Дуглас Адамс - Путеводитель вольного путешественника по Галактике (перевод С.Печкина) Страница 12

Вогон оглядел их долгим взглядом. На мгновение его мрачная душа была тронута, но он решил: нет. Слишком мало и слишком поздно. Голос его стал похож на кота, точащего когти об синтетическую обивку дивана.

— То есть, вы утверждаете, что я пишу стихи потому, что под маской моей гнусной, подлой, бессердечной личности моя подлинная сущность просто хочет быть любимой? — сказал он. — Я правильно понял?

Форд натянуто улыбнулся:

— Да, именно так, — сказал он. — Ведь в сущности глубоко внутри все мы… ну, вы понимаете…

Вогон поднялся с кресла.

— Так вот, нет! Вы жестоко ошибаетесь, — сказал он. — Я пишу стихи только для того, чтобы потешить свою гнусную бессердечную личность. Я все равно выброшу вас с корабля. Часовой! Отвести пленников в шлюз номер три и выкинуть наружу!

— Как? — вскричал Форд.

Огромный молодой вогон-охранник вошел и вытащил их из кресел своими большими прыщавыми лапищами

— Вы не имеете права выбросить нас в космос! — кричал Форд. — Мы пишем книгу! Неприкосновенность прессы!..

— Сопротивление бесполезно, — рыкнул на них вогон-охранник. Это была первая фраза, которую он выучил, попав в Вогонские Патрульные Части.

Капитан проследил за ними довольным взглядом и отвернулся.

Артур со всех сил повернулся к нему.

— Я не хочу умирать! — закричал он. — У меня голова болит! Я не хочу попасть на небо с головной болью, я буду нервничать и не смогу насладиться раем!

Охранник плотно обхватил их обоих за шеи и, почтительно поклонившись спине капитана, вытащил, несмотря на сопротивление, Артура и Форда с мостика. Стальная дверь закрылась, и капитан снова остался наедине с самим собой. Он задумчиво полистал свою книжечку со стихами, бормоча себе под нос:

— Надо же… обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры…

На минуту вогон задумался, а потом захлопнул книжку с мрачной ухмылкой.

— Смерть — слишком мягкая мера для них, — сказал он.

В длинном обитом сталью коридоре гулко отдавались звуки беспомощной борьбы двух гуманоидов, надежно схваченных под мышки резиновыми руками вогона.

— Невероятно! — лепетал Артур. — Это безумие! Отпусти меня, чудовище!

Вогон-охранник продолжал тащить их по коридору.

— Не волнуйся, — сказал Форд. — Я что-нибудь придумаю.

Но уверенности в его голосе слышалось маловато.

— Сопротивление бесполезно! — гремел охранник.

— Никогда так не говори! — выговорил, задыхаясь, Форд. — Как можно сохранять позитивное состояние духа, если ты говоришь такие вещи?

— О боги! — взвыл Артур, — он еще говорит о позитивном состоянии духа! Можно подумать, это у него сегодня снесли планету! Я проснулся утром и думал, что впереди — прекрасный спокойный день, я почитаю немного, вычешу собаку… Сейчас всего лишь четыре часа дня, а меня уже выбрасывают с инопланетного звездолета в шести световых годах от дымящихся развалин Земли! — Артур поперхнулся и закашлял: вогон прижал его поплотнее.

— Все нормально, — сказал Форд. — Прекрати паниковать.

— Кто говорит про панику? — воскликнул Артур. — Это просто культурный шок. Вот когда я осмотрюсь, как следует, вникну в обстановку, сориентируюсь — тогда я начну паниковать.

— Артур, не истерируй. Заткнись! — Форд отчаянно попытался задуматься, но его снова прервал крик охранника:

— Сопротивление бесполезно!

— Ты тоже заткнись! — крикнул разъяренно Форд.

— Сопротивление бесполезно!

— Перекури! — сказал Форд. Он вывернул шею и свирепо посмотрел в лицо своего стражника. Тут ему в голову пришла мысль.

— Слушай, — спросил он вдруг, — а что, тебе все это на самом деле нравится?

Вогон остановился, как вкопанный, и на лице его постепенно проступило выражение неизмеримой глупости.

— Нравится? — прогудел он. — В каком смысле?

— Ну, — продолжал Форд, — в смысле, ты доволен такой жизнью? Вот этим строевым шагом, криком, выбрасыванием людей с борта космического корабля?

Вогон уставился в низкий железный потолок, и брови его едва не наползли одна на другую. Челюсть его отвисла. Наконец, он выговорил:

— Ну… Бывают светлые моменты.

— Без этого нельзя, — согласился Форд.

Артур вывернул шею и взглянул на Форда.

— Форд, чем ты занимаешься? — спросил он удивленным шепотом.

— Пытаюсь проявлять интерес к окружающему миру. — ответил тот. — Ты не против? Так, значит, — продолжал он, — светлые моменты бывают?

Вогон перевел взгляд на него, и склизкие мысли медленно заворочались в мутных его глубинах.

— Ага, — сказал он. — Но раз уж пошел такой разговор, то вообще-то в основном время проходит довольно тухло. Разве что… — задумался он снова, для чего ему пришлось снова уставиться в потолок, — Разве что вот кричать. Кричать мне нравится.

Он набрал воздуху в легкие и загремел:

— Са-апративление…

— Э-э… — протянул охранник. — Ну-у… Хрен его знает. Я как бы просто… ну, делаю это, и все. Тетка моя говорила, что охранник на космическом корабле — хорошая карьера для молодого вогона. Там, форма, кобура с лучевым пистолетом, бессмысленное и бездумное существование…

— Ну, да, ну, да, — поспешно прервал его Форд, — это у тебя выходит замечательно, честное слово. Но если в основном время проходит довольно тухло, — продолжил он медленно, давая словам время, чтобы достичь цели, — то какой смысл во всем этом? Ради чего? Девочки? Форма? Культ мачо? Или ты просто считаешь, что такое бессмысленное и бездумное существование само по себе ценно как вызов духу? Вот, Артур, посмотри, — сказал Форд назидательно. — И ты еще говоришь, что у тебя проблемы!

Артур, впрочем, был уверен, что имеет все основания так считать. Помимо той неприятности, что его родная планета была уничтожена, вогон-охранник уже почти задушил его, да и идея быть выброшенным в космос ему вовсе не нравилась.

— Потрудись вникнуть в его трудности, — не унимался Форд. — Перед нами несчастный парень, вся жизнь которого заключается в топаньи, выбрасывании людей с космических кораблей…

— И кричать! — добавил охранник.

— Ну, конечно, и кричать, — согласился Форд, похлопывая дружески мощную конечность, обвившуюся вокруг его шеи, — и он даже не может сказать, почему он занимается этим!

Артур согласился, что это ужасно печально. Выразил он это неопределенным жестом, поскольку не мог набрать достаточно воздуха в легкие.

Охранник издал низкое смущенное мычание:

— Ну-у, пожалуй, если так рассуждать, то, надо признаться…

— Так-так! — обрадовался Форд.

— Но, с другой стороны… — продолжал охранник, — а что же делать?

— Ну, конечно же, — воскликнул Форд с воодушевлением, — перестать всем этим заниматься! Скажи им, что ты больше не хочешь этим заниматься. — Форд почувствовал, что нужно что-то добавить, но охранник, казалось, был достаточно обеспокоен тем, что уже услышал.

— Хм-м-м-м-м-м… — сказал он, — хм-хм. Не нравится мне это.

Форд вдруг почувствовал, что теряет его.

— Погоди, погоди! — воскликнул он. — Это же только начало! Дальше — больше! Ты даже не подозреваешь…

Но охранник уже перехватил своих пленников и поволок их дальше к шлюзу. Он был заметно тронут.

— Нет. Пожалуй, если вы не возражаете, — сказал он, — я все-таки засуну вас в шлюз, а потом пойду и покричу еще малость.

Форд возражал, и еще как.

— Погоди! Но ведь… — воскликнул он уже не так медленно и отчетливо.

— Х-х-х-ы-ы-ы… — добавил Артур не вполне членораздельно.

— Постой! — не сдавался Форд. — Я ведь еще не рассказал тебе о музыке, о живописи, о х-х-х-х-ы-ы-ы…

— Сопротивление бесполезно! — прогремел охранник и добавил: — Понимаете, если я продолжу все это делать, то смогу, может быть, попасть в большие кричальники, а тем, кто не кричит и не выбрасывает людей, особенно податься некуда. Так что, я так думаю — от добра добра не ищут.

Они уже были возле шлюза — большого круглого люка, мощного и тяжеленного, вделанного во внутренности корабля. Охранник нажал кнопку, и люк плавно открылся.

— Но вообще, спасибо за участие, — сказал вогон-охранник. — Счастливо!

Он пропихнул Форда и Артура через люк в маленькую комнатку. Артур лежал, хватая ртом воздух. Форд вскочил и со всей силы уперся плечом в закрывающийся люк.

— Но послушай, — кричал он охраннику, — ведь существует целый мир, о котором ты ничего не знаешь! Вот, например, вот это, — в отчаянии Форд ухватился за единственное произведение искусства, которое он вспомнил наизусть — первые такты Пятой Симфонии Бетховена. — Па-па-па-па-ам! Это тебе ничего не говорит?

— Нет, — ответил охранник. — Честно говоря, ничего. Но я расскажу об этом тетке.

Если он сказал еще что-то, то наши герои этого не услышали. Люк плотно закрылся, и единственным оставшимся звуком было далекое слабое гудение корабельных двигателей.