.

А затем полковник отбросил священника прочь, вырвав саблю из раны. Хлынула кровь; теряя равновесие, Йосив заковылял спиной вперед, что-то бессловесно бормоча в попытках вырваться из кошмара, пока тот не прикончил его.

Не может же всё закончиться вот так. Я странствовал в порченом сердце этого мира, сражался с демонами, видел, как вращаются потайные шестерни реальности.

Но, возможно, все эти чудеса были наваждением, а сам исповедник — всего лишь безумцем. После очередного шага его нога не нашла опоры, и летиец повалился в канал. Утопая в объятиях кишащей жизнью Квалаквези, Йосив Гурджиеф думал только о том, удастся ли ему проснуться.

Когда «Серебряная пуля» Вендрэйка ворвалась на площадь, схватка уже почти закончилась, но безумие пылало с прежним неистовством. С грохотом остановив «Часового», капитан увидел, как умирают последние двое летийских солдат: один из кавалеристов сбросил их с палубы канонерки шквалом высокоскоростных зарядов. Серобокие, столпившиеся по берегам канала, победно взревели и принялись стрелять в воздух.

Выругавшись, Хардин откинул фонарь и выпрыгнул из машины. После долгих часов в тесной кабине ноги всадника едва не подкосились. Жуткое странствие Вендрэйка по улицам Раковины длилось всю ночь, казалось, что лабиринт развалин сужается вокруг него, за каждым перекрестком оказывался новый, за ним — следующий, но ни одна дорога не вела наружу. И где-то посреди некрополя капитан услышал, что за ним следует другой «Часовой», несется на скорости, невероятной для столь искореженной, изломанной машины.

«Нет ничего невозможного или незыблемого, — осознал Хардин, наблюдая за хаосом на берегу. — Нет никаких правил и никогда не было. Всё вокруг бессмысленно и безумно. Уайт был прав, а я просто не понимал этого, пока не оказался здесь. Не хотел понимать…»

В капитана врезался какой-то чернобородый архаровец, завывавший, будто дикарь. Отпихнув его в сторону, Вендрэйк начал проталкиваться через толпу, словно человек, который хочет поскорее пробиться на собственную казнь. Повсюду вокруг носились серобокие, улюлюкали и насмехались над летийцами; некоторые расстреливали мертецов из лазвинтовок, поджигая тела и заставляя дергаться, как тряпичных кукол. Хардин вдруг понял, что орет на солдат, но при этом не слышит собственных слов, плотно окутанный тенями прошлого.

«Повторяется история с Троицей, — понял кавалерист, в разум которого хлынули давно похороненные воспоминания. — Зараза в наших душах вернулась, чтобы превратить всех нас в чудовищ…»

В буйствующей толпе он заметил Катлера и Мэйхена, стоявших над изуродованным комиссаром. Летиец слабо подергивался, пытаясь встать на ноги, которых у него уже не было, а Энсор смотрел на раненого со звериным оскалом, при виде которого у Вендрэйка кровь заледенела в жилах. Джон выглядел немногим лучше — через открытое забрало Хардин рассмотрел сведенное гримасой ненависти лицо, похожее на улыбающийся череп.

Похоже, общее безумие волновало только ведьму, которая отчаянно металась вокруг Катлера, и её громадный вералдур возвышался рядом, оберегая северянку от толпы. Внезапно зеленые глаза женщины впились в капитана, и она закричала у него в голове: «Ты должен остановить это!»

Оскорбление уязвило Хардина так же сильно, как и вторжение. Конечно, он должен остановить это!

Я не могу. Пути назад нет.

Борясь с сомнениями, Вендрэйк протолкался к офицерам.

— Хватит! — закричал он, отпихивая Катлера от комиссара. — Ради Провидения, хватит! Мы арканцы, а не порченые варпом звери!

Не как эти проклятые души в Троице!

Резко повернувшись к Хардину, Энсор зарычал и поднял саблю. Отпрянув при виде пылающих яростью глаз полковника, Вендрэйк всё же не оставил раненого летийца. Капитан встретил взгляд командира, усилием воли заставляя безумца отступить. Тут же в поединок вмешалась более могучая воля, чем у кавалериста; Катлер покачнулся и скривился, борясь с захватчиком.

На этот раз Хардин обрадовался вмешательству северянки, но битва шла непросто. Конфедерат видел, что женщина дрожит всем телом, пытаясь успокоить подопечного. Ведьма усилила хватку, и влага в воздухе замерзла, осыпавшись крохотными ледяными кристалликами. Только тогда сабля полковника с лязгом упала на берег, а сам он посмотрел на Вендрэйка шалыми глазами, словно пробудившись от кошмара.