Мервин Пик - Титус Гроан Страница 37

Напротив двери, через которую они вышли, лестница спускалась в середину нездорового вида залы. Миновав и ее, вся троица оказалась в начале дурно освещенного коридора, по стенам которого во множестве висели выцветшие гравюрки. Некоторые были обрамлены, но лишь малая часть этих последних могла похвастаться неразбитыми стеклами. Нянюшка с Фуксией, которым коридор был хорошо знаком, не обратили внимания ни на запущенное его состояние, ни на поблекшие гравюры, передававшие в дотошных, но не отмеченных печатью воображения подробностях наиболее очевидные из живописных видов Горменгаста. Стирпайк мимоходом прошелся рукавом по одной-двум, стирая густую пыль, поскольку не в его характере было позволить какой бы то ни было информации ненароком ускользнуть от него.

Коридор вдруг уперся в тяжелую дверь, которую Фуксия с усилием оттянула, впустив вовнутрь сумрак не столь гнетущий — стоял уже поздний вечер, и скопление туч быстро пересекало за дверью аспидное небо со скользящей по нему одинокой звездой.

— Ох, мое бедное сердце, как уже поздно! — произнесла Нянюшка, озабоченно вглядываясь в небо и поверяя Фуксии свои мысли шепотом, до того опасливым, что можно было подумать, будто она боится, как бы ее не подслушала небесная твердь. — Как уже поздно, единственная моя, а мне ведь к матушке твоей возвращаться. Я ей должна попить принести, бедной моей великанше.

Перед ними простирался обширный двор, в дальнем углу которого стоял трехэтажный дом, соединенный с основным массивом крепости арочной подпоркой. В дневное время дом этот странно выдавался на фоне вездесущего серого камня Горменгаста, ибо выстроен он был из твердого красного песчаника, добытого в некоем карьере, которого с тех пор никто отыскать так и не смог.

Фуксия ощущала страшную усталость. День оказался перегружен событиями. И вот теперь, когда последние его остатки капитулировали на западе, она все еще была на ногах, в самом начале, а не в конце нового испытания.

Госпожа Шлакк все сжимала и сжимала ладошки, а подходя к парадным дверям дома, вдруг остановилась и по привычке, обозначавшейся в ней в минуты смятения, подняла ладошку ко рту и потянула себя за нижнюю губу, старые водянистые глазки ее слабо вглядывались в Фуксию. Она уж было начала что-то говорить, но тут звук шагов заставил ее и двух ее спутников обернуться и уставится в темноту, из которой к ним приближался какой-то человек. Продвижение его сопровождалось чуть слышным потрескиваньем, как будто снова и снова ломалось нечто хрусткое.

— Кто там? — спросила госпожа Шлакк. — Кто там, единственная моя? Ох, какая темень!

— Всего-навсего Флэй, — ответила Фуксия. — Пойдем же, я устала.

Но их уже окликнули из темноты.

— Кто? — каркнул жесткий, сдавленный голос. Присущая господину Флэю манера выражаться была пусть и не всегда удобопонятной, но, во всяком случае, немногословной.

— Что вам, господин Флэй? — прокричала Нянюшка, немало удивив тем и себя самое, и Фуксию.

— Шлакк? — снова спросил жесткий голос. — Нужна, — добавил он.

— Кто нужен? — пропищала в ответ Нянюшка, которой обхождение Флэя с нею всегда казалось несколько бесцеремонным.

— С вами кто? — пролаял Флэй, которого уже отделяло от них всего несколько ярдов. — Только что три.

Фуксия, давно овладевшая искусством истолковывать восклицания отцовского слуги, поспешила обернуться и — с удивлением и облегчением — обнаружила, что Стирпайк исчез. Но не примешивалась ли к этим чувствам и толика разочарования? Протянув руку, она прижала к себе старую няню.

— Только что три, — повторил Флэй, подошедший совсем близко.

Фуксия хмуро покачала головой и резко повернулась к Флэю, конечности которого, казалось, отставали от него, заблудившись в темноте. Усталость сделала ее раздражительной, и теперь она выплеснула на сурового слугу чувства, которые в течение некоторого времени сдерживала.

— Уходи! уходи! — закричала она. — Кому ты здесь нужен, глупый, сварливый человек! Кому ты нужен? — орешь «Кто здесь» и думаешь, ты такой важный, а ты всего-навсего тощий старик! Иди к отцу, там твое место, а нас оставь в покое!

И Фуксия, громко и изнуренно заплакав, подскочила к иссохшему Флэю и, обхватив его поясницу руками, залила слезами жилет старика.

Руки Флэя остались свисать по бокам, ибо прикоснуться к леди Фуксии, даже из самых добрых побуждений, было делом неподобающим, — в конце концов, он всего лишь слуга, пусть и самый главный.

— Уйди, пожалуйста, — сказала наконец Фуксия, отходя от него.

— Светлость, — произнес слуга, почесав в затылке. — Светлость хочет ее.

