Стивен Эриксон - Дань псам Страница 51

Нечистый Храм Сэманкелика ожидает их в Бастионе.

Два дня — и встреча с Умирающим Богом. Так или иначе, предстоит борьба за душу Скола. Нимандер не думал, что жрецы просто отойдут в сторонку.

Скача рядом с телегой, он заговорил со стариком: — Если вы едете в Бастион, сэр, вам было бы лучше отделиться от нас.

— Почему бы это? — Вопрос прозвучал весьма равнодушно, формально.

— Не думаю, что сумею все точно объяснить, — признался Нимандер. — Поверьте слову.

В ответ старик снял меч, положил между собой и Сколом и улегся на спину, заложив руки за голову и сомкнув глаза. — Разбудите, когда будем есть, — сказал он.

Потертая рукоять и покрытое царапинами навершие, широкая гарда и изношенные деревянные ножны привлекли внимание Нимандера. Старик еще способен применить зловещее, пусть и древнее оружие. Мрачные легенды, столкновения враждующих богов — да, тощий воин принадлежит во всему этому. Нимандер подобрал поводья. — Как скажете, незнакомец. — Послав кобылу рысью, он поймал взгляд Скиньтика. И не увидел привычной дурашливой усмешки. Он казался далеким, отстраненным.

«Ну, ведь и поводов для смеха мало, не так ли?

Несчастная моя родня.

Так вперед, на Бастион!»

Множество уступов вели к нижней части долины, и каждый отмечал время, когда река была шире, ее холодные воды неслись от тающих ледников и горных озер. Сейчас же лишь тонкий извитой ручей в окружении тополей полз по далекой долине. Встав на самом высоком из гребней, Скиталец поглядел на более низкий уступ, на котором стояло несколько низеньких вигвамов. Вокруг них двигались фигуры в крашеных кожах и мехах; было там и несколько собак — они уже успели подбежать к краю уступа, подняв острые уши и насторожив носы, отметив его присутствие, хотя ни одна еще не лаяла.

Дальше паслось стадо лошадей мелкой и приземистой степной породы, которой Скиталец раньше не видел. Охряные бока и более темные бедра, гривы и хвосты почти черные. На дне долины, далеко справа, на землю спустились стервятники, уселись на островки мертвой плоти под ветвями тополей. Там бродили или щипали травку лошади более обыкновенного вида, волоча за собой уздечки.

Двое мужчин прошли по краю уступа. Скиталец двинулся им навстречу. Эскорт Гончих покинул его этим утром — ушли псы за добычей или навсегда, он не знал.

Люди с сожженными солнцем лицами наблюдали за его приближением. Глаза, полускрытые растянутыми складками эпиканта, полночно-черные волосы в свободных прядях с вплетенными — довольно кокетливо — белыми цветами. Длинные узкие клинки на усыпанных бусинами поясах; железо черное, кроме отточенных кончиков. Их одежды были красиво расшиты окрашенными краской нитями из кишок, беспорядочно унизаны бронзовыми заклепками.

Старший, что стоял справа, поднял вверх обе руки, выставив ладони вперед, и заговорил на архаическом дару: — Владыка Волчьих Лошадей, привет тебе. Не убивай нас. Не насилуй наших женщин. Не кради наших детей. Не наделяй нас хворями. Оставь нам наших горных лошадок г'атенд, немых собак, пищу и кров, оружие и орудия труда. Съешь то, что мы дадим тебе. Выпей то, что мы дадим тебе. Выкури то, что мы дадим тебе. Поблагодари нас за всё. Подари семя нашей женщине, если она придет в ночи. Убивай всякого вредителя, которого увидишь. Целуй со страстью, заботься с нежностью, одари нас мудростью лет своих, но не горечью их. Не суди, и не судим будешь. Не питай ненависти и страха, и не встретишь ненависти и страха. Не зови волчьих лошадей в наш лагерь, дабы они не пожрали нас и наш скот. Привет же тебе, странник, и мы расскажем тебе важное, и покажем еще более важное. Мы киндару, хранители горных лошадок, последний клан Лама Тет Эндата — мы сеем траву, чтобы деревья не похитили небо. Привет. Тебе пора помыться.

Слушая эти приветствия, Скиталец мог только стоять, разрываясь между смехом и слезами.

Младший киндару — ему было около двадцати лет — сухо улыбнулся. — Чем больше чужаков мы встречаем, тем больше добавляем к словам мудрого приветствия. Это плод опыта, по большей части горького и неприятного. Если ты желаешь навредить нам, мы просим сказать слова, которые отвратят тебя от злого. Конечно, ты можешь предать, и мы ничего не сумеем сделать. Обман — не наш путь.

Скиталец поморщился: — Обман — путь всех и каждого.

