Алла Дымовская - Доктор Самты Клаус Страница 17

В некоторое смущение пришли только бывший смотритель Сэнд Муд и вечный маляр Фломастер, ну и еще Вонючка. Это потому, что обычно они привыкли видеть своего диктатора в костюме «с иголочки» от модного лондонского портного, при шелковом галстуке, каждый день разном, и как минимум в туфлях из крокодиловой кожи. Причем в любое время года, при любой погоде и при всяком общественно-полезном занятии. Даже тогда, когда Лэм нравоучительно показывал всем, как правильно дробить кувалдой булыжники или мотыжить землю при пятидесятиградусной жаре. ПД вообще любил поучать вверенное его попечению народонаселение, даже если оно о том не просило. Зато народонаселение в свою очередь было твердо уверено, что уж его-то Пожизненный Диктатор знает все обо всем, и поэтому принимало «на ура» самые идиотские затеи.

Так, однажды, ПД вздумалось разводить антарктических пингвинов на южном побережье острова, для чего с горы Килиманджаро ввозился тоннами лед. (Почему с горы Килиманджаро, а не, скажем, из Тибета или из Сибири? Потому что в Танзании таможенные пошлины ниже!). С пингвинами долго трахались и тибидохались, даже Джейсону приходилось пасти их по ночам. Однако негодные птицы разводиться упорно не хотели, а вскоре все передохли. После чего Лэм сделал публичное заявление о том, что благодаря его мудрому руководству остров был героически избавлен от пингвиньего вторжения и теперь совершенно свободен. Вы знаете, многие поверили. А те, кто не поверил, на целый месяц были оставлены без продовольственных карточек. И когда у них начались галлюцинации от поедания неспелых манго и папайи, то и они поверили тоже… Нет, это вовсе не называется махинацией на общественном мнении и давлении на инакомыслящую часть населения. Это обычный диктаторский прием, направленный на поддержание мира, спокойствия и всеобщего благополучия.

Впрочем, что-то мы заболтались. А за болтовню и длинный язык… сами знаете, что бывает. Короче, Лэм Бенсон, уж как был одет, так и вышел к народу на Вездесущем болоте. Причем обоим потенциальным лидерам он не понравился с первого взгляда. И со второго не понравился тоже.

— Это что еще за тертый хрен из джунглей? — как всегда несколько прямолинейно поинтересовался Самты.

— Камо грядеши, басурманин? — громко вопросил Д.И. Блок. Как и всякий отшельник, он поневоле изредка объяснялся на церковно-приходском наречии.

Не успел Лэм открыть рот — вовсе не для ответа, а чтобы чихнуть, в воздухе еще было полно дыма от неудачного падения С-4, - как поперед коварно вылез Вонючка.

— А это наш Пожизненный Диктатор Таинственного острова! Хватайте его, ребята! Хватайте, не сомневайтесь! Не то, будет вам на орехи! И на пистоны! И на мыло с судьей!

Пока ребята сомневались, два потенциальных лидера, доктор Клаус и гробовщик Блок уже вязали Пожизненного Диктатора Таинственного острова веревкой от его же собственных штанов.

Две кратких сравнительных биографии, данных в то время, пока ПД пребывает в связанном состоянии, а прочие в некоторой растерянности от провокации Вонючки.

Нельзя сказать, чтобы доктор Самты Клаус или Д.И. Блок отличались врожденной жестокостью и благоприобретенной свирепостью. Как раз, наоборот, в детстве они оба были премилыми детишками, никогда не вешали кошек и никогда не хулиганили по телефону. Да и позднее, когда выросли большими и сознательными, не таскали мелочь у слепых и не сбивали старушек мотоциклами. По крайней мере, нарочно. Сами понимаете, случайно чего не бывает? Теперь же они набросились на мирного незнакомца, пока не сделавшего им ничего худого, вовсе не из кровожадности или из опасения наказания орехами, пистонами и судейским мылом. Самты и Джин Икарус совершили этот беспредел от обиды. Не на Лэма Бенсона в частности, имени которого они даже не знали, а на жизнь вообще. И вот почему.

Самты Клаус, когда еще не был доктором и старшим патологоанатомом в окружной тюрьме штата Небраска, рос в довольно благополучной семье. Отец его, Клаус-старший, содержал в Форт-Бреге универсальную лавку — это что-то вроде нашего военторга, — мать его, Клаус-старшая, служила в том же форте библиотекаршей. Самты был у них единственным сыном. Не считая четырех взрослых дочерей и двух немецких овчарок, выдрессированных носить с почты газеты и обратно на почту рекламные объявления. Маленького Самты любили все члены семьи без исключения. А когда тебя любят все члены семьи, без исключения четырех взрослых незамужних сестер и двух немецких, дрессированных овчарок, жизнь твоя поневоле станет невыносимой.

