Фрэнк Герберт - Мессия Дюны Страница 45

— Вихрь не удержишь!

— Тебе нужен врач! — отрезал он.

— Как ты не понимаешь! — чуть ли не в отчаянии возразила она. — Я не вижу всего, одни только дергающиеся и колышущиеся обрывки. Я должна вспомнить будущее. Как ты не понимаешь этого?

— Что мне будущее, если ты умрешь? — отвечал он, мягко подталкивая ее к семейным апартаментам.

— Слова… слова, — бормотала она, — я не могу объяснить. Одно следует из другого… но если нет причины, нет и следствия. Мы не можем оставить Вселенную, какой она была. Сколько бы мы ни пытались, все время возникает провал.

— Ложись, — скомандовал гхола.

Как он туп, — подумала она.

Ее охватили прохладные тени. Мышцы собственного тела извивались червяками. Она не ощущала под собой твердого ложа. Только пространство. Все прочее не было материальным. Ложе истекало телами — ее собственными. Время множилось, напрягалось, и она не могла выделить хоть что-то единое. Вокруг было время, оно шевелилось, вся Вселенная уползала то назад, то вперед… во все стороны сразу.

Оно не вещественно, — объяснила себе Алия. — Его нельзя обойти, стать под ним. И нет места для точки опоры.

Вокруг нее сновали люди. Множество неизвестных держало ее за левую руку. Она посмотрела, как течет ее плоть, вдоль прикоснувшейся руки поглядела на жидкую массу лица: Дункан Айдахо! Глаза были… не те. Но это был Дункан: мальчик-мужчина-подросток-мальчик-мужчина-подросток. И каждая черта лица его выдавала тревогу о ней.

— Не бойся, Дункан, — прошептала она.

Он стиснул ее руку, кивнул и сказал:

— Лежи смирно.

В голове его крутилось: она не должна умереть! Не должна! Женщины Дома Атрейдес не должны умирать! Он резко тряхнул головой. Мысли эти противоречили логике ментата. Смерть необходима, чтобы могла продолжаться жизнь.

Гхола любит меня, — думала Алия.

И мысль эта стала опорой в море времени. Знакомое лицо, а за ним… комната. Она узнала одну из спален в апартаментах Пауля.

Застывшая и неизменная фигура что-то делала с трубкой, вставляя ее в горло Алие. Она попыталась сдержать спазм рвоты.

— Вовремя успели, — произнес голос семейного врача. — Надо было раньше вызвать меня. — В словах его угадывалась подозрительность. Трубка змеей выползала из ее горла.

— Я сделаю ей инъекцию снотворного, — сообщил врач. — И пришлю сюда кого-нибудь из ее собственных прислужниц.

— Я останусь с ней, — сказал гхола.

— Это неприлично! — возразил медик.

— Останься… Дункан, — прошептала Алия.

Он погладил ее руку, чтобы она поняла, что он слышит ее.

— Госпожа, — проговорил врач, — лучше, если…

— Я сама знаю, что лучше, — возразила она. От слов горло саднило.

— Госпожа моя, — укоризненно сказал медик, — вам прекрасно известно, что слишком много меланжи принимать опасно. Я могу предположить, что вам его подложили в…

— Ты глуп, — задыхалась она. — Откуда, по-твоему, берутся видения? Я прекрасно знала, что принимала и почему. — Она схватилась рукой за горло. — Оставь нас. Быстро!

Врач пропал из виду, заявив на прощание:

— Я обязан предупредить вашего брата.

Почувствовав, что врач вышел, Алия всем вниманием обратилась к гхоле. Теперь видение уже маячило перед ней: субстрат, на котором сверху коркой медленно нарастало настоящее. Она видела, как гхола двигается на волнах времени, теперь уже не загадочный, ставший обыденным и привычным.

Он — средоточие всего, — думала она, — в нем и гибель, и спасение.

И она содрогнулась, понимая, что наконец ей открылось то, что давно провидел ее брат. Слезы сами собой обожгли глаза. Она резко тряхнула головой. Никаких слез! Капли эти — просто пустая трата влаги, им не место в строгом течении пророческого видения. Пауля нужно остановить. Однажды, только однажды, она сумела забежать дальше его во времени и оставила свой голос там, где еще должен был пройти брат. Нити паутины грядущего сходились к нему, словно лучи света к фокусу линзы. Пауль находился в самой сердцевине лучей и знал об этом. Он удерживал все линии событий, не позволяя ни одной из них отклониться в сторону или тем более вырваться.

— Почему? — пробормотала она. — Это ненависть? Или Пауль хочет в отместку поразить само Время? Это ненависть, Хейт?..

