Оливер Джонсон - Нашествие теней Страница 44

Сердце Уртреда забилось еще сильнее: вот сейчас она разоблачит его, вбегут люди и поволокут его прочь. Но единственная рука, которая коснулась его, принадлежала самой верховной жрице: женщина присела на край его дивана, и красивая, с заостренными пальцами рука легла на бедро Уртреда, сжавшись легко и игриво.

— Ты у нас впервые, жрец? Если судить на ощупь, — рука сжалась снова, — ты молод и гибок — даже я не отказалась бы от ночи любви с тобой, будь я в твоем возрасте. — Уртред похолодел, не в силах бороться с противоречивыми чувствами, которые вызвали в нем прикосновения жрицы. — Но теперь, милашка, Маллиана уже не та — мне разве что твой прадедушка будет под стать. Не бойся — я уж вижу, что ты положил глаз на кое-кого помоложе! — Она лукаво посмотрела на танцующих девушек, и две-три робко улыбнулись ей в ответ, ценя ее внимание. Но та, на кого смотрел Уртред, отвернулась, глядя в другую сторону. Маллиана изучала девушек, точно прикидывая, кто лучше подойдет жрецу. Но все они, казалось, чем-то не удовлетворяли ее, и она остановила свой взор на избраннице Уртреда.

— Ага, — сказала Маллиана, стиснув опять его ляжку, — Таласса! Эта будет в самый раз. — Живо поднявшись, Маллиана взошла на помост и взяла девушку за руку. Та, как и ожидал Уртред, сердито обернулась, и ему показалось, что она намерена воспротивиться, но ее гнев тут же погас, и она позволила верховной жрице свести себя по ступеням к Уртреду. Он впился взглядом в приближающуюся фигуру, вбирая в себя изгибы бедер, грудей и лодыжек, овал лица и серые глаза...

В следующий миг он отвернулся, стараясь собраться мыслями, и тут заметил устремленный на него взгляд одного из гостей. Лицо незнакомца почти наполовину скрывал низко надвинутый капюшон, но Уртред прочел на этом лице страсть, смешанную с ревностью. И что за лицо! Привыкший к собственному уродству Уртред понял, что этот человек тоже должен ощущать себя отверженным — шрам, занимавший всю половину лица, придавал ему выражение постоянной ухмылки. А взгляд, которым он смотрел на Уртреда, не сулил молодому жрецу ничего хорошего. Быть может, незнакомец выбрал эту женщину для себя? Но Уртред не успел разгадать эту загадку, ибо верховная жрица опять обратилась к нему.

— Ну, вот и мы, — весело заявила она. — По-моему, этот жрец облюбовал как раз тебя — а ты как думаешь, Таласса? — Девушка молчала, опустив голову, и Уртред тоже не находил слов и не смел взглянуть на нее, раздираемый самыми разными чувствами. — Ступайте-ка оба наверх — ночь создана для любви, — распорядилась Маллиана, подняв его за руку с дивана и подтолкнув к Талассе.

Уртред отчаянно завертел головой в поисках Сереша и увидел, что поступок верховной жрицы ускорил окончание танцев. Прочие женщины тоже сходили с помоста, направляясь к тем гостям, которые, на их взгляд, выказали им наибольшее предпочтение. Сереш уже усаживал на свой диван сразу двух.

Уртред почувствовал себя беспомощным и покинутым, увлекаемым в неизвестность капризом верховной жрицы и планом, который выдумал Сереш на храмовой кухне. Все прошло слишком уж гладко — но, быть может, тут всегда так бывает? Совершенно случайно ему досталась именно та женщина, которую ему велено было выбрать. И теперь она, держа его за руку своей, мягкой и легкой, ведет его к лестнице. Уртреда поразила внезапная глухота, потом он заметил, что не дышит — в ушах стоял только стук собственного сердца. Уртред не видел теперь светло-серых глаз девушки, но от мягких пальцев бежал ток, сотрясающий тело.

Как только они начали подниматься на лестницу, верховная жрица задержала Талассу и что-то шепнула ей на ухо. Уртред снова оглянулся на человека со шрамом, одиноко сидевшего в углу. Уж не шпион ли? Тот поднял кубок, вздернув обезображенную шрамом губу и обнажив желтые зубы, и сделал знак, будто пьет за здоровье Уртреда, прежде чем осушить кубок до дна. В следующий миг Уртред чувствуя легкое пожатие Талассы, взошел на ступени.

ГЛАВА 18. БИТВА ПРИ ТРАЛЛЕ

Гроза прошла. Последний гром, будто катящееся в пустой бочке пушечное ядро, утих над равниной. И настала тишина — только капли падали с соседних крыш.

Джайал неподвижно лежал на камнях с кровоподтеком на виске, в том месте, которым Вибил ударил его об стену. На правой стороне лица запеклась кровь.