Ад для бедного маленького Самты начинался с раннего утра. Сначала его поднимал по сигналу Клаус-старший. В качестве сигнала подразумевалось дудение в пионерский горн над ухом беззащитного ребенка. Потом заботливый отец кормил сынка манной кашей — заметьте, дело обычно происходило в пять утра по среднеамериканскому времени. А как вы хотели! Универсальная лавка — предприятие хлопотное, особенно при круглосуточной торговле.

Когда маленький Самты, наевшись до отвала отвратительной манки с комками, мечтал вздремнуть от отцовских забот часок-другой, его мама, Клаус-старшая начинала собираться в свою библиотеку. Но прежде тоже кормила любимого и единственного сыночка кашей, на этот раз овсяной. После мамы, само собой, просыпались четыре взрослые незамужние сестры, и бедному братику приходилось по очереди лопать кукурузные хлопья с молоком, мюсли на воде, щи из лебеды и диетический салат из одуванчиков. Хорошо хоть, две дрессированные немецкие овчарки ничего не предлагали Самты из своего ежедневного рациона «Педигрипал для собак-убийц». Зато долго и нудно вылизывали ему уши, нос и щеки, поэтому Самты приходилось тратить битый час, отмываясь от собачьих слюней.

Короче, в местную школу при гарнизоне Самты приходил от всех этих каш и щей раздутый и мрачный, словно Мерилин Мэнсон в последней стадии водянки. Но нет худа без добра. От сытного и питательного рациона маленький Самты стремительно рос. Правда, не вширь, а ввысь. Отчего уже в начальной школе его принудительно зачислили в добровольную баскетбольную команду форта. Поскольку команда состояла сплошь и рядом из представителей сословия, именуемого в звездно-полосатой стране афроамериканским, то Самты устроили «темную» в раздевалке в первый же день. Развлечение понравилось, и дальше Самты колотили с завидной регулярностью на каждой тренировке: одним словом, это стало в команде доброй традицией. И даже счастливой приметой. Перед всякой ответственной встречей Самты лупили не только игроки, запасные и основные, но и тренер с помощником. При этом плевали троекратно через плечо и приговаривали: «На счастье!». Однако не уточняли на чье именно.

Так Самты вырос не то, чтобы расистом, но явно недолюбливал всех тех, у кого определение этнической принадлежности начиналась с приставки «афро». Надо заметить, что со временем плохую привычку колотить единственного в форте белого баскетболиста переняли и ребята других цветов кожи, просто из зависти к его популярности и успеху. Поэтому к окончанию школы Самты возненавидел всех людей в целом, без исключения. Даже собственных папу, маму и четырех незамужних взрослых сестер. Более-менее сносно он относился лишь к двум немецким овчаркам, которых удачно выдрессировал регулярно гадить тренеру на порог дома.

Приблизительно в тот же период у Самты в мозгу, уже начавшему приближаться к необыкновенному и ненормальному уровню, зародилась гениальная, спасительная идея. А не прикинуться ли ему хромым? Преимущества не замедлили сказаться. Баскетбольной команде вместе с тренером и помощником пришлось отказаться от его услуг. Когда же игроки, в очередной раз следуя примете, попытались поколотить Самты, шиш у них что вышло. Деревянный литой костыль, на заре ранней юности заменявший Самты железную суковатую палку, оказался весьма убедительным возражением. Так Самты дохромал от окончания школьных счастливых лет до первого высшего образования.

Уже в медицинском колледже имени Энтони Хопкинса в роли Ганнибала Лектора, подросший Самты сам избрал себе стезю. Причем сразу. Его привлекли к себе патологоанатомы. Во-первых, шумными пирушками по ночам в морге. Во-вторых, практически неконтролируемыми запасами спиртосодержащих жидкостей. А в-третьих, на этом поприще Самты мог больше не иметь дела с живыми людьми, наоборот мирные покойники, не писавшие жалоб и доносов и не распускавшие рук, очень его устраивали.

В своем деле Самты был дока: никто так ловко (на спор по сотне баксов с носа) не мог вскрыть грудную клетку ручной пилой, одновременно попивая джин с тоником и бренча на электрогитаре. Собственно патологоанатомическая слава и занесла Самты на австралийский континент. Его, в качестве приглашенной международной звезды, зазвали участвовать в конкурсе самодеятельной песни среди медицинских работников. Где доктор Клаус занял почетное второе место. Он наверняка занял бы и первое, если бы накануне случайно не подрался с председателем жюри в ночном стриптизклубе.