Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова Страница 2

Чумазый, босой, штаны в заплатках, ноги в цыпках, палец в носу, в волосах колючки. Стоит оглядывается, будто дом себе побогаче выбирает.

Все, кроме Жозефа, поскорей окна захлопнули — вдруг надумает к ним пожаловать! И свернул мальчишка к его лачуге.

— Здравствуйте, папа и мама! — звонко поздоровался он со стариками, не верящими своему счастью.

Так у них появился сын. Конечно же они вымыли, отчистили его, обрядили во все новое, купленное на последние крохи в местной лавке, а старую одежду, в которой он пришел, закинули на чердак.

В поселке была своя школа, где детей обучал начальным знаниям пожилой учитель — такой же неудачник, как и старик Жозеф. На свои деньги жители могли бы пригласить лучших преподавателей, что раньше и делали. А так как те быстро бросали свои занятия ради более прибыльного ремесла — промывки золота, то и пришлось ограничиться одним учителем, который оказался никудышным золотоискателем. Ребятишек, научившихся читать, писать и считать, затем отправляли в дорогие школы-интернаты Европы.

Мальчишка попался старикам бедовый. Он стрелял из рогатки, дрался с пай-мальчиками соседей, устраивал шумные взрывы — чего-чего, а динамитных шашек у каждого золотоискателя навалом.

Напрасно старики вразумляли его: возьмись за ум, веди себя прилично, хорошо учись, бери пример с других ребят! — он был неисправимым сорванцом. Такого озорника поискать — жизни не хватит. Отчаянный тип! Мэр поселка даже не на шутку задумывался над тем, чтобы построить тюрьму. Она, мол, как раз пригодится к тому времени, когда мальчишка вырастет. И мэр наверняка осуществил бы свое намерение, особенно после того как малолетний хулиган поставил ему ночью на подоконник кокосовый орех с нарисованной светящимися красками жуткой рожей и громко постучал в стекло!..

Старику Жозефу вскоре стало помаленьку везти, золотых крупинок в его лотке становилось больше, и он ретивее пилил мальчишку: «У тебя со временем все будет, раз мне везет. Ты уж постарайся быть хорошим…»

Мальчишка поскучнел, притих, начал вежливо улыбаться и даже не давал сдачи, когда его нечаянно забижали другие, что нередко случается в ребячьих играх. Отец с матерью не нарадовались на него, считая, что он взялся за ум.

За ум-то он взялся, но не с той стороны. Когда прошел год, и вновь задул тот странный ветер, и все сидели взаперти дома, старики вдруг хватились сына: куда-то пропал!.. Его нашли на чердаке. Он стоял в прежних обносках у оконца, за которым пылил вихрь.

Мальчишка грустно взглянул на них — они и слова не успели сказать! — отворил раму и спрыгнул в летящий мимо ветер. Только и всего.

Он бесследно исчез, а к соседям после затишья пришла вторая девочка в белом платьице с синим бантиком.

— … Эту историю и поведал мне Анвало в той харчевне, — продолжал Валерий. — Я, понятно, заявил ему: «Ври-ври, но знай меру, приятель!»

— Да хочешь знать, тот мальчишка — был я! — обиделся Анвало.

Мы молча смотрели друг на друга.

— Правду говорит, правду! — подал голос взмокший хозяин харчевни, вертя педали. — Я знаю — он мне уже говорил!

— А откуда тебе известно про девочку с бантиком, если тебя утром ветром унесло?

— Я недавно встречал в порту нашего прежнего мэра, — ответил Анвало. — Он мне и рассказал.

Ну, тут уж, сами понимаете, крыть было нечем. Тем более другие сведения, сообщенные им, рассеяли мои последние сомнения. Ветер забросил его в джунгли, удачно зацепив единственной лямкой от штанов за сук дерева. Анвало долго скитался, попал в приют при католической миссии — там были мастерские, как в нашем ПТУ, и он выучился на механика.

Назад, в поселок, его не тянуло, а от мэра потом он вскользь узнал, что его приемные родители умерли.

— Такая вот перелетная судьба, — закончил Ураганов. — Запало мне с тех пор в душу. Не захотел Анвало смириться. Каким пришел, таким и ушел…

— Нет, ты погоди, погоди, — хватал Валерия за простыню знакомец толстяк Федор, мы отдыхали после парилки в предбаннике. — А как твой Анвало в косой поселок попал? Ответь!

Толстяк был из тех людей, что смеются над анекдотом позже всех, причем очень громко, в уже наступившей тишине. Он злился потому, что не знал: смеяться ему тут надо или грустить?

— Спросил ты у него? — настаивал он.

— Что я, дурак? — обиделся Ураганов. — Откуда он сам-то знал?! Очнулся, как медведь после спячки, видит — стоит на какой-то улице, вокруг косые дома…

— При чем тут медведь? — взревел толстяк. — Да и тот, наверное, даже после спячки помнит, что с ним раньше было!

— А он не медведь, — отрезал Ураганов. — Не помнил. Ну не помнил он!

— Ты вот всегда все помнишь? — вступился за далекого Анвало другой наш знакомый — кучерявый детина Глеб.

— Ну, бывает… После премии иногда и не помню чего, — угрюмо кивнул толстяк Федор. — Но все, что до премии, помню!

И пошло, и поехало… Переругались!

Потом, когда мы выпили по традиционной кружке пива