Услыхав свое имя, гхола отозвался:

— Простите, госпожа?..

— Если бы я только могла выжечь все это из своего сердца! — выкрикнула она. — Я никогда не хотела быть иной.

— Пожалуйста, Алия, — бормотал гхола. — Успокойся, усни.

— Как я хотела бы уметь смеяться, — прошептала она. Слезы текли по ее щекам. — Но я сестра Императора, и брату моему поклоняются как богу, Люди боятся меня. А я не хотела этого.

Он стер слезы с ее щек.

— Я не хочу быть частью истории, — прошептала она. — Я хочу, чтобы меня любили… я хочу любить.

— Тебя любят, — отвечал он.

— Ах… верный, верный Дункан, — прошептала она,

— Пожалуйста, не зови меня этим именем.

— Но это твое имя, — отвечала она, — а верность — редкий и дорогой дар. Впрочем, ее можно продать… не купить — только продать.

— Мне не нравится твой цинизм, — нахмурился он.

— Пошли к чертям твою логику! Это — правда!

— Спи, — сказал он.

— Ты меня любишь, Дункан? — спросила она. — Да.

— Это случайно не ложь? — спросила она. — Не та ложь, в которую проще поверить, чем в правду? Почему я боюсь поверить тебе?

— Ты боишься того иного, что скрыто во мне, как боишься иного, скрытого в тебе самой.

— Ты же мужчина, не только ментат, — огрызнулась она.

— Я и ментат, и мужчина.

— Раз так — сделаешь ли ты меня своей женщиной?

— Я сделаю все, что прикажет любовь!

— И дашь мне свою верность?

— И верность.

— Ею ты и опасен, — проговорила она.

Эти слова смутили его. Ни лицо, ни мышцы тела этого не выдавали, но она знала, ведь в видении он волновался. Она чувствовала, что запомнила только части видения, что ей следует постараться припомнить все. Там, в тенях пространства, таилось еще одно восприятие, оно словно бы не имело отношения к органам чувств и возникало в голове само собой, рождало боль.

Эмоция!.. Да, эмоция! Она возникла в видении не сама по себе, а как следствие, но эмоция эта позволяла Алие найти причину. Ее охватила сложная смесь туго свитых воедино страха, любви и горя. И они наполняли видение, сливаясь в единую маску, огромную и первобытную.

— Дункан, не отпускай меня, — прошептала она.

— Спи, — отвечал он, — не пытайся противиться сну.

— Я должна… должна объяснить. Пауль решил стать наживкой в расставленной им ловушке. Он служит силе и ужасу. Насилие… обожествление… словно оковы охватывают его. Он потеряет… все. И горе погубит его.

— Ты говоришь про Пауля?

— Они хотят, чтобы он погубил себя собственными руками, — задыхалась Алия, выгибаясь всем телом. — Его ждет огромное горе, страшное горе. Они хотят лишить его любви, — Алия села на постели. — Они создают такую Вселенную, в которой сам Пауль не захочет жить. В которой он не сможет позволить себе жить!..

— Кто они?

— Он сам в первую очередь! Ох, ты так туп! Он — часть схемы. И сейчас уже слишком поздно… Слишком поздно… слишком поздно.

И пока она говорила, видение тускнело… за слоем слой. А потом собралось в комок — прямо позади пупка. Тело и ум разделялись, сливались среди древних видений, — все двигалось, двигалось, двигалось. Алия почувствовала, как бьется сердце ребенка, еще не зачатого ею. Меланжа все еще несла ее по волнам времени. Она понимала, дитя это пока не родилось, и только в одном была уверена — ребенок пробудится к жизни Столь же рано, как и она сама, он тоже обретет сознание еще до рождения.

~ ~ ~

Существует предельный уровень силы, которой может воспользоваться даже могущественнейший, не погубив при этом себя. И в определении этой границы проявляется степень истинного артистизма, которым правительство может быть наделено. Ошибка в применении силы — грех, который несет за собой фатальные последствия. Закон не может являться орудием мести, его нельзя отдать в залог, закон не может оградить себя от мучеников, которых сам и порождает. Нельзя угрожать кому бы то ни было безнаказанно.

За ущельем над Пустыней возле сиетча Табр занималось утро, но Чани была без дистикомба, и потому чувствовала себя неуютно. Грот, ведущий ко входу в сиетч, был скрыт вверху среди скал, чуть позади нее.

Пустыня… Пустыня… Ей уже казалось, что Пустыня сопровождала ее повсюду. Словно она не вернулась домой, а просто обернулась — и увидела ее за спиною.