Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи Страница 47

Сыновья Хродмара ходили гордые, чувствуя себя победителями, и хозяева спасенной ими скотины действительно готовы были на них молиться. Халльмунд сын Эрнольва бушевал, обнаружив, что его любимый «Единорог» уведен, и туальские «паршивые корыта», которые ему великодушно предложили взамен довольные собой Хродмаринги, не могли его утешить. К приезду Торварда конунга все потери уже были подсчитаны: три корабля, съеденная туалами скотина и кое-что из пожитков, которые увез на побережье Бран сын Ниамора еще до встречи туалов с бергбурами, – вот и все.

А еще тридцать шесть человек убитых, включая Гунн дочь Хроллауга, и одна увезенная – Сэла. Аринлейв чуть не рвал волосы от досады и злости на собственную недогадливость: что ему стоило разбудить Сэлу и как-нибудь утащить ее с собой! Спящие, обессиленные ночью туалы едва ли смогли бы ему помешать! А теперь она в плену, за морем, и неизвестно, что с ней теперь, удастся ли когда-нибудь ее освободить.

Торвард конунг был в эти дни мрачен и молчалив, но в его намерениях никто не сомневался. Дружина оживленно обсуждала весенний поход на Туаль, только уже не с подарками.

– К лету мы вернем твоего «Единорога» из плена, так что не плачь, борода! – обещал Эйнар Дерзкий.

– Я рада, что наша дружина не хочет спустить обиды! – подхватила кюна Хёрдис. – Но мне тут видится одна трудность: при свете дня туалы непобедимы.

– Я не спешил бы так говорить! – возразил Эрнольв ярл. – Мы дрались с ними, и у них тоже были убитые.

– Ночью! – крикнула кюна, и сыновья Хродмара опять приосанились.

– Днем! – непреклонно поправил Эрнольв. – Даже женщина, умевшая держать в руке оружие, сумела убить одного из них.

– Просто они растерялись.

– Если бы ты была воином, кюна, то знала бы: уметь заставить противника растеряться – тоже часть искусства боя. И Стуре-Одд тоже убил одного.

– Ну, он колдун!

– Он не единственный в Аскефьорде, кто владеет чарами. Ты, кюна, могла бы придумать какое-нибудь средство увеличить силу наших мечей не только ночью, но и днем.

– А почему бы не напасть на них ночью? – крикнул Фреймар сын Хродмара, который жаждал продолжать свои подвиги. – Это дает очень хорошие плоды!

– Да уж я видел вашу добычу! – с досадой согласился Торвард конунг. Ему уже показали лощину в скале, поодаль от жилья, куда побросали головы туалов и завалили сверху камнями. – Но убивать ночью – позор. Вам пришлось поступить так по необходимости, я вас не виню. Но не хотел бы я сам так отличиться!

– Необходимость никуда не делась, конунг! – поддержал Ингимар старшего брата, который слегка надулся. – Нас было мало, а их много, но даже если ты приведешь войско в десять раз большее, все равно при свете дня с ними не справиться. Спроси у людей, кому случалось с ними драться! У нас тридцать шесть убитых, а у них – трое или четверо. Это слишком высокая цена, они того не стоят!

– А ты что скажешь нам, кюна? – повторил Эрнольв ярл, настойчиво глядя на Хёрдис своим единственным глазом. Весь его вид говорил: раз уж мы почти тридцать лет терпим кюну-ведьму, должна же быть от нее какая-то польза!

Хёрдис помолчала, потом усмехнулась, причем правая половина рта и правая бровь у нее заметно дернулись вверх: вот и главный недруг признал ее способности и просит помощи! Кому что, а ей этот злосчастный набег приносит только славу и почет! Уж если кто удачлив, то это на всю жизнь, нравится это кому-то или нет!

– На всякого сильного сыщется сильнейший! – пословицей ответила она и загадочно промолчала о дальнейшем.

У кюны Хёрдис имелось в жизни мало друзей. Таких, кому она полностью доверяла, с кем делилась своими тайнами и у кого охотно искала помощи, насчитывалось всего трое. Очень разных, их объединяло одно: все трое не были людьми и не владели человеческой речью. Первым был пес по имени Серый, с которым Хёрдис дружила еще там, на родине, когда жила среди домочадцев Фрейвида Огниво, никого не любящая и никем не любимая, кроме этого пса. Он был ее постоянным спутником и собеседником, а иногда и помощником; он носил ей по ночам кусочки и корочки, когда она целых полмесяца сидела запертой в лодочном сарае и Фрейвид хёвдинг велел ее не кормить, пока она не скажет то, что он хочет от нее услышать. Серый последовал за ней и потом, когда она очутилась в пещере великана Свальнира, и погиб через год, глупо и безвременно, во время гонки за лисой напоровшись грудью на острый сук.

