Брайан Крэйг - Пешки Хаоса Страница 5

И, словно услышав эти мысли, Сосуд — чье имя было Нимиан — вышел из палатки за своим хранителем, пугливо оглядываясь на зверолюдей, охранявших вход в палатку. Они были невероятно уродливы даже для зверолюдей — с огромными лохматыми и рогатыми головами как у яков, и ногами как у страусов — но не было никакой причины, почему Сосуд должен был бояться их.

Возможно, это была еще одна из маленьких шуток бога — заставить Нимиана бояться столь многого, а возможно, была в этом какая-то цель, которой Гавалон еще не понимал.

Даже Гавалон Великий был лишь смертным — по крайней мере, пока — но кто знает, кем однажды может стать слуга истинного бога при благоприятных обстоятельствах?

— Началось, — сказал Нимиан. Мальчик явно опять долго спал, как обычно все Сновидцы Мудрости, но теперь, когда он проснулся, было в нем что-то, что приводило в замешательство обычного человека. Даже самые безобидные из Сновидцев внушали страх остальным людям, а Нимиан, несмотря на свою кажущуюся слабость и пугливость, отнюдь не был самым безобидным.

— Конечно, началось, — сказал Гавалон. — Зачем бы я взял на себя труд собирать армию, если бы не началась последняя стадия? Это не то, чем занимаются ради развлечения. Ты не представляешь себе, сколько работы требуется, чтобы организовать армию, даже если ее солдаты лишь сидят и ждут и приказов, как им поступать, когда они пойдут навстречу врагу.

На самом деле, думал он, труднее поддерживать организацию армии на отдыхе, чем на марше, из-за неизбежных проблем со снабжением и санитарией, но не было смысла объяснять все это Нимиану. Сосуду было тринадцать лет, и ему не было суждено стать ни на день старше — впрочем, ему не было суждено и умереть, во всяком случае, в обычном смысле слова.

Что же касается того, кто придет, чтобы занять Сосуд… он, вероятно — хотелось бы надеяться — не будет нуждаться в объяснении мирских вещей.

Вероятно…

Хотелось бы надеяться…

Гавалон нахмурил брови, сознавая, насколько затруднительно это неведение. Он не представлял, какие объяснения могут понадобиться существу, которое он собирался призвать. Но эта тень сомнения быстро рассеялась. Верный слуга Изменяющего Пути во многом должен рассчитывать на вероятности и предположения — и примириться с неизбежным неведением.

Что есть вера как не цемент, скрепляющий кирпичи уверенности, и что есть надежда как не проект, по которому строится все здание?

— Мы не должны быть здесь, — дерзко сказал Нимиан. — Это не то место, а время скоро придет.

— Когда придет время, — ответил Гавалон, — мы будем именно там, где должны быть. Сегодня же я собираюсь быть здесь. Я командующий этого воинства, и меня должны видеть. Должны видеть мое знамя и меня под ним. Я — живой символ Губительного Ока, и ритуал — не единственный мой долг, хотя и главный.

Нимиан осмотрелся вокруг, глядя на суетившихся по лагерю людей и зверолюдей. Гавалон предположил, что мальчишка думает о том, что едва ли у одного из десяти найдется время оглянуться на его знамя или на его лицо — и даже те, у кого есть время, предпочтут не оглядываться. В идеале знамя Губительного Ока должно быть сделано из магически оживленной кожи, содранной с убитого врага, но возможности сделать такое еще не представилось. В любом случае, выдубленная кожа камула была куда прочнее шкуры любого из животных, которых, если верить легендам, привезли сюда люди, когда впервые прибыли на этот мир, за тысячи лет до того, как имперские корабли доказали скептикам, что действительно есть другие миры, вращающиеся вокруг других солнц, и что действительно может существовать миллион миров, населенных людьми.

Из кожи камула или нет, знамя Губительного Ока было грозным оружием и имело устрашающий вид, даже в состоянии покоя. Неудивительно, что лишь немногие люди или зверолюди осмеливались смотреть на него. Когда придет время свернуть яркие палатки и облачиться в броню, все, призванные в это войско, хорошо запомнят страшное знамя. Они пойдут в бой так, словно ужасное Око — и сам Гавалон — еще взирают на них.

Гавалон прекрасно знал, что годы превратили его в нечто почти столь же устрашающее, как его знамя. Быть проводником темной магии его бога означало тяжкие испытания для плоти, но Гавалон не жаловался ни в малейшей степени. В те дни, когда он еще не был Гавалоном Великим, он мог считаться всего лишь уродливым, но теперь никто не посмел бы применить к нему слова «всего лишь» даже в мыслях. Теперь его уродство было грозным и потрясающим, даже возвышенным. Те, кто не знал его, могли принять его за одного из зверолюдей, хотя его ноги по-прежнему нуждались в обуви, и никто не знал, как называется тот жуткий зверь, чью голову он сейчас носил.

