Генри Каттнер - Военные игры

Генри Каттнер

Военные игры

Я раньше как думал: армейская жизнь – это маршируй себе с винтовкой в руках да форму носи. В общем, сначала-то я обрадовался, что выберусь с холмов нашего Кентукки, потому как решил, что смогу поглядеть на мир, а то, может, и чего поинтереснее со мной приключится.

С тех пор как пристукнули последнего из Флетчеров, у нас в Пайни наступила скука жуткая, да и дядюшка Элмер все ныл, что вот зачем, мол, он прикончил Джареда Флетчера, ведь тот был последним из клана и не с кем ему теперь будет драться. После этого дядюшка по-серьезному пристрастился к кукурузной браге, и нам приходилось гнать самогонку сверхурочно, чтобы выпивка у него не кончалась.

Однакось учитель из Пайни всегда мне твердил: любую трепотню следует зачинать с самого начала. Так я, пожалуй, и поступлю. Только не знаю я, где это самое начало. Наверное, оно пришлось на тот день, когда я получил письмо с надписью «Хьюи Хогбен». Это папуля так прочел, а он страсть как в грамоте разбирается.

– Ага,- говорит,- вот буква «X», все правильно. Это, наверное, тебе, Сонк.

Меня так кличут – Сонк, потому как я типа коренастый, да ростом не вышел. Мамуля говорит, что я просто еще не вырос, хотя мне уже почти двадцать два стукнуло, а росту во мне едва больше шести футов. Я раньше так из-за этого переживал, что тайком бегал колоть дрова – все силенок себе прибавлял. Так вот, папуля отнес мое письмо учителю, чтобы тот его прочитал, а потом примчался назад, что-то выкрикивая на ходу, как помешанный.

– Война! – орал он.- Война началась! Давай, Элмер, тащи свою железяку!

Дядюшка Элмер сидел в углу, потягивая кукурузную брагу и заодно пробуя приучить к ней малыша.

– Какая война? Кончилась она уже давно,- пробормотал он, слегка кося глазом, будто чокнутый.- Эти чертовы янки оказались нам не по зубам. Я слышал, и генерал Ли погиб…

– Как это нет войны, есть война! – упрямо возразил папуля.- Учитель говорит, Сонку в армию идти надобно.

– Хочешь сказать, мы от них снова отколоться вздумали? – изумился дядюшка Элмер, разглядывая кувшин с брагой.- А что я говорил?! Этим проклятым янки нас в свой Союз не затащить.

– Ну, про это я ничего не знаю,- пожал плечами папуля.- Ни черта не разобрал, что там болтал учитель. Но одно знаю точно: надо идти на войну.

– Собирайся, Элмер,- сказала мамуля, доставая из шкафа свою старую пушку.- Мы все туда пойдем. Не знаю, правда, какой будет прок от такого коротышки, как ты,- повернулась она ко мне,- хотя пальнуть из ружья ты кое-как сможешь.

– Ну ты даешь, ма,- сказал я, краем глаза замечая, что к нашему дому подъезжает на своем муле учитель.- Да я ж отлично стреляю.

– Ага, как же,- прокаркал дядюшка Элмер.- Парни Бойер тебя чуть не завалили, а их и было-то всего шестеро.

– Они на меня сзади набросились,- возразил я.- Но когда я отдышался, им на орехи-то досталось…

– Хватит языки чесать, балаболки,- решительно сказала ма.- Пойдем уже.

И мы все гурьбой вывалились за дверь, слегка помяв при этом учителя, но он сам был виноват, потому как не успел вовремя убраться с дороги. Но у нашей ма доброе сердце, она тут же вернулась и помогла ему подняться. Он что-то бормотал о гориллах и буйволах, но быстро заткнулся, когда мы влили в него немного кукурузовки, с трудом вырвав ее из рук дядюшки Элмера, который никак не хотел отдавать кувшин. После этого учитель вдруг подскочил и сунул голову в ведро с водой, которое стояло на столе, но мы из вежливости не обратили на это внимания – иносранец, как-никак, все они там такие.

– Сначала вы сбиваете меня с ног,- говорит он, немного отдышавшись,- а потом вливаете в горло расплавленную лаву. О боже!

– Не выражайтесь,- говорит ему ма, кивая в мою сторону,- у меня парень подрастает.

– Если он подрастет еще немного, у него на голове можно будет строить пентхаус,- говорит учитель. Он вечно произносит всякие странные слова, которые я не понимаю.

– Мы ж вроде куда-то торопились… – рычит дядюшка Элмер, забирая назад драгоценный кувшин.

– Да нет никакой войны! – кричит нам вслед учитель и рвет на себе волосы.- Мистер Хогбен убежал, так меня и не дослушав!

Потом он принялся говорить и все говорил, говорил, пока мы наконец не уразумели, о чем идет речь. Вроде какие-то кланы в Европе передрались меж собой, и нам пора было смазывать винтовки на тот случай, если они разойдутся по-настоящему и примутся вдруг палить по нам.

– Ага, понятненько,- в конце концов сказала ма, и все мы снова навострили лыжи в сторону горизонта.

– Нет, всем нельзя! – кричит вслед учитель, сделавшись красным как рак.- В армию ведь призвали только Хьюи!

– Они бы еще нашего малыша призвали! – рявкнул в ответ па.- Сонк еще от горшка два вершка.