Там же, в Медном Лесу, Хёрдис сдружилась и с другим существом: с огромным волком по имени Жадный. С помощью своих новых, колдовских умений она иногда давала ему человеческий облик, и оборотень не раз сослужил ей хорошую службу.

Третьего друга она нашла уже здесь, в Аскефьорде. Двадцать шесть лет назад, впервые попав сюда, называясь женой Торбранда конунга и повелительницей Фьялленланда, она оставалась так же одинока, как и в пещере великана. Люди не противились воле конунга, но тихо, с непобедимым упорством не хотели признать ее своей. То горе, которое она им причинила, в глазах фьяллей весило больше того, чего брак с ней Торбранда конунга помог избежать.

«В одном племени был конунгом пёс, а у нас в кюнах теперь волчица!» – сказал однажды Асвальд Сутулый, и весь Аскефьорд повторял это за ним. Хёрдис отчетливо ощущала свою отчужденность среди них, глухую стену, которая мешала ее близости с людьми, и, к ее чести, знала, что виной тому не люди, а она сама. Она всегда была среди людей не своей , даже когда жила у отца. Такой она родилась, и поделать с этим было нечего. Ее муж-конунг честно держал слово и обходился с ней с должным уважением, но он не любил ее и не мог любить. Это только в сказании чудовище превращается в юную красавицу после первой же ночи, которую доблестный герой решится с ней провести, а Хёрдис в глазах мужа оставалась чудовищем еще не один год после рождения сына. Жизнь не сказание: здесь чудеса происходят не сразу.

Но здесь, в Аскефьорде, нашелся некто, с кем она могла говорить почти на равных. Малый Иггдрасиль, священный ясень, росший в полу гридницы и уходивший кроной выше кровли, сразу увидел ее и заговорил с ней. Они говорили не словами, но два года, проведенные Хёрдис в пещере великана, научили ее иной речи. Сливаясь с духом священного дерева, ее дух очищался от мрака и холода великаньей пещеры, согревался Изначальным Огнем, и благодаря ему Хёрдис так быстро вернула себе краски жизни, сумела родить прекрасного, здорового сына. Малый Иггдрасиль оставался верным другом Хёрдис все эти годы, не раз помогал ей и давал советы.

Первой же ночью после разговора о туалах кюна Хёрдис не легла спать, но отослала всех служанок в девичью и осталась в гриднице одна. Зная, что это означает, никто из женщин и челяди на кухне не мог заснуть, и все невольно прислушивались. Стена между гридницей и кухней не доходила до потолка, и в широкий проем вместе с дымом очага летели обрывки бормотания и пения. Кюна Хёрдис принялась за ворожбу.

Только в одном из двух очагов тлел огонь, совсем маленький, засыпающий: пламени уже почти не было, только гора черных углей еще багровела закатным светом, и волна яркого жара временами пробегала по головням, словно порыв раскаленного ветра. Кюна прохаживалась по палате между резными столбами, от одного очага до другого, и напевала что-то: самые сведущие могли узнать в ее бормотании известную песнь о сватовстве Фрейра к Герд [13].

Дай мне коня,пусть со мною проскачетсквозь полымя мрачное,и меч, разящийётунов родсилой своею! – 

пела кюна Хёрдис, держа перед собой посох, сверху донизу покрытый резными узорами, в которые вплетались девять рун, знаки девяти миров. Посох этот был не чем иным, как древком того копья, которое сам Один тридцать два года назад подарил Торбранду конунгу в обмен на жертву. «Оно твое и отныне будет принадлежать твоему роду! – сказал ему тогда Властелин. – Оно принесет тебе победу в любой битве, но на него наложено заклятие. Его не должно направлять на то, из чего была сделана цепь Глейпнир…» Но в первой же своей битве Торбранд конунг нарушил заклятие, направив копье на великана Свальнира, корень квиттингских гор. Копье сломалось. Из обломка наконечника сделали нож, который после Торбранда достался его сыну, а древко хранили без применения, пока кюна Хёрдис не сделала из него рунный посох, который колдуньи зовут Небесным Скакуном. И подарок Отца Колдовства отлично служил ей все эти годы.

Вот конь, возьми,пусть с тобою проскачетсквозь полымя мрачное,и меч, разящийётунов род,если мудрый им бьется, – 

сама себе отвечала Хёрдис и видела перед собой не Фрейра, а самого Одина, известного также под именем Видольва, отца всех ведьм. У него она просила меч и коня для своего похода, и он дал ей то и другое. Конем был ее колдовской посох, а мечом – тайная сила, способная через моря и горы метким ударом поразить недруга. «Если мудрый им бьется…» А кюна Хердис была мудра – недаром она провела те долгие и страшные два года в пещере великана.