Андрей Березняк - Чернильные стрелы Страница 4

Что навевало осторожный оптимизм, так это лошади, на которых приехали в наш лагерь убийцы. Опять же: опыта в конных прогулках у меня немного, но логика подсказывала, что передвигаться верхом по глухому лесу, во-первых, неудобно, во-вторых, не слишком просто в плане снабжения. Хотя ситуация у костра и не располагала к излишнему созерцанию, но объемных тюков, где мог бы находиться запас лошадиной еды, я припомнить не мог. Какие-то сумки на седлах были, но не слишком большие. Это могло означать, что цивилизация – в местном понимании – где-то в пешей доступности даже для неподготовленного туриста. С другой стороны, лошади вроде могут и простой травой питаться.

Был еще один момент, над которым следовало подумать. Эти десять человек появились хотя и неожиданно для нас, но складывалось впечатление, что мы с Коленькой сюрпризом для них не были. Будто они искали двух конкретных попаданцев в строго определенном месте. Не было ни задушевных разговоров из серии «ты чего такой дерзкий, и с какого района», ни изложения сути претензий. Просто один взмах, и голова летит в горящие ветки. Допустим, это какой-то королевский лес, нас принимают за браконьеров. Даже если в рамках мероприятий по охране природы тут предусматривается смертная казнь, а здешние лесники имеют все полномочия рубить головы нарушителям спокойствия лесных оленей, то все равно какое-то выяснение обстоятельств должно было состояться! Или я уж совсем ничего не понимаю.

Однако основываясь на таких мыслях, хотелось верить, что подавляющее большинство аборигенов такой жгучей ненависти к нам испытывать не будет. То есть ко мне. Уже не к нам, а ко мне.

Странно, эмоции по поводу гибели Романова были какие-то приглушенные, словно кто-то сообщал мне об этом ровным голосом, а в моих ушах комки ваты. То ли не поверил до конца еще, то ли пережитый ужас приглушил чувства. Сейчас мысли все больше крутились вокруг проблем выживания меня любимого. Прости, Коля, ты был хорошим приятелем, но ты остался там, разделенный на две части, а я пока дышу. Dum spiro spero, как говорится.

Правой, левой. Правой, левой. Уже давно рассвело, я перестал прислушиваться, а не раздастся ли позади стук копыт. Пару раз пришлось остановиться на сбор ягод, единожды они сказались так, что еле-еле успел расстегнуть джинсы.

Что-то вроде лопуха оказалось не самой удачной заменой трехслойной «мелочи», к тому же еще и заметно жглось.

«Я попала, шалу-лу-ла», – хрипло, вполголоса пел я строки певицы Мары. Или «пара-ру-ра»? Неважно. Главное то, что попал я крепко, теперь я самый настоящий попаданец, идущий по банальному вроде бы смешанному лесу, в котором свидетелями мне были обычные елки, сосны, березы и прочие осины. Однажды встретилось какое-то незнакомое дерево, толстенное, как баобаб, но ботаникой я никогда не увлекался, может, оно было вполне распространенным где-нибудь в Хорватии или Китае.

 Потом вдруг вспомнилась Настя, с которой мы прожили вместе уже семь лет. Нормально так прожили. Ругались, мирились, строили какие-то планы, частично их воплощали в реальность. Так же как и о гибели Романова, о том, что с женой мы, наверное, больше не увидимся, я подумал несколько отстраненно. Да, скорее всего, не увидимся. Да, жаль. Сердце не екнуло, а через несколько шагов и эти мысли ушли, осталось только монотонное перебирание ногами.

Поэтому я даже не сразу осознал, что вышел на дорогу. Лес внезапно прервался, как бы на секундочку, ровно настолько, чтобы в него успела вклиниться грунтовка. Сухая, глинистая, твердая как асфальт. Аккуратно, чтобы не отбить колени, я опустился на самом ее центре. Разобрать следы было нереально, куда идти – понять невозможно. Если направо, то метров через пятьдесят просека заворачивала влево, если налево, то в ста метрах было ровно наоборот – вправо. Что там за изгибом пути – не разобрать. А какая, к чертям, разница? По лесу я шел примерно навстречу солнцу, поэтому было бы логично придерживаться прежнего направления. Поэтому, кряхтя, я поднялся и поплелся направо. Чтобы через пятьдесят метров повернуть налево. Тьфу…

Идти по утрамбованной дороге было легче, чем по заросшим травой и мхом кочкам. Опять, правда, заработал маячок алярма – давешние знакомцы тоже должны были рано или поздно выехать на тракт, но голод брал свое: дорога – это люди, люди – это еда. Не в том смысле, что съедобны, а в том, что у них можно добыть пропитание. Купить, обменять, украсть, отнять – уже не важно.

