Евгений Лукин - КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ Страница 19

В итоге я всю дорогу простоял в тамбуре. Когда из города наконец выползли, пейзаж за окном начал радовать глаз. День разгуливался. Электричка, скрипевшая, громыхавшая, еле тянувшая, готовая умереть каждую минуту, теперь словно отогрелась на солнышке и побежала быстрее, быстрее — навстречу зеленым елкам, морозцу и искрящемуся снегу.

Станция, точнее просто платформа, называлась странно: «Выбор». Конечно, если учесть, что в коллекции экзотических подмосковных топонимов существуют «Правда», «Серп и Молот», «Красный Слон», «Эммаус» и даже местечко с дивным названием «Льва Толстого» (не «Лев Толстой», а именно «Льва Толстого»), то «Выбор» звучит вполне буднично, не хитрее какого-нибудь там «Лося». И когда мне объясняли, что ехать надо до «Выбора», я даже не вдумался в смысл названия, но теперь, глядя на перронную табличку, невольно вздрогнул. Какой еше, к чертям собачьим, выбор? Может, тут при советской власти депутатов Верховного Совета СССР выбирали, а потом в перестроечном бардаке просто потеряли букву «Ы»? Ну да ладно.

На платформе пустовато было: не Раздоры вам и не Подрезково, но, с другой стороны, для понедельника десяток лыжников-фанатов — это совсем не мало. Впрочем, что такое понедельник в наше время? Люди уже давно работают не по будням, а отдыхают не по праздникам… И о чем это я вообще? Разве мне нужны люди? Я ведь собирался размышлять о жизни и смерти, о судьбе, о вечном. И главное — чтобы не мешали. Хотя, конечно, по целине на моем пижонском пластике… извините! Лыжня — это, братцы, великая вещь. В ней-то все и удовольствие. А лыжню люди прокладывают. Будь они неладны. Вот такая диалектика.

Не люблю рвать с самого начала. Разогреваться, раскатываться следует постепенно. Я всегда считал себя стайером, а не спринтером и в спорте и вообще — по натуре. А в тот раз и вовсе торопиться не хотел. Запрограммировался на три дня похода, да еще в запасе было два. Какой запас, зачем? Странная мысль, правда? В поселок я, что ли, идти собирался за отсыревшими сухарями и общепитовским чаем? Или предполагал без еды и воды чесать себе дальше? И то и другое — глупость, сопливая романтика. Но я вдруг понял: хочу заблудиться. Заблудиться, замерзнуть и умереть. Как будто я в канадской тундре или сибирской тайге. В наших-то краях только псих заблудится… Во куда мысли о вечном завести могут!

А из-за спины кричали: «Лыжню!» Поначалу весьма часто, потом все реже и реже. Быстроногие спринтеры — ранние пташки — на одной электричке со мною приехали. Схлынула их волна, умчалась в даль, задернутую снеговой пылью, и все — тихо вокруг. Ведь следом только пенсионеры и дети потянулись, но они-то остались далеко позади.

Я медленно, но упорно развивал свой обычный средний темп, от которого и получал максимум удовольствия. А день-то, день-то выдался! Ну просто по заказу. Снег — точно россыпь бриллиантов, небо — голубое-голубое, как над Черным морем в мае, елки сверкают, словно изумрудные, а с ветки на ветку краснопузые снегири перепрыгивают, ни дать ни взять — танцуют, того и гляди соловьями запоют.

Вот в таком настроении и подошел я к тому самому повороту.

А поворот был так — ничего особенного. Ни тебе указателей, ни красот каких-то потрясающих, только лыжня уж больно хороша. Будто по ней не любители бегали, а специалисты высочайшего уровня под олимпийскую трассу накатывали, как это делалось в далекую теперь эпоху традиционного стиля, в те времена, когда великий швед Гунде Сван еще не заразил весь мир своим корявым коньковым шагом.

Ох, как хороша была лыжня! Уж больно хороша. Не мог я на нее не свернуть. Впрочем, на всякий случай огляделся. Спросить у завсегдатаев, куда ведет дорога — никогда не лишнее. Вдруг, например, через полкилометра меня ожидает какая-нибудь ведомственная спортивная база за высоким забором и больше никаких чудес? Скучно возвращаться, когда на долгий маршрут настроился.

Однако впереди за густой россыпью пушистых елок ждал меня лишь чудесный спуск в низину, долгий и ровный. Ветер свистел в ушах, мороз пощипывал кожу, разогретые мышцы работали с наслаждением. И когда лыжня снова вышла на горизонталь, даже начался небольшой «тягунок», я как будто и не заметил этого. Все молотил и молотил в прежнем темпе и с прежней неиссякающей радостью, словно заведенный. Давно уже не было мне так хорошо. Разве только в детстве…

К обеду я отмахал весьма приличное расстояние. По самым осторожным прикидкам километров двадцать, не меньше, и за весь путь не встретил ни единой живой души. Ни прямо по курсу, ни за спиной — нигде. И пейзаж практически не менялся.