И он дернул подбородком в сторону старой няньки.

— Меня? — вскричала нянюшка Шлакк, до этого мига посасывавшая свои зубы.

— Тебя, — сказал Флэй.

— Ох, бедное мое сердце! Когда? Когда он меня хочет? Ох, дорогой мой! Чего он хочет?

— Хочет завтра, — ответил Флэй, развернулся и пошел в темноту, и скоро скрылся из глаз, а несколько погодя затих и хруст его колен.

Больше ждать они не стали, но со всей поспешностью, на какую были способны, приблизились к парадной двери дома из красного песчаника и Фуксия, рукавом утерев глаза, громко стукнула в нее дверным молотком.

Они ждали, слушая звуки скрипки.

Фуксия снова ударила в дверь, через несколько секунд музыка прервалась, шаги приблизились к дверям и остановились. Сдвинулся засов, половинка двери отворилась, залив гостей сильным светом, и Доктор взмахом руки пригласил их войти. Затем он запер за ними дверь — но не раньше, чем тощий юноша скользнул в прихожую и встал между Фуксией и госпожою Шлакк.

— Так-так-так-так! — сказал Доктор, смахнув волосок с рукава куртки и блеснув зубами. — Так вы привели с собой друга, драгоценнейшая моя маленькая светлость, так вы привели с собой друга — или (он приподнял брови) не привели?

Во второй раз за вечер госпожа Шлакк с Фуксией обернулись, пытаясь понять, о чем их спрашивают, и обнаружили сразу за собою Стирпайка.

Тот поклонился, не отрывая взгляда от Доктора.

— К вашим услугам.

— Ха-ха-ха! Но я ни в чьих услугах не нуждаюсь, — сказал доктор Прюнскваллор, так перевивая на груди длинные белые руки, словно то были не руки, а два шелковых шарфа. — Возможно, я и был бы не прочь, чтобы кого-нибудь занялся исполненьем моих услуг. Но к моим — мне никто не нужен. О нет. У меня и услуг-то никаких не осталось бы, ежели б каждый молодой человек, входящий в мой дом, оказывался к ним. А если бы и остались, то лишь в виде рожек да ножек. Ха-ха! Совершенных рожек да ножек.

— Он пришел, — сказала Фуксия, — потому что хочет работать, потому что он умный, вот я его и привела.

— И впрямь, — сказал Прюнскваллор. — Меня неизменно восхищают те, кто хочет работать, ха-ха. Наблюдать за ними, это всегда так захватывает. Ха-ха-ха! Чрезвычайно, жутко захватывает. Проходите, дорогие дамы, проходите. Моя бесценная госпожа Шлакк, вы с каждым днем молодеете на сто лет. Сюда, сюда. Поаккуратнее с уголком этого кресла, моя бесценная госпожа Шлакк, и — о! вам следует быть осторожнее, клянусь всем, что есть осмотрительного на свете, непременно следует. Ну-с, позвольте мне только открыть эту дверь и мы сможем расположиться поудобнее. Ха-ха-ха! Вот это правильно, Фуксия, дорогая моя, поддержите ее! поддержите!

Произнося это, погоняя их перед собою и одновременно оглядывая увеличенными глазами необычное одеянье Стирпайка, Доктор достиг, наконец, своей комнаты и с резким хлопком закрыл за собой дверь. Госпожу Шлакк он усадил в кресло с неяркой винно-красной обивкой, в котором старушка стала казаться особенно крохотной, Фуксию — в другое такое же. Стирпайку Доктор указал на дубовый стул с высокой спинкой, а сам занялся извлечением бутылок и бокалов из устроенного в стене буфета.

— Чего желаете? Чего желаете? Фуксия, дорогое мое дитя! Что бы вы предпочли?

— Ничего не хочу, спасибо, — сказала Фуксия, — я предпочла бы лечь спать, доктор Прюн.

— Ага! Ага! Возможно, немного бодрящего. Чего-то, что обострит ваш ум, моя дорогая. Чего-то, что позволит вам продержаться на плаву, пока вы, ха-ха-ха! не нырнете в постельку. Как вы полагаете? Как вы полагаете?

— Не знаю, — сказала Фуксия.

— Ага! Но я знаю. Я знаю, — откликнулся Доктор и тут же заржал на лошадиный манер. Затем он поддернул рукава, так что оголились запястья, и напустив на себя выражение чрезвычайной утонченности, приблизился к двери и дернул за уходящий в стену шнурок. Вновь аккуратно заправив манжеты в рукава, Доктор, поднявшись на цыпочки, ждал, пока не различил снаружи некий звук, а различив, распахнул дверь, явив, так сказать, находящимся в комнате смугло-костлявое существо в белой ливрее, воздевшее руку, чтобы постучаться. Прежде чем Доктор успел сказать хоть слово, Нянюшка наклонилась в своем кресле вперед. Не достающие до полу ножки ее беспомощно болтались.