Душа отделилась от тела и кружила над ним, раздумывая, улететь ей или остаться. Однако тело, несмотря на это, на боль и на тьму вокруг, не утратило слуха и слышало, как чьи-то шаркающие ноги подходят все ближе. Шаги остановились, потом кто-то взял Джайала за ноги и поволок по мостовой; его голова колотилась о булыжник. С каждым ударом тьма перед глазами все больше сгущалась. Черно... черно... черным-черно...

И душа улетела прочь, чертя неровные круги над Серой Долиной. Тело осталось далеко позади: здесь, в Долине, Джайал в числе других душ будет ожидать конца времен и воскресения своего тела. Он опускался все ниже и ниже, но ничего не различал в пустой Долине, а она делалась все темнее и темнее. Наконец мгла сомкнулась полностью, и душа, хотя светилась сама, утратила зрение. Джайал летел во тьме, увлекаемый сильным течением.

Громовой рев наполнил тьму, и Джайал наконец-то прозрел. Какие-то серые формы проносились мимо, как прутья, уносимые водопадом. Значит, он на краю бездны Хеля, ожидающей всех умерших без покаяния, и сейчас бесконечно медленно низвергнется во тьму, куда не проникает никакой свет и откуда нет возврата. Так он проклят? И бледные тени вокруг — это души, осужденные вечно пребывать во тьме?

Течение влекло его. Вот как окончилось его бесславное существование: он не оправдал надежд отца и Талассы, потерял меч, а теперь он проклят. За что? Слишком много он нагрешил, чтобы понять причину, и поток ревет так громко, что думать очень трудно. Сейчас небытие поглотит его.

Он уже различал лица вокруг — изнуренные, со ртами, разинутыми в крике, недоступном человеческому уху, ужасающем и завораживающем одновременно, а течение становилось все сильнее. Потом впереди открылся провал, рев сделался еще громче, и в клубах тумана перед Джайалом разверзлась бездна Хеля.

Но на самом краю пропасти невидимая сила удержала его — так камень останавливает ветку на краю водопада.

Значит, ему не суждено погибнуть, а если суждено, то не теперь. Поток колебал его, но он чувствовал свою отдельность от него.

Его не оставлял страх перед рекой, могучей и неумолимой, влекущей его в темное подземное море, где гибнет все: разум, сознание своего бытия и надежда.

В его воспаленном мозгу мелькали призраки: знакомые лица, те, кто сражался вместе с ним и умирал в битве на болотах семь лет назад. Вортумин, Ядшаси, Эдрик, Полюсо — все они с разверстыми в крике ртами рушились в бездну. Джайал хотел бы коснуться их, но у него не было рук, он плавал в пустоте бестелесный. Он закричал, но и звука не было.

И душа его устремилась назад по спирали прошлого, ища ответа, вопрошая память.

И память вернулась — освобожденная память, которую его сознание подавляло все эти семь лет.

Битва. Как долго она была пробелом в его воспоминаниях. Как долго он думал, что бежал с поля боя, как трус, бросив своих товарищей. Только торопливо нацарапанные заметки отца, найденные в седельной суме, убедили Джайала в обратном. А теперь он впервые сам вспомнил все, ярко и неодолимо.

Он снова оказался на поле смерти, как в предвечернее время дня сражения. Голые серо-коричневые болота простирались до черных зубьев гор, окружающих равнину. Позади был Тралл, тоже зубчато-черный, увенчанный цитаделью — единственная возвышенность на болотах. Солнце низко стояло на небе, и начинал моросить серый дождик. Багрово-черный дым висел над полем, и языки огня озаряли его.

Оба войска стояли одно против другого. По низкому взгорью, где находился Джайал, тянулись шеренги армии Иллгилла. Четыре дивизии слева, справа и в центре, и Братья Жертвенника в резерве. Ряды поредели после целого дня тяжелого боя. Добровольцы из ополчения уже начинали роптать, единым духом проклиная барона и свои раны. Некоторые потихоньку разбегались под покровом густеющих сумерек. Даже в регулярных войсках возмущались: что за безумие побудило барона Иллгилла встретить орды Фарана на плоских болотах, когда стены Тралла могли бы выдержать полугодовую осаду? Это был резонный вопрос, и Джайал слишком хорошо знал ответ на него: гордыня и спесь — вот что побудило его отца сойтись с врагом в открытом бою. Барон хотел, чтобы победа Огня над Червем была видна всем и чтобы вся Империя склонилась перед славой Ре. Мало пользы принесло это благое намерение: если солдаты и продержатся еще немного, то лишь до ночи, когда из могил встанут живые мертвецы.

В шеренгах по обе стороны от Джайала парили ропот и брожение. То один, то двое, то несколько человек отделялись от рядов и скрывались в сумерках. Но в центре, где стоял Джайал, все еще реяли яркие знамена — те самые, что так гордо красовались перед горожанами ранним утром. На ветру развевались стяги старинных родов Огня — желтые, красные и оранжевые, а на камзолах поверх кольчуг, пусть изорванных и покрытых грязью, изрыгала огонь фамильная саламандра Иллгиллов, красная на белом поле.