И все же, когда позади за очередным поворотом дороги послышался стук копыт, я основательно струхнул. Опять до паники – начал дергаться и никак не мог решить, с какой стороны грунтовки прятаться. Поэтому телегу, запряженную плешивым тяжеловозом, встретил на земле: побежав сразу во все стороны, что Буриданов осел поржал бы с меня, заплел сам себе ноги и рухнул. Лошадь остановилась и посмотрела на лежащего перед ней менеджера Олега Мурашова. Стараясь наладить контакт, я ей улыбнулся, но животное мои усилия не очень-то оценило. Бородатый мужик, слезший с лавочки, или как это там называется, выглядел задумчивым.

Лыбиться еще и ему я уже не мог – силы окончательно оставили мой измученный организм, и он распластался в пыли, хотя я и был против. Но вот наступает такой момент, когда сознание и тело становятся самостоятельными субъектами и друг с другом не коррелируют совершенно.

Окончательно я не отключился, но происходящее воспринимал сквозь розовый туман. Неприятно розовый, похожий на разбавленную водой кровь. Мужик постоял надо мной, почесал бороду и осторожно пихнул лежащее перед ним тело ногой.

Тело ответило тихим стоном. На сопротивление бесчеловечному обращению сил не осталось. Жить хотелось очень, но случись у бородатого приступ немотивированной агрессии, ответить ему по достоинству я бы уже не смог.

Но мужик подумал какое-то время, потом что-то пробормотал и схватил мое запястье – то, на котором часы. Следующая фраза была вопросительной, но я не понял ни слова и лишь еще раз жалостливо простонал. Бородач помолчал, затем легко оторвал меня от земли и взвалил на плечо. «Только не бросай меня в терновый куст», – хотел сказать ему я, но не получилось. Но он отнес меня к своей телеге, откинул рогожку и чуть ли не кинул между каких-то железяк. Подумал немного и укрыл с головой. Ну и правильно: целее буду.

Телега покачнулась, когда бородатый залезал на нее, потом послышалось что-то вроде «цко!», и под перестук копыт по утоптанной глине мы поехали. Куда-то вдаль, но мне было абсолютно все равно.

Мастер Панари Коста сидел нервно, как сухого гороха в штаны просыпал. Его никак нельзя было назвать человеколюбивым, скорее напротив – человеков в большинстве своем мастер терпеть не мог. Если бы люди вдруг взяли и почти все  умерли, он уж точно бы не расстроился. Лишь пожал плечами и удовлетворенно кивнул. Сам, конечно, такое устраивать не стал бы – грех большой. Ладно там одного-двух, ну пятерых в землю вернуть – это тоже вроде грех, но по размерам приемлемый. Ну что такое пять людишек, когда их вон сколько воздух переводит. А почти всех на земле – это все же очень много на душу брать. Но вот если кто другой такое устроит, то мастер Коста в обиде не будет. Главное, чтобы он сам среди померших не оказался.

Эта поездка в Алри вроде ничем примечательным не отличалась. Отвез заказ покупателю – эка невидаль, если эти дураки еще и за доставку платят, сколько сам Панари выдумал. Взамен в этом пахотном углу мастер загрузился купленными почти за бесценок сломанными агрегатами, благо неграмотные крестьяне сложные инструменты портили легко и часто. Все это можно было починить и всучить потом им же или другим таким масари.

Дополнительного человеколюбия эта поездка мастеру не прибавила, лишь утяжелив немного кошелек. Хотя, надо признать, сделка вышла с приличной выгодой, и лишние золотой король и девяносто серебряных принцев – и это уже с учетом скупленного лома! – могли только радовать. Но благодарности к арлийским масари это не прибавило: Панари Коста лишний раз убедился, что люди глупы. А он умный, хотя, как ни неприятно это признавать, не такой, как хотелось бы. И недостаток ума порой оборачивался очень неприятными неприятностями.

Сейчас мастер не мог решить, умно он поступил или в очередной раз плюнул вверх. Незнакомый оборванец в телеге мог означать и то, и это, и в другой раз Панари проехал бы мимо, отодвинув бродягу к обочине (и лучше ногами, чтобы руки не пачкать), но тут любопытство взяло верх.

Вообще, если так уж начистоту, то оборванцем этот странный человек не выглядел: да, весь в пыли, и пахло от него не очень, как если бы он бежал целый день по жаре и не мылся после. Ну, так жара и была сейчас, купели поблизости не наблюдалось, а, судя по виду бедолаги, бегать ему и на самом деле пришлось немало. Но одет незнакомец был хотя и необычно, но добротно. Тут тебе и хорошие портки из плотного сукна, интересного кроя сорочка без рукавов, ткань которой мастер определить затруднился. Боты были совсем чудными, таковых Панари не видел никогда, даже похожих. Он и не понял пока, как они развязываются, потому как шнуровки не заметил.