Брайан Крэйг - Пешки Хаоса Страница 53

Скачка, казалось, продолжалась необычно долго, сумерки сгущались, и на небе стали видны звезды. Они были неподвижными, безмолвными и прекрасными. Дафану, все еще ощущавшему последствия колдовского взгляда Гавалона, казалось, что он словно выскользнул из времени, и, хотя массивные копыта его разноцветного скакуна громко стучали по твердой сухой земле, Дафан чувствовал, что он как будто летит, становясь ближе к звездам, чем к земле.

Он взял винтовку с седла, держа ее в правой руке и подняв высоко над головой, словно чтобы показать ее своим спутникам — но они сейчас скакали слишком быстро, чтобы оглядываться на него, и он сам мог бросить на них лишь быстрый взгляд, на секунду увидев, как они начали поднимать копья и разворачивать знамена.

Он подумал, что развернутые знамена, должно быть, окажутся удивительным зрелищем, хотя в свете звезд, даже таком необычно ярком, невозможно будет оценить все многообразие их цветов — красных и пурпурных, синих и розовых, золотых и фиолетовых; но сам он не увидит этого зрелища во всем великолепии, потому что скачет впереди него.

И наконец, Дафан увидел врага, и осознал, насколько близок к смерти.

Неподвижные звезды, которые не могли осветить всего великолепия воинства Гавалона, были лишь эхом того ослепительно сияющего света, который направил на них противник — но вражеские прожекторы включились не для того, чтобы разноцветные знамена были видны во всей красоте — а для того, чтобы найти цели.

Дафан уже видел имперских солдат раньше, и стычки с теми двумя маленькими отрядами подсознательно создали у него представление о том, на что будет похож бой. Теперь он понял, насколько ошибался. Фары грузовиков у пруда казались тусклыми, как свечи, по сравнению с этим множеством прожекторов, а сами грузовики выглядели лишь игрушками по сравнению с оружием и техникой, оказавшимися перед ним сейчас.

Здесь тоже были грузовики — и казалось, их было столько, что они заполняли весь горизонт — но были и другие машины, гораздо более крупные и странные. И были пушки. Даже до того, как они открыли огонь, Дафан понял, как много здесь пушек, и какой ураган огня они обрушат на атакующего врага.

«Это безумие!», внезапно подумал он, и его сердце содрогнулось. «Мы всего лишь люди на лошадях, и у многих из нас нет ничего кроме копий. А они… они — Империум!»

В первый раз он начал по-настоящему понимать, что такое Империум, и что это значит в действительности, и почему это столь страшный враг даже для таких могущественных людей, как Гавалон Великий, которые с детства были более чем просто людьми, и владели таким ужасным оружием, как Знамя Губительного Ока и Рог Агонии.

А потом пушки начали стрелять — все сразу, и их грохот ударил по его ушам. К ослепительному свету прожекторов добавились многочисленные вспышки выстрелов, и воздух разорвали взрывные волны и жар от бесчисленных разрывов. Казалось, просто невозможно, чтобы хоть кто-нибудь смог прорваться сквозь эту огненную бурю невредимым, и Дафан не сомневался, что очень многие из его спутников были убиты мгновенно, но он все еще мчался вперед, и продолжал скакать сквозь огонь, хотя на него хлынул ослепляющий свет прожекторов, и пылающий шторм угрожал поглотить его.

Когда Дафан в первый раз выстрелил с седла, отдача едва не сбила его с коня, но он, качнувшись, выправился и продолжал стрелять снова и снова.

Он не мог разглядеть людей во мраке за прожекторами, но все равно стрелял, опрометчиво предполагая, будто врагов так много, что даже случайные выстрелы могут найти цель.

Он не видел знамени Абдалкури, но знал, где был раб-колдун — точнее, где он должен быть, если ужасный первый залп не разорвал его — и ощутил жар адского пламени, которое извергло его магическое знамя. Глаза Дафана, хоть и ослепленные светом, заметили неожиданно изменившийся цвет белого сияния, а его оглушенные уши все же смогли услышать громкий треск огня в воздухе и вопли жертв волшебного оружия.

Дафан продолжал стрелять из своей трофейной винтовки, то туда, то сюда, а его лошадь, повернув, стала скакать по-другому. Животное больше не мчалось вперед галопом, но и не останавливалось; оно плясало и прыгало, и ритм его копыт был подобен танцу. Это создание обладало обманчивой внешностью, но чтобы создать оптическую иллюзию у врагов, оно должно было двигаться. Оно не могло стоять неподвижно — и Дафан был рад этому, ибо, когда вокруг повсюду бушевала смерть, сама мысль о неподвижности была невыносима.

Стоять неподвижно в таком аду означало ждать смерти, напрашиваться на смерть, смириться со смертью. А Дафан еще не был готов смириться со смертью, ибо его целью было убивать врагов, заставить их заплатить за его смерть как можно дороже.

И если Дафан еще раньше, по его собственным ощущениям, словно выскользнул из времени, то теперь он как будто вырвался из пространства. Он потерял чувство места, утратил связь с ним, и казалось, мог быть где угодно в безбрежном кипящем смятении боя, хотя едва ли он мог проникнуть глубоко в расположение позиций противника. Он больше не был уверен, был ли он крошечным карликом, или, может быть, чудовищным великаном, или сияющие огни, создавшие словно бесконечную клетку света вокруг него — были они светлячками или солнцами? Было изумительно легко мысленно представить себя крылатым гигантом, воспарившим высоко над битвой, упиваясь всем ее чудесным пламенем и всею яростью, поглощая души убитых, словно они были хмельным напитком, опьяняющим вином жертвоприношения.

Теперь, когда звезды стояли в небе неподвижно, было потрясающе просто забыть, что он был ничем, отрицательной или мнимой величиной; и увидеть не-себя несравненно более великим, чем он мог когда-либо стать; не-себя, в чьем одном лишь оторванном пальце было больше разума, чем в любом глупом человечишке; не-себя, которому было достаточно лишь приложить ухо к его плечу, чтобы заразить его скверной, которая пожрет его душу; не-себя, который был все еще лишь на полпути к Великой Метаморфозе; который, словно эмбрион, лежал в сердце мира, не две сотни лет, но две тысячи, и теперь вырос, чтобы сгореть — сгореть всего за одну секунду, но так ярко, так ярко…

Он разрядил винтовку и снова перезарядил, и вдруг обнаружил, что может разглядеть силуэты людей во мраке: людей, которые не видели его, или хотя бы то расплывчатое цветное пятно, которое маскировало его, и не могли прицелиться в существо, подобное ему.

Он выстрелил и попал одному в рот, разорвав его челюсть в клочья.

Он выстрелил еще и увидел, как его пуля попала человеку в бедро, пробившись сквозь жир и мышцы и разорвав бедренную артерию.

Он выстрелил еще и увидел, как его пуля срикошетила от пластины стальной брони и попала снайперу в глаз, которым он смотрел в прицел.

Он выстрелил еще и увидел, как человек выронил лазерный пистолет и вцепился в живот, словно, пытаясь удержать внутренности, он мог удержать вытекавшую из него жизнь.

Он выстрелил еще и увидел…

Он увидел, как тень невероятно огромных крыльев упала на поле битвы, и понял, что Сатораэль действительно пришел, но не для того, чтобы помочь армии Гавалона, а чтобы насытиться ее безумным жертвоприношением, чтобы пировать душами убитых, и поглощать, и поглощать…

И Дафан понял, что имел в виду Гавалон — хотя он не мог этого знать — когда сказал, что одно несомненно: Сатораэль придет, и победа Гавалона станет победой демона.

А потом его конь рухнул под ним, и Дафан упал — на этот раз куда более болезненно, чем во время стычки у фермы. Он упал в тень этих ужасных крыльев, во тьму, которая почти позволяла ему снова видеть, в воздух, настолько тихий, что он снова почти мог слышать…

Он хотел бы полежать немного, секунду или две, чтобы собраться, но времени не было. Повсюду вокруг мелькали маленькие тени: враги, которые, несомненно, убьют его, если он первый не убьет их. Ему пришлось использовать свою винтовку как посох, чтобы парировать удар меча, а потом — как дубинку, чтобы нанести ответный удар, и он знал, что бой будет продолжаться, пока он не погибнет, и, когда он упадет, то уже не поднимется.

Он подумал, что стало с Гавалоном и всей той магией, которую колдун так старательно берег для этого ужасного дня: Знамя Губительного Ока, Рог Агонии и столько всего еще.

Он парировал еще один выпад мечом и снова ударил в ответ. Он ощутил силу удара и понял, что, должно быть, покалечил кого-то, но убийственная мощь, которой он владел так недолго, теперь ушла; он остался один, без коня, потрясенный и ошеломленный. Вокруг было так много врагов, а у него осталось так мало сил…

Он ударил еще и еще, но ни во что не попал.

Потом он получил удар в спину и свалился.

Секунду он еще стоял на коленях, его руки были все еще протянуты вверх, словно они были крыльями, которые могли поднять его в небо, спасти из этой бездны смерти — но они не были крыльями, и Дафан рухнул на землю.