Улыбки неудовольствия были одинаковыми — стало ясно, что это отец и сын. — Да, — сказал сын, — это верно. Если мы увидим, что ты вошел в наш лагерь, но замыслил измену, мы замыслим то же и будем стараться первыми сделать тебе то, что ты замыслил сделать с нами.

— Ваш лагерь — действительно последний?

— Да, мы ждем смерти. Наших путей, нашей памяти. Г'атенды снова станут вольными и дикими, пока не пропадут — ибо хранимые нами лошадки тоже последние в своей породе.

— Вы не ездите на них?

— Нет, мы поклоняемся им.

Однако они говорят на дару — какой странный изгиб истории отделил их от остальных племен? Что отвратило от ферм и селений, городов и богатств? — Киндару, я смиренно принимаю приглашение и постараюсь быть вежливым гостем.

Оба заулыбались. Младший сделал приглашающий жест.

Тихий шум сзади заставил Скитальца повернуться: четверо номадов вставали из трав, в руках были копья.

Скиталец снова поглядел на отца и сына: — Догадываюсь, вы слишком хорошо знакомы с чужаками.

Они пошли в лагерь. Молчаливые собаки держались неподалеку. Навстречу выбежала группка украшенных цветами детей. Скитальца озарили широкие улыбки, крошечные руки ухватились за одежду, чтобы провести к очагам, где женщины готовили полдник. Исходят паром железные котелки с молочной жидкостью, распространяя запах острый, сладкий и какой-то алкогольный. Уже поставлена низкая скамейка на четырех ножках, покрытая попонами всех цветов радуги. Деревянные ножки вырезаны в виде лошадиных голов — носы почти встречаются под сиденьями, развиваются кудрявые гривы, залепленные охрой и какой-то коричневой краской. Мастерство изготовления голов было столь совершенным, что Скиталец смог разглядеть жилки на щеках, линии век и пыльные глаза, мутные, но бездонные. Скамейка одна, и он понимал, что предназначена она ему.

Отец и сын, а также две женщины и дряхлый старик уселись скрестив ноги в полукруг у очага. Дети наконец разжали ручонки; одна из женщин дала им тыквы с кипяченым молоком, в котором плавали кусочки мяса. — Скатанди, — сказал отец. — Стоят ниже у воды. Они пришли делать засады на нас и лошадок, потому что мясо г'атенд высоко ценится людьми в городах. Их было тридцать, разбойников и убийц — мы съедим их лошадей, но ты можешь взять одну, если пожелаешь.

Скиталец пригубил молоко; пар наполнил ноздри, глаза его удивленно раскрылись. Огонь в горле сменялся благословенным онемением. Слезы хлынули из глаз. Он попытался сосредоточить взгляд на говорившем мужчине. — Вы выскочили из засады. Тридцать? Вы должны быть великими воинами.

— Это уже второй найденный нами лагерь. Все убиты. Не нами. Друг, похоже, кто-то любит скатанди еще меньше нас.

Отец замешкался, и его сын продолжал: — Мы думаем, что ты преследуешь кого-то.

— Ах, — вздохнул Скиталец. — Кого-то? Он один — тот, кто нападает на лагеря и убивает всех скатанди?

Все закивали.

— Мы думаем, он демон, грядущий подобно буре, черный от ужасного гнева. Он хорошо прячет следы. — Сын сделал странный жест рукой, шевеля пальцами. — Словно дух.

— Давно ли демон прошел здесь?

— Два дня назад.

— А эти скатанди — соперничающее племя?

— Нет. Они набежники, охотятся на караваны и жителей равнин. Говорят, они присягнули великому злодею, известному только как Капитан. Если увидишь повозку о восьми колесах, такую высокую, что у нее два этажа и балкон с золотыми перилами — говорят, ее тянет тысяча рабов — ты нашел дворец Капитана. Он высылает набеги, он жиреет на торговле награбленным.

— Я не преследую демона, — сказал Скиталец. — Даже не слышал о нем.

— Наверное, это хорошо.

— Он идет на север?

— Да.

Скиталец подумал и еще немного отхлебнул на редкость жуткого пойла. С конем он сможет выиграть время, но конь может вынести его прямиком на демона. Не хочется сражаться с существом, способным вырезать тридцать бандитов и не оставить следов.

Один из детей, сидевший на коленках и игравший с грязью на сапогах Скитальца, влез ему на бедро, потянулся к тыкве и вытащил кусок мяса. Помахал перед лицом Скитальца.

— Ешь, — сказал сын. — Мясо норной черепахи очень вкусное. Молоко миска размягчает его и удаляет яд. Мы обычно не пьем чистый миска, потому что он посылает в путешествие без возврата. Слишком много — и он прогрызет дыру в желудке, и ты умрешь от большой боли.

— Ага. Нужно было раньше сказать. — Скиталец взял мясо у ребенка, хотел было положить в рот, но остановился. — Еще что-то нужно узнать, прежде чем жевать?