Поля, перелески, снег, елочки. И лыжня — прямая, четкая и такая же гладкая, как фирменный пластик моих лыж. Вертелись, конечно, в голове недоуменные вопросы типа: что это? Полигон артиллерийской части? Заповедник? Президентское охотхозяйство? Стратегический объект спецназначения? Но мысли толкали друг дружку легко, весело. Не хотелось ни о чем думать всерьез. Через шлагбаумы я не прыгал? Не прыгал. Под колючую проволоку тоже не подлезал. И в конце-то концов, я свободный гражданин свободной страны. Реализую свое конституционное право на отдых. Мне было хорошо, и я бежал.

Это была моя лыжня. Моя собственная. Так я чувствовал.

На закате пришла усталость. Я приглядел высоченную ель и под ее широкими, мохнатыми лапами устроился на ночлег. Плотно поужинал — аппетит был зверский, — улегся поудобнее в своей уютной конуре и, защищенный от ветра и посторонних глаз (интересно, чьих?), крепко уснул. Так крепко, что даже не видел снов.

Следующий день начался безмятежно — с кружки горячего чая и бутерброда. А выбравшись из лесного массива на свободное пространство, занесенное еще более чистым, чем накануне, кристально чистым снегом, я вдруг остановился в нерешительности. Необозримое белое пространство пугало своей величественной пустотой. Ни дорог, ни зданий вдалеке, ни даже мачт высоковольтки. Только лес за спиной чернеет. Где я? В казахстанской степи, в Гренландии, на Южном полюсе? Новый день выдался не таким лучезарным, солнце светило сквозь морозную дымку, небо казалось выцветшим, почти белым. Так и до снежной слепоты недалеко! А лыжня, убегая вперед и немного вниз, все несет и несет меня в эту белую бесконечность.

Сразу захотелось свернуть. Просто из упрямства. Не стоит и объяснять, как быстро я понял всю нелепость своего поступка: в рыхлом снегу, среди недавно наметенных сугробов ноги вместе с лыжами проваливались едва ли не по колено. Зато по лыжне бежалось еще лучше, чем давеча. Коньки по льду так не скользят, как я скользил по этим двум отполированным полоскам.

«Не гони волну, Шарыгин, — сказал я себе. — Чудес не бывает. Уже к обеду ты выйдешь к какому-нибудь грязному городишке, выстроенному вокруг закопченной кирпичной фабрики, и там будет автобус, и скучные замерзшие люди, и желто-серый снег под колесами…»

«Нет», — подумал я, отвечая самому себе и непонятно против чего возражая. Какая-то неведомая сила заставила упереть палки в снег и сделать остановку. Машинально наклонившись и сняв перчатку, я потрогал лыжню.

Плотный, укатанный снег был теплым и не таял под рукою.

Я надавил сильнее. Ледяная корка треснула, подушечки пальцев обожгло морозным рассыпчатым снежком. Ф-фу! Померещится же такое! Что за чушь?

Чушь не чушь, а я все-таки крутанулся на сто восемьдесят градусов и пошел назад. «Лучше возвратиться на основную трассу, чем двигаться в неизвестность. — Такая мысль показалась наиболее логичной. — Что за мальчишество в конце концов — лезть напролом в какую-то запретную зону?!»

Но я сумел дойти лишь до леса. Лыжня кончалась аккурат в том месте, где вчера я разбивал палатку на ночлег. Нормальный следопыт мог сделать только один вывод из этого милого зрелища: лыжник несколько дней сидел на дереве, а потом спустился с него и пошел. Даже если бы всю ночь валил снег, он не мог засыпать лыжню лишь с одной стороны. Загадка? Да какая там загадка! Просто руководство к действию: иди вперед, Шарыгин!

И я пошел.

К вечеру на моем пути снова вырос лес, и я снова заночевал под высокой елью. Второй попытки идти назад предпринимать уже не хотелось. Умом-то я понимал, что по-хорошему должен уйти в сторону. Без всякой лыжни, чего бы это ни стоило. Должен дойти до ближайшего населенного пункта, а там сообщить в отделение милиции, какие здесь странные вещи творятся… Стоп, стоп, какая милиция? Ведь это же верная дорога в психушку. И вообще, если честно, я не хотел «по-хорошему». Логика ушла на второй план. На первом было другое. Лыжня бросала мне вызов, и я принял его. Собственно, я принял его сразу, только поначалу не догадывался об этом. А теперь готов был сражаться до конца.

Обычно в трехдневном походе на второй ночевке я доедал поутру последние бутерброды, оставляя на обратный путь только чай. Идти легче и домой приятнее возвращаться с волчьим аппетитом. На сей раз неведомый внутренний голос подсказывал, что провиант следует растянуть на более долгий срок. Внутренний голос не ошибся. На этой лыжне мне суждена была и третья ночевка.