Алексей Лукьянов - Глубокое бурение

Алексей Лукьянов

ГЛУБОКОЕ БУРЕНИЕ

1

Небесное тело потому и назвали Кремлёвским метеоритом, что рухнуло оно прямёхонько на Кремль. Шлёп! — и Кремль стал симпатичным кратером диаметром около километра и глубиной метров двести, который немедленно заполнился грунтовыми водами.

И как тут реагировать? Ведь глупо — упал камень, срыл к едрене фене крепость, которую без малого сто лет боялся весь мир. И главное — виноватых нет. Сумятица и разброд умов и лёгкая дрожь в коленках: ну как и на нас кирпич нечаянно упадёт?

В народе, между тем, всеобщее ликование образовалось. Это и понятно: кто у нас Москву любит? А правительство кто уважает? Короче, похороны были — три гармони порвали на радостях. Единственное, что омрачало всеобщее ликование, — президент в это время за границей был. Вернулся на следующий день, по телевизору выступил. Буду краток, сказал, нам всем сильно досталось, но мы не свернём. И, кстати, насчёт пресловутого третьего срока: не дождётесь.

Поди, догадайся, кому он «не дождётесь» сказал. Но прозвучало многообещающе.

Потом самое весёлое началось. Приходит американский консул в наш МИД и — ноту протеста: по какому это полному праву нас оставили без связи с Вашингтоном? Наши говорят: это, видимо, неполадки вообще, потому что мы тоже не можем связаться с нашим посольством в Соединённых Штатах. И, кстати, с Южной Америкой тоже никакой связи.

Начали разбираться. Но как-то всё вообще не заладилось, потому что спутники вдруг попадали все на Землю-матушку, тоже кое-где шуму понаделав, и МКС треклятая тоже на связь не выходила.

И тут приходит весть с Сахалина. Типа, в море выросла до неба хрустальная стена, и ни конца ей не видно, ни края. Потом Камчатка рапортует: кердык, большей половины полуострова нет, скрыта хрустальной стеной, связь с материком отсутствует, Чукотка не отвечает… Магадан тревогу объявил: большая часть Колымского нагорья пропала. Опять же и с Запада тревожная информация поступать стала: дескать, куда-то делось больше половины Исландии, и непонятная стеклоподобная хрень образовалась вдоль Тихого океана…

Знающие люди прикинули так и эдак, и оказалось, что остались мы в восточном полушарии одни-одинёшеньки, потому как западное полушарие исчезло. То есть не то, чтобы совсем исчезло, но будто сплющилась Земля, как блин, и наше полушарие здесь оказалось, а ихнее — там, на реверсе. И заодно оттяпало у нас Чукотку и почти всю Камчатку.

Президент сказал, что мы этого так не оставим, будем бороться за выдачу наших исконных территорий, за воссоединение семей и вообще — за географию. Остальной мир не то чтобы поддержал, но и возражать не стал — вся взрывоопасная мусульманская братия тут осталась, с нами, а Европе не очень-то хотелось, чтобы моджахеды себе других врагов искали.

Вообще, всплыло столько геополитических проблем, что все мигом забыли и про астероид, и про другое полушарие. Как говорится — не до жиру. А тут ещё Антарктида таять стала… И Китай что-то заговорил о проблеме перенаселения… И тайга, оказывается, сильно поредела и перестаёт быть «лёгкими» планеты… И проблема пресной воды остро встала… Верные симптомы того, что по-латыни называется konecus svetus…

Словом, началось.

2

Из толчка Опарыш вышел со всеми признаками напряжённой мыслительной деятельности: испарина, блуждающий взгляд и расстёгнутая ширинка. Митя спросил:

— Чего, Андрюха, ветер встречный был?

Время было десять часов, вся бригада собралась на кухне попить чайку и поотгадывать кроссворд.

Чай в ремонтно-механических мастерских пили много и часто, весело переругиваясь и перемывая кости всем — от присутствующих работяг до президента страны. Нынче повезло — Митя привёз с исторической родины газету двадцатилетней давности, а в газете оказался неразгаданный кроссворд. Коллектив очень любил вставлять в клеточки разные буквы, и радовались, как дети, если ответы сходились. Когда буквы не совпадали, Лёха, в прошлом филолог-недоучка, выискивал ошибки. Ошибки были такими идиотскими, что Игорю, сварщику, вписывать ответы больше не разрешали. Лёха прочитал:

— Римский военный и политический деятель, участвовавший в подавлении восстания Спартака.

— Андрюха знает, — Митя опять обратился к Андрею: — Андрюха, кто Спартака одолел?

Опарыш затравленно посмотрел на Волокотина.

— Куль его знает. Может, «Торпедо»?

Если шутка про ветер в толчке просто всех рассмешила, то сейчас бригада со стульев упала.

— Ты с дуба рухнул, малахольный? — послышался чей-то голос. — Это Марк Лициний Красе! В качестве претора в семьдесят первом году до нашей эры он подавил восстание Спартака. За несметные сокровища имел прозвище Богатый…

Все посмотрели на Андрюху. Андрюха смотрел на ширинку. Ширинка продолжала вещать, будто с листа читала.

В кухню вошёл Гардин, недовольным взглядом окинул присутствующих, налил воды и стал медленно пить. Никто не шелохнулся, а непонятный голос всё болтал про Красса, Каталину и Помпея, про стяжательство Марка Лициния и первый триумвират.

— Радио, что ли, слушаете? — спросил мастер. Никто не ответил.

— Развели тут ликбез, — проворчал Гардин и вышел. Мастера Гардина за глаза звали жуйлом мохнорылым. Ну, жуйло и жуйло, как ещё называть? Порой, конечно, вариации случались, Игорь в основном придумывал: то куйланом, то пархатиком назовёт. А все и рады, потому что одинаково обзывать даже самого неприятного человека надоедает.

Неприятным он был по нескольким причинам. Во-первых, заставлял работать. То есть не то чтобы заставлял — на то разнарядка есть, когда сварщику говорят, что варить, кузнецу — что ковать, токарю — что точить, а слесарю — по какому адресу идти. Просто труд в мастерских был поставлен как-то нерационально и от балды: где прорыв — туда и работать надо. А вследствие этого дёргали рабочих с места на место, а это не способствует уважительному отношению. И, главное, даст Гардин работу, а сам стоит над тобой, контролирует. Будто без него не ясно, как шов варить, как фланец точить, как буксу заменить. Гардина понять можно было — недогляд способствовал расхищению мелкой фурнитуры, которая за забором уходила по сходной цене. Это была ревность — сам Гардин на стороне шабашить не мог, ибо квалификация у него была мелкая: слесарем он был третьего разряда, а сварщиком — вообще второго.

Оклад у мохнорылого был вдвое больше бугра (который пахал по шестому плюс надбавки), но шабашки, то есть нелегальный производственный бизнес, тоже уважал. И делал. Придёт, скажем, к токарю, и говорит:

— Надо выточить то-то и то-то, просверлить здесь… Вот, короче, чертёж, сам разберёшься.

Попробуй не выточи. Запалит потом на мелочи, премии лишит, а на голом тарифе месяц и одному не прожить, чего уж про семью говорить? Короче, не любили Гардина.

Вернёмся на кухню.

Мужики очухались. Сварщик потребовал ответа:

— Это кто здесь такой умный, клёпаная тётя?!

— Куль знает… — Опарыш не знал, куда деваться.

— Сам ты куль! — обиделся кто-то в штанах. — Ширинку застегни, сквозит!

— Мобильник купил? — спросил Вовка. Опарыш испуганно замотал головой.

— Эм-пэ-три плеер?

— Да это он! — Андрюха кивнул вниз.

— Кто?

— Ну… этот… Бен…

И Андрюха рассказал, что пошёл отлить и как-то чересчур энергично встряхнул своего дружка. Тот возьми и скажи:

— Ссы, не ссы, а последняя капля всё равно в трусы.

— Чего? — не понял Андрюха.

— Не тряси, говорят, голова кружится. Вот и познакомились…

— Ты что, свой куль Беном называешь? — удивлению Игоря, казалось, нет предела. — Типа, разговариваешь с ним?

— От куля слышу, — ответил Бен. — Сам, поди, тоже разговариваешь со своим.

— А ты вообще замолчи! — обиделся Игорь. — Не хватало мне ещё с кулями разговаривать.

Сварщик задумался.

— Тем более — с чужими… — добавил он. Однако спора не получилось — прибежал бугор.

— Вы тут чего, блидло, расселись? Гардин, сука, меня за вас клепать будет?

Бугру исполнилось шестьдесят, и любого другого пенсионера давно бы уже попросили освободить место, но уж больно специалистом был хорошим Сан Палыч. Он работал с восемнадцати лет, прекрасно знал ремонтно-механическое производство, имел широкое представление практически обо всех технологических процессах, и, если разобраться, Гардин в мастерских был человеком лишним — бугор его заменял. Другое дело, что мохнорылый работал на предприятии с семьдесят мохнатого года, кто ж его погонит?

Палыч был абсолютно уверен, что в случае его смерти или увольнения жизнь в РММ остановится. Так и говорил: «Что без меня делать будете? Кто работать станет?» Впахивать, как папе Карло, и впрямь никому особенно не хотелось, и все работы производились бригадой как-то с ленцой, будто во сне. Но ведь производились же! А бугор летал, как электровеник, взваливал на себя какие-то тяжести, ругал остальных, что не делают, как он, и всё пытался выяснить, как бы эти работнички выполняли план при Советском Союзе? Однажды Лёха рискнул заметить, что внеплановое хозяйство подрывает экономику. У бугра чуть приступ не случился. Он заорал, что на кулю видал всю эту экономику с Чубайсом и президентом, и посмотрел бы, как они поднимали бы на горбу чугунные ванны на пятый этаж. Стоит заметить, что Палыч очень гордился падением с сороковой отметки, когда сломал себе руку и нос. Перелом носа практически всегда сопровождается повреждением основания черепа, а сие влечёт за собой если не обязательные психические отклонения, то по крайней мере резкую смену настроения. Зная об этом, Лёха решил не усугублять: кто его знает, бугра? Возьмёт да и ломом огреет в самый неподходящий момент…