— Не обязательно долго смотреть, чтобы увидеть, — сказал Гавалон. — Человек, с которым следует считаться, останется в памяти, даже если его видели долю секунды и краем глаза. Человек, который есть нечто большее, чем просто человек, остается в памяти даже у тех, кто не осознавал, что видел его, кому он казался лишь частью ночного кошмара: силуэт во мраке или в туче пыли, но ничего более отчетливого. Не сомневайся, мое присутствие здесь общеизвестно и ощутимо — и оно останется таковым, когда я должен буду удалиться, дабы завершить ритуал, который решит судьбу этого мира.

— Дабы, дабы, — пробормотал Нимиан, словно это было некое ругательство. Мальчик подпрыгивал, словно ему хотелось справить нужду — но сила, управлявшая им, была гораздо древнее человеческих побуждений. По правде говоря, Сосуд являл собой неожиданно жалкое зрелище — низкого роста, тощий и уродливый. Однако Гавалон знал, что из самых уродливых личинок получались самые сильные огро-мухи и самые красивые дневные мотыльки. Даже мегаскарабеи начинали жизнь жалкими червями-личинками — и чем было преображение столь ничтожных существ, как не живым свидетельством священной изменчивости всемогущего бога, Изменяющего Пути?

Гавалон сделал знак группе зверолюдей, усевшихся в круг и старательно, хоть и не слишком умело, точивших копья. Первый из откликнувшихся был лишь немного менее глуп, чем остальные, но, по крайней мере, ему можно было доверить передать приказ.

— Приготовьтесь, — сказал Гавалон. — Сосуд уходит через час.

Зверочеловек лишь зарычал, его бычья глотка была плохо приспособлена для какого-либо иного способа ответа, но Гавалон был уверен, что его воля будет исполнена. Большим достоинством глупости было то, что ее так легко превратить в верность. Возможно, зверочеловек куда менее способен вести беседу, чем даже глупец вроде Нимиана, но любой из его свиты готов закрыть собой повелителя от смертоносного снаряда, или атаковать танк, вооружившись лишь копьем, если когда-либо возникнет ситуация, требующая такой бесполезной жертвы. Если бы Нимиан не был Сосудом, Гавалон не доверил бы глупому мальчишке даже принести кружку воды из колодца.

Подошел человек-капитан с пергаментной картой в руках, и доложил, что два сигнальных огня замечены на северо-востоке — знак, что обнаружен противник. Гавалон выругался. Ударные части Иерия Фульбры двигались куда быстрее, чем кто-либо мог предполагать; Гавалону и так уже было не по себе. Его Сновидцы сообщили, что вторая группировка противника обходит южную границу Янтарной Пустоши, и — что вызывало еще большую тревогу — похоже, что третья группировка пересекает напрямик саму Янтарную Пустошь. Если часть этой третьей группировки каким-то образом сможет достигнуть места, где должен быть проведен ритуал, до того, как преображение Нимиана завершится…

Возможно ли, думал Гавалон, что у Империума есть псайкеры достаточно сильные, чтобы узнать о его планах, и так называемые инквизиторы, достаточно умные, чтобы должным образом использовать полученную информацию? Гораздо более вероятно, что имперские солдаты, пересекающие Янтарную Пустошь, лишь намереваюсь создать базу. Но даже в этом случае они могут доставить много проблем.

Капитан разложил карту, чтобы Гавалон взглянул на нее, и указал на ней позиции авангарда Фульбры и главных сил, двигавшихся за ним — но Гавалону было более интересно направление третьей группировки.

— Что это за деревня? — спросил он. На карте, кроме Ринтры и Кемоша, лишь немногие пункты имели названия.

— Это Одиенн, мой лорд, — ответил капитан. — Я был там как-то. Она маленькая, ее поля бедны, но там хороший колодец.

— Староста знает, что надо делать в случае нападения?

— Конечно. Но требовать от жителей деревни отравить собственный колодец все равно, что приказывать солдату зарезаться собственным мечом. Неважно, насколько он дисциплинирован…

— Хорошо, — резко сказал Гавалон. — Ты должен вести армию на север и приготовиться встретить Фульбру — минимум в пятнадцати милях, возможно, в двадцати.

Глаза капитана помрачнели, но он не возражал. Несомненно, он думал, что было безумием идти навстречу Фульбре, и разумнее всего было бы вообще избегать решительного сражения — но капитан не знал ничего о Сосуде и ритуале.