Сватоплук Чех - Путешествия пана Броучека Страница 16

Эта кошмарная мысль молнией пронзила пана Броучека, и сраженный ею, он едва не свалился с Пегаса.

Тщетно пытался он отогнать от себя чудовищное предположение. Сомнений быть не могло. По чистой случайности пан Броучек хорошо помнил и то место в книге, где говорилось, сколь далеко отстоит Земля от Луны… Наш курьерский, согласно усвоенному паном Броучеком ученому опусу, добрался бы до Луны лишь за несколько лет. Воздушному шару, делай он в сутки по пятидесяти миль, потребовалось бы на такое путешествие почти три года, и даже на крыльях стремительного вихря мы преодолели бы расстояние от Земли до Луны лишь за пять месяцев. Таким образом, вполне вероятно, что пан домовладелец летел в мировом пространстве не какие-нибудь там недели, а целые месяцы или даже годы. Подумать страшно!

«Срок миновал, — сокрушался в душе пан Броучек, — а деньги с жильцов не получены… Возможно, господин советник причитающуюся с него сумму депонировал, но это сулит мне одни убытки; а остальные съемщики, разумеется, и не почесались. Только дурак раскошелится в отсутствие того, кому должен. Не часто так повезет!.. То-то благодать — ни сроков тебе, ни квартплаты, живи в свое удовольствие! Лопну от злости!.. То-то, наверно, довольны, ручки потирают… Портной с сапожником небось целый месяц баклуши бьют. А я как раз собирался с нового срока накинуть им квартирные — опять же убыток… А какой, наверно, кавардак в доме! Воображаю, как они там без меня хозяйничают! Свет еще не видывал, чтобы съемщики оставались без домовладельца! Представляю, как они распоясались и. заважничали, небось обивают штукаТУРКУ на углах и хлопают дверьми; на окнах, выходящих на улицу, развешивают перины и выколачивают ковры друг у друга над головой. А что, хотел бы я знать, вытворяет эта сви… сви… — прости, господи, прегрешения мои! — этот волосатый пачкун в шутовском. колпаке, которого я собирался по истечении срока вышвырнуть на улицу? Такого не бывало: задолжал за квартиру и хоть бы что, ни тебе крика, ни ругани! Поди на голове ходит от радости. Наверное, весь дом испакостил своим штукарством, а то еще и кроликов начал разводить прямо в комнате — этот прохвост на все способен! Да ведь он-то и есть главный виновник моего несчастья. Не допеки он меня тогда, я бы в жизнь не стал читать у Вюрфеля эту проклятую книжицу, развлекался бы себе вместе со всеми и не помышлял распроститься с Землей, а, стало быть, не сидел бы сейчас на Луне. Если мне удастся выбраться отсюда, то первым делом вышвырну этого мазилу прямо из окна вместе с его кистями и красками — всего и добра-то!» В негодовании пан Броучек затряс кулаком над головой селенита, — тот испуганно обернулся.

К счастью, голод, который опять дал о себе знать, сообщил мыслям пана домовладельца иное направление. Ему вдруг пришло в голову, что если б его падение продолжалось годы, месяцы или даже недели, то за это время он ввиду отсутствия пищи наверняка бы уже умер с голоду. Даже завзятые постники выдерживают всего четыре недели, да еще небось жульничают напропалую. А уж видок у них потом! Однако пан Броучек не замечал у себя никаких признаков похудания… Есть он хотел, но не больше, чем обычно по утрам после плъзенского, к тому же чувство голода легко можно было объяснить огромной затратой энергии при падении на расстояние стольких тысяч миль и при этой шальной лунной скачке. Вполне вероятно, что он долетел до Луны за один день, а может, и за один час, ведь, к примеру, свет преодолевает этот путь меньше чем за две секунды. Да, но как же быть с Землей в последней фазе? А, ерунда! Наверняка в книжке, там, где говорится о превращениях Земли на лунном небосклоне, все наврано! Откуда ученым знать, как выглядит Земля с Луны, если они там отродясь не бывали?!

«Тогда, может, срок уплаты еще и не прошел!» — утешал себя пан Броучек. Но утешение было слабым.

Ведь он скитается по Луне, откуда, может, вовеки не вернется на Землю, и если бы жильцы узнали о нынешнем местопребывании своего хозяина, то показали бы ему нос, охальники!