– Ему уже за двадцать один. А вы, мистер Хогбен, слишком стары для армии.

Па ломанулся было на учителя, но его внезапно перехватила ма.

– Тихо ты! – прикрикнула она, и па покорился, продолжая что-то ворчать себе под нос- Что ж ты так петушишься-то? Не куренок чай.

– А правда, сколько вам лет, мистер Хогбен? – спросил учитель.

– Ну, это… Честно сказать, в восемьдесят седьмом я сбился со счета,- подумав, ответил па.

– А мне сто три,- прокаркал дядюшка Элмер, но у нас в Пайни все знают, какой он врун.

Учитель зажмурился, а потом сказал каким-то странным голосом:

– Президент Соединенных Штатов подписал закон, согласно которому все мужчины в возрасте от двадцати одного до тридцати пяти лет подлежат мобилизации. Хьюи должен отслужить в армии один год, если только у него нет специального освобождения.

– Да ему ж роста не хватает,- вроде как заревновал па.- В армию таких не берут.

Но ма задумчиво сказала:

– Раз президент просит, значит, так нужно, Сонк. А теперь садись рядом с учителем, и пусть он тебе растолкует, чего от тебя хотят.

Я так и поступил, и мы вместе принялись заполнять бумагу, которую мне прислал президент. Пришлось, правда, немного повозиться, потому как к нам все время лез дядюшка Элмер, но через некоторое время учитель схватил кувшин с кукурузовкой и порядком глотнул оттудова.

– Эх! – сказал он, сразу вспотев.- Серьезная болезнь требует серьезного лечения. Давай дальше, Сонк. На что ты живешь?

– Ну, однажды я толкнул старому Лэнгланду кукурузу. В обмен на пару штанов,- не очень уверенно ответил я.

Хрясь! Это ма изо всех сил огрела меня метлой по голове.

– А где это ты взял кукурузу? – спросила она.- Из самогонного аппарата стащил?

– Да ты чо, ма! – воскликнул я, уворачиваясь от метлы.- Мне дядюшка Элмер ее дал, чтобы я не рассказывал о том, как он…

– Ах ты мелкота!… – заорал дядюшка Элмер, набрасываясь на меня с кулаками.

– Твой доход! – выкрикнул учитель, чуть не переходя на визг.- Наличные! Металлические деньги!

– О да,- обрадовался я.- В прошлом мае я нашел десять центов.

В жизни не видел, чтоб человек так высоко прыгал от ярости. Но он же иносранец, опять рассудил я, а потому решил немного обождать. И правда, снова выпив кукурузовки, учитель вроде как подобрел. Потом забрал у меня бумагу и сказал, что сам ею займется. После этого ничего не случалось до того самого дня, как учитель пришел к нам и сказал, что мне нужно явиться на зазывной пункт.

В голове у меня все так смешалось, что я начал соображать, только очутившись в какой-то комнате вместе с дядюшкой Элмером и странными людьми, которых я не знал. Говорили они очень смешно. Велели мне раздеться и пройти в соседнюю комнату, что я и сделал, а там оказался какой-то коротышка, который заорал что-то насчет медведя и выскочил вон, оставив дверь открытой. Я огляделся по сторонам – нет никакого медведя…

Ну, в общем, я стал ждать, и он вскоре вернулся вместе с высоким таким мужиком, который ухмылялся во весь рот.

– Ну вот видите, док,- сказал он.- Никакой это не медведь. Судя по личному делу, это Хьюи Хогбен.

– Но он такой, э-э, волосатый,- возразил коротышка.

– Это потому, что с прошлой недели не брился,- радостно объяcнил я.- Мы забивали свиней, и бритва куда-то запропала. И вообще, какой же я волосатый? Вы бы видели па. На нем такая шерсть, как на этих, о которых мне учитель как-то рассказывал, ну, как их там… на иаках!

Доктор постучал меня по груди, но я ничего не почувствовал. Потом он сказал:

– Здоров как бык. Подними-ка вот это, Хогбен.

И показал на железную болванку с ручкой, что стояла на полу. Ну, я ее и поднял. Она оказалась тяжелее, чем я думал, а потому вырвалась у меня из рук и шмякнулась о стену. Штукатурка так и посыпалась.

– Господи боже! – побледнел доктор.

– Ох, звиняйте, мистер,- сказал я.

– В лагере будешь извиняться, когда попадешь под команду сержанта. Насколько я их знаю, сидеть тебе на гауптвахте.

В это время поднялись шум и суматоха. Дядюшка Элмер выяснил, что в армию его мобилизировать отказываются, а потому отвязал свою деревянную ногу и принялся ею кого-то гонять. В конце концов, я его поймал, стараясь не слушать, что он там выкрикивает (подобные выражения такому молодому человеку, как я, слушать еще рано), после чего усадил на мула, привязал к седлу и хорошенько хлопнул животину (мула, конечно, не дядюшку) по заднице, чтобы домой топал. Последнее, что я видел, было лицо дядюшки Элмера, которое прыгало вверх-вниз у мула под брюхом. У бедной животины наверняка вся шерсть потом повылезла, такие словечки дядюшка использовал. Тут я заметил, что весь народ на улице глазеет на меня, и вспомнил, что на мне ничегошеньки нет. В общем, смутился я вааще.