Надежда Первухина - Вежливость королев Страница 15

И вновь стало не до памятников.

— Начали!

— Начали, девочки, хорош расслабляться!

Девочки из кордебалета, издалека в своих пышных перьях и блестках напоминавшие райских пташек, вблизи выглядели вымотанными до предела. Когда Слонище Акбар заорал в третий раз, девчонки, тихо матерясь и гася недокуренные сигареты, потянулись к выходу из гримерки, на ходу поправляя свое пропахшее потом и дешевыми духами потрепанное райское оперение. На сцене загремела музыка, напоминавшая активную работу прохудившегося сливного бачка.

Искусство, блин.

Птицы, блин…

Курица — не птица.

Стриптизерша — не человек.

Нет, Карине еще повезло. Когда она из своего села Верхние Затиральники приехала в Москву, чтоб стать звездой и «круто попасть на ти-ви», оказалось, что звезд в столице больше, чем блох на заднице у бомжа. И ничего приличного Карине не светит, хотя, конечно, с ее фигурой и внешностью она стала бы мечтой любого столичного мужчины. Карина ничего не имела против того, чтоб стать чьей-нибудь мечтой. А лучше — пылкой и сладостной реальностью. Но, как вскорости показал девушке опыт, сукин сын ошибок трудных, московские мужчины предпочитали не мечтать и даже не воплощать мечты в жизнь, а развлекаться без особого напряга… Снимать стресс, возникший на почве напряженной столичной жизнедеятельности. Правда, за «снятие стресса» девушке предлагали неплохие бабки. Но Карина из Затиральников уехала в столицу не для того, чтобы пополнить число московских проституток! Даже если они называются «специалистками по эротическому массажу»!

Гордость гордостью, а жить-то надо. Был у Карины в Белокаменной знакомый человечек: некий то ли шурин, то ли свояк по линии двоюродной тетки. Он из деревни рванул еще в самом начале нового русского капитализма и теперь, по слухам, держал в Москве свое дело. Прибыльное. Карина ему позвонила на сотовый, свояк назначил встречу. Когда увидел Карину, слегка ошалел и аж лицом весь замаслился. Но девушка быстро ему все разъяснила относительно своих моральных принципов и сексуальных вкусов, не включающих геронтофилию в список. Тогда он ей и предложил работенку.

А что, приличная работенка.

На нее даже имеется конкурс.

И между прочим постоянный.

«Да, кстати, учти, деточка, это заведение солидное. В некотором роде с претензией на элитарность и респектабельность. И публика потому в нем собирается соответствующая. Так что пальцами, испачканными в соусе «болонез», в трусы тебе никто не полезет, умеют клиенты пользоваться салфетками. Поэтому можешь работать без ущерба для собственной гордости и с учетом всех требований гигиены и санитарии».

И Карина, поплакав пару ночей, просчитав в уме варианты, а в кошельке оставшуюся наличность, согласилась.

Развлекательный центр «Парамон» на самом деле вообще-то был не из самых шикарных. И публика в нем собиралась не солидная-элитарная, а так — разбогатевшая шушера в законе. Но корежили из себя крутых, сидели с распальцовочкой за дорогой жратвой и выпивкой и напоминали Карине крабов, жизнь и повадки которых она как-то наблюдала по телевизору в известной научно-популярной передаче. Впрочем, девушка к публике старалась не приглядываться. Плевать ей, кто там сидит за столиками у сцены и пускает слюни, глядя на ее задницу. Ее дело (и дело ее задницы) — работать стриптиз.

Карина откинула со лба волнистые пряди своих редкостных волос — длинных, пышных, по цвету напоминающих пепел с серебром — и закурила. Кордебалету надрываться еще двадцать минут. Так что она, стриптизерша-элит, имеет законное право отдохнуть, покурить (на «кокс» или «геру» Карина, в отличие от остальных девочек, не цеплялась принципиально, здоровье берегла) и попроклинать свою жизнь, перед тем как выйти на сцену.

Конечно, такой жизни она себе не желала! Только и оставаться в родимой деревне, где все четыре времени года приходится ходить по улице в здоровых резиновых сапогах, потому как дороги в Затиральниках представляют из себя смешанную с навозом грязь, она не могла. Мать (отец давно помер по пьянке), конечно, плакала и уговаривала остаться. Но Карина была непреклонна:

— Остаться? Дояркой горбатиться? Или на птицеферме кур щупать?! Всю жизнь в дерьме по уши бултыхаться?! Что, что я здесь сделать смогу?! Замуж здесь выйду? Да за кого-о?! За последнего тракториста придурочного, что ли?! Ах, за Степана-механизатора… Да, это кандидат!.. Мать, ты хоть думай, под какой свеклоуборочный комбайн хочешь уложить свою «разъединственную дочушку»! У твоего Степана в мозгах одна солярка! И, кстати, по-моему, не только в мозгах, но и в других жизненно важных для мужика органах! От этого механизатора-передовика не то что дауны — мутанты с тремя головами родятся! И не останавливай меня! Все равно уеду! Москва, говорят, город больших возможностей. И там хоть не будет этого бесконечного навоза и солярки. А потом, мам, я, как там устроюсь, тебе все напишу. Увидишь, мне повезет!

Она написала. То, что работает в приличном месте, получает неплохо, на жизнь в Москве хватает… Только свою профессию она указывать не стала, написала — работает в развлекательном центре. Авось в Верхних Затиральниках и знать не знают, что такое развлекательный центр.

В письмах к родным исстари положено привирать в хорошем смысле, чтоб близкие не переживали за твою судьбу. Устроилась, и слава богу. А то, что с деньгами у Карины на самом деле до скрипа туго, что живет она на квартире у стервозной старухи и платит ей за эту позорную комнатенку бешеные бабки, а старуха, прознавшая про род занятий Карины, приноровилась орать девушке через дверь лекции о моральном облике порядочной женщины и грозить выселением, — в Затиральниках знать необязательно. Да еще позавчера, когда репетировала новый номер, Карина так хлобыстнулась спиной об пол, не удержавшись на шесте, что думала — конец пришел. Но ничего, оклемалась, только спина теперь вся — сплошной синяк. А Акбар, их «дрессировщик», даже врача не вызвал. Правильно. Она же не человек.

Она Бэтгёрл.

Это у нее с недавнего времени такой сценический образ. Начинала-то она свою карьеру обычно: выходила в прозрачном куцем пеньюарчике, под которым блестели только крохотные парчовые трусики, и под музыку выламывалась у шеста, как настроение было. Но проницательный Акбар эти ее ужимки и прыжки понаблюдал и сказал:

— Будешь стриптизершей и акробаткой.

Заметил, гад, что у Карины безо всяких школ художественной гимнастики (откуда им взяться в Затиральниках?!) такие от природы пластичность и гибкость, что Алине Кабаевой и рядом на шпагате не сидеть.

Хотя какое дело миллионерше Кабаевой до стриптизерши Карины Свердловой? Правильно, никакого.

Москва — столица Больших Надежд. Чем-чем, а уж надеждами она кормит до горькой отрыжки. И еще посмеивается: «Танцуй, Кариночка! Танцуй! У нас всякий труд в почете…»

Карина мельком глянула на часы и принялась натягивать свой «бэтгёрловский» костюм. Сшит он был из черной лакированной кожи и представлял собой сапоги-ботфорты на жуткой, кинжального вида шпильке, мини-шортики в обтяжку и боди, плотно закрывавшее спину, зато целиком открывавшее вниманию публики Каринину крепкую грудь с подкрашенными алым блеском-гелем сосками. Сверху Карина еще набрасывала черный полупрозрачный плащ с серебристым изображением здоровенной летучей мыши, но в плаще она на сцене пребывала совсем недолго — публика всегда настойчиво и однообразно требовала «показать тело». На волосы девушке приходилось крепить шапочку, напоминавшую черный гребень тритона, а лицо закрывать характерной маской — Бэтгёрл все-таки…

Загаженное помадой, наклейками от жвачек, пыльное и старое зеркало гримерки отразило стройную, высокую девушку лет девятнадцати в костюме, специально созданном для того, чтобы пробуждать в некоторых мужчинах самые низменные инстинкты. Карина зло сжала ярко накрашенные губы.

«Если тот подонок, который приставал ко мне вчера прямо на сцене, опять будет здесь и снова начнет… Я его просто убью. У меня каблуки острее, чем ножи».

Она услышала далекие аплодисменты, свист и нестройный гогот. Значит, кордебалет свою программу закончил. Сейчас Слонище Акбар по ее душу явится.

И он явился:

— Готова уже? Хорошая киска.

— Отвали, Акбар. Моя киска — не про твою писку.

— Уй, злая киска. Все равно я тебя когда-нибудь трахну.

Карина сделала рукой неопределенный жест, означающий, что скорее в московском метро на каждой станции поставят по бесплатному туалету, чем она, порядочная стриптизерша Карина Свердлова, добровольно-принудительно уляжется под этого похотливого скота неопределенной национальности.

— Ладно, остынь. Ты вот что, Карина… Сегодня работаешь в зеркалах.

Карину затрясло:

— Ты охренел? У меня еще спина не зажила, а я в этом дурдоме кобенься?!