Мервин Пик - Титус Гроан Страница 48

Проникнув в замок, Флэй устремился к главной лестнице и гигантскими, точно у богомола, шагами влез на этаж, вмещавший комнату нянюшки Шлакк. Добраться до комнаты ему удалось далеко не сразу, ибо Западное крыло, в котором обитала Нянюшка, располагалось по другую сторону главного здания и попасть туда можно было лишь кружным путем, ведшим через многие залы и коридоры.

Нянюшки в комнате не было, поэтому Флэй отправился к леди Фуксии, у которой, как он и предполагал, нашел старуху сидящей с малышом у огня, безо всякой почтительности, каковую ей надлежало выказывать в присутствии дочери его светлости.

Тогда-то он и стукнул костяшками в дверь, и разбудил Фуксию, и напугал старую няньку. Но прежде, чем постучать, Флэй несколько минут простоял, изо всех сил стараясь вернуть себе обычное самообладание. В сознании его возникла картина — он, в Прохладной Зале, бьет Свелтера цепью по лицу — как давно, казалось ему теперь, это было! На миг он снова облился потом, так что пришлось, прежде чем войти в комнату, вытереть ладони о штаны. В горле у него совсем пересохло, и еще до того, как увидеть леди Фуксию и няньку, он увидел поднос. Вот что ему было нужно. Хоть чего-нибудь испить.

Комнату Фуксии Флэй покинул уже менее шаткой походкой, сказав напоследок, что подождет госпожу Шлакк с Титусом под аркой, а оттуда проводит ее в библиотеку.

Второе явление Близнецов

В тот самый миг, когда Флэй выходил из спальни Фуксии, Стирпайк отодвигал свой стул от обеденного стола Прюнскваллоров, за которым он, в обществе Доктора и сестры его, Ирмы, имел удовольствие управиться с нежнейшим цыпленком, салатом и графином красного вина; теперь на маленьком столике у камина, в теплой близости коего все трое намеревались скоротать несколько ближайших часов, их поджидал черный кофе. Стирпайк встал первым и успел скользнуть вкруг стола, чтобы выдвинуть кресло из-под госпожи Прюнскваллор и помочь ей подняться на ноги. Более чем способная позаботиться о себе, что она, собственно говоря, и делала уже многие годы, Ирма, тем не менее, принимая вертикальное положение, тяжело оперлась на его руку.

До самых лодыжек Ирму окутывали темно-бордовые кружева. То, что всякое платье ее должно прилегать к ней так плотно, как если бы оно составляло дополнительный кожный покров, являлось для Ирмы условием непременным, даром, что у нее, более чем у кого бы то ни было, имелось что скрывать — костные выступы, которыми наделила ее Природа и которые женщины в большинстве своем видоизменяют, облекая их укромными наслоеньями жира.

Волосы Ирмы были нынче зачесаны назад ото лба с еще даже большей заботой о точной симметрии, чем в ночь, когда Стирпайк впервые увидел ее; в лежащем много ниже шеи сером плетеном узле — в твердой, точно булыжник, кульминации ее прически, — всякий волосок занимал, не выбиваясь, отведенное ему место.

Доктор уже приметил, что сестра сидит теперь за своим туалетом все дольше и дольше, даром, что времени на это занятие она и прежде тратила поболе, чем на все остальные; Доктор усматривал здесь парадокс, живо его забавлявший, поскольку сестра, даже на братний взгляд, несла жестокое бремя фамильных черт. Когда она приблизилась к своему стоявшему слева от камина креслу, Стирпайк снял с ее локтя руку, отпихнув ногою кресло Доктора — Прюнскваллор тем временем задергивал шторы, — и пододвинув поближе к огню небольшую софу.

— Не сходятся, — я говорю: не сходятся, — сказала, разливая кофе, Ирма Прюнскваллор.

Как ей удавалось вообще что-то увидеть сквозь темные стекла, не говоря уж о том, сходится нечто или не сходится, оставалось загадкой.

Доктор Прюнскваллор, уже устремившийся к своему креслу, на пухлом подлокотнике которого неуверенно балансировала, ожидая его, чашка кофе, замер и прижал к подбородку переплетенные пальцы.

— Что ты имеешь в виду, дорогая? Говоришь ли ты о сопряжении душ, ха-ха-ха! — о парных духах, взыскующих один другого, дабы совокупиться в гармоничном союзе? Ха-ха! ха-ха-ха! — или слова твои имеют касательство до предметов более приземленных? Просвети меня, любовь моя.

— Глупости, — сказала сестра. — Посмотри на шторы. Я говорю: посмотри на шторы.

Прюнскваллор в один мах повернулся на месте кругом.

— На мой взгляд, — сообщил он, — они выглядят в точности так, как и следует выглядеть шторам. В сущности говоря, это и есть шторы. Что одна, что другая. Левая штора, любовь моя, и штора правая. Ха-ха! Я совершенно уверен — это шторы!

Ирма, надеясь, что Стирпайк глядит на нее, опустила чашку на стол.

— А что между ними, я говорю: что находится между ними? — кончик носа ее чуть зарумянился, согретый ощущением одержанной победы.

— А между ними струится великое томление, тяга друг к дружке. Расщелина непроницаемой ночи разделяет их. Ирма, моя дорогая сестра, между ними лежит лакуна.

— Так устрани ее, — сказала Ирма и откинулась в кресле. Она бросила быстрый взгляд на Стирпайка, но он, судя по всему, не прислушивался к разговору, и Ирма почувствовала укол разочарования. Стирпайк сидел, прислонясь к спинке кушетки, обнимая чашку ладонями, словно желая согреть их, и уставя глаза в огонь. Мысли его явно витали далеко отсюда.

Доктор с великим тщанием соединил шторы, постоял около них, желая с определенностью убедиться, что Ночь надежно отделена от комнаты, и наконец, уселся, и в тот же миг зазвякал дверной звонок, и продолжал звякать, пока повар Прюнскваллора не сдернул, стирая с рук сдобное тесто, передника и не достиг входной двери.

Два женских голоса говорили наперебой.

— Только на минутку, только на минутку, — тараторили они. — Шли мимо — По дороге домой — Только на минутку — Скажи ему, мы не задержимся — Нет, конечно, нет; мы не задержимся. Конечно, нет. О нет — Да, да. На один миг — Всего на один миг.

Если бы не то обстоятельство, что один-единственный голос никак не способен выпалить за столь краткий срок такое количество слов, да еще и произнести многие из них одновременно, трудно было б поверить, что голоса эти принадлежат не одному человеку, настолько слитным и однородным казалось ровное их звучание.

Прюнскваллор воздел к потолку руки, глаза его, за выпуклыми стеклами очков, выкатились из орбит.

Голоса, которые Стирпайк услышал доносившимися из коридора, не были знакомы его разборчивому слуху. Со дня, когда он поселился у Прюнскваллоров, Стирпайк, как ему казалось, выявил и изучил всех, кто играл в Горменгасте приметную роль, на это он тратил все время, какое у него оставалось незанятым. Немногие тайны остались сокрытыми от него, ибо Стирпайк обладал присущей лишь старьевщикам способностью к бесстыдному накопительству — из самых разных источников выуживал он обрывки сведений, аккуратно складывая их у себя в уме и используя себе во благо, если представлялся к тому случай.

Когда в комнату вошли двойняшки Кора и Кларис, Стирпайк спросил себя — уж не ударило ли ему в голову красное вино? Он прежде не видел не только их, но никого им подобного. Одеты сестры были в свои неизменные пурпурные платья.

Доктор Прюнскваллор отвесил сестрам изысканный поклон.

— Ваши светлости, — произнес он, — для нас это более чем честь. О да, гораздо, гораздо более, ха-ха-ха!

И Доктор заржал, выражая глубокую признательность.

— Входите же, дорогие мои дамы, входите, не стесняйтесь. Ирма, милая, какая привилегия, нам улыбнулось двойное счастье! Почему «двойное», спрашиваешь ты себя, почему «двойное»? А потому, о сестра, что к нам пришли обе их светлости, ха-ха-ха! Вот именно так, именно, именно, так!

Доктор, по опыту зная, что до двойняшек доходит лишь малая часть сказанного, допускал, беседуя с ними, немалые вольности, кои для собственного развлечения смешивал с угодливостью, — чего нипочем не позволил бы себе в присутствии людей, не столь безголовых.

Ирма выступила вперед, и свет очертил ее подвздошный гребень.

— Мы очарованы, ваши светлости; я говорю: мы очарованы.

Она попыталась присесть в реверансе, но слишком тугое платье ей того не позволило.

— Вы знакомы с моей сестрой, конечно, конечно, конечно. Не желаете ль кофе? Разумеется, желаете, и немного вина? Естественно — или что бы вы предпочли?

Тут и Доктор, и сестра его обнаружили, что леди Кора и Кларис, не обращая на них никакого внимания, уставились на Стирпайка, причем не так, как человек смотрит на стену, но скорее как стена смотрит на человека.

Стирпайк, одетый, кстати сказать, в отлично сшитую черную ливрею, приблизился к сестрам и поклонился.

— Ваши светлости, — сказал он, — честь пребывать под одной с вами крышей доставляет мне несказанное счастье. Знакомство с вами навек останется памятным для меня, — и прибавил, словно бы завершая письмо. — Всепокорнейший ваш слуга.