Ах, Земля, Земля! Пан Броучек вновь засмотрелся на ее полукружие, и ему показалось, что он различает контуры Европы. Глубоко растроганный, искал он место, где лежит Чехия, где находится Прага. «Ах, золотая Прага, драгоценная Чехия, дорогой шар земной! Только теперь я понимаю, что мы ежедневно должны благодарить за него господа бога. Пусть не все на нем в идеальном порядке, человек там как-никак среди своих, среди порядочных людей, а не среди полоумных, тощих, будто жерди, ломак, у которых на уме одно искусство. Да и чехи они какие-то липовые. Что это за чехи?! Прошло целых полдня, а пивом и не пахнет! Да и образованность, которой они без конца похваляются, тоже не ахти какая. Это видно уже по тому, что все друг другу «тыкают», как простолюдины. Я тоже хотел было начать «тыкать» Лазурному, раз он так со мной, но у хорошо воспитанного человека язык не поворачивается разговаривать так грубо. Ах, Земля, золотая моя Земля! Будь моя воля, на коленях приполз бы к тебе! Если, даст бог, попаду когда-нибудь в Прагу, буду тише воды, ниже травы, стану примерным домовладельцем, плату за квартиру не повышу ни портному, ни сапожнику, да, пожалуй, и этого… нет, о нем лучше не вспоминать! Буду сносить все безропотно. Словом не обмолвлюсь ни о магистрате, ни о налоговом ведомстве, буду поддерживать все мероприятия властей, и даже — Хвалить нашу политику! Ах, господи, только помоги мне вернуться на нашу прекрасную, единственную, дорогую Землю!» Броучек не совладал со своими чувствами и громко расплакался.

Селенит обернулся к нему со словами:

— Умоляю тебя, землянин, не надрывай мне сердце слезами! Ты же знаешь, что наперсника своей скорби я оставил на карниз! Если чувство твое к Эфирии столь сильно, то знай — я готов пожертвовать своей безграничной любовью и вырвать из кровоточащего сердца ее небесный образ!

— Отвяжитесь вы от меня со своей Эфирией! — проворчал наш герой. Слава богу, что мы убрались оттуда подобру-поздорову.

Поэт, видимо не расслышав его слов, продолжал:

— Откроюсь тебе чистосердечно: я благодарен судьбе за сей жестокий удар. Счастливая и безмятежная любовь не благоприятствует художественному творчеству. За те пятнадцать лет, что я томлюсь своей спокойной любовью, мною написано немало превосходных стихов, но лишь теперь моя поэзия достигнет подлинных глубин и высот, когда кровь моего истерзанного сердца брызнет опаляющими рубинами душераздирающих плачей.

При этих словах пан Броучек взглянул на часы, — не приспело ли время обедать? Но обнаружил, что часы стоят, чему, впрочем, после такой встряски удивляться не приходилось.

Поэтому он обратился к селениту: — А не полдень ли уже, пан Лазурный? Мои часы стоят.

— О, до полудня далеко! — ответил селенит. — Ведь еще только утро. Видимо, тебя сбивает с толку земное время. Наши лунные сутки длятся целый земной месяц, наш час продолжительнее вашего земного дня, а наша минута составляет примерно половину вашего часа.

«Ах да, я совсем забыл, что тут и время какое-то ненормальное!» подумал Броучек, а вслух произнес!

— Значит, здесь мало проку в моих часах,

— Разумеется. Они показывают лишь бесконечно малые отрезки времени. К тому же у нас есть общественные часы, которые видны с доброй половины Луны — поистине идеальные куранты, они висят прямо на куполе неба и обладают тем неоценимым достоинством, что их не нужно ни заводить, ни чинить, и идут они всегда с неизменной точностью.

— Часы на небе?

— Да, вон они! Ваша Земля — это наши часы. Ее круглый лик, ее затмение, первая и последняя фазы указывают нам на то, что наступили полночь, полдень, вечер, утро, и по тому, как постепенно округляется и тает земной диск, мы можем приблизительно определять и неторопливое теченве нашего лунного времени. Впрочем, небесный циферблат показывает и минуты. Нам вредетавияется, что он прочно укреплен в одной точке небосвода и неизменно остается на своем мeсте. Поскольку, однако, в течение суток, то есть за неполный наш час, Земля делает один оборот вокруг своей оси, пeред нашими взорами за это время неспешно сменяют друг друга все части земной поверхности. Например, в определенные моменты мы видим на диске Земли светлые очертания Европы, Азии и Африки в окружении темных морей. Потом эти контуры постепенно исчезают, и вместо них начинают вырисовываться другие, пока наконец за двенадцать часов вашего времени континенты Старого Света не скроются совсем, на смену им выступает Америка с многочисленными островами Тихого океана. Это изменение черт земного лика заменяет нам минутную, а по земной шкале — часовую стрелку и по точности может сравниться разве что с вашими земными хронометрами.

— Но позвольте, что это за часы, на которых видна половина, а то и четверть циферблата?! И как вы устраиваетесь в пору новоземия, а?

— В самом деле, я запамятовал об этом изъяне наших небесных часов. В пору «новоземия» минутная стрелка нам изменяет. Но в первой и последней фазе, хотя виден лишь серп или полукруг, наше зоркое и изощренное око в состоянии даже на таком клочке проследить чередование различных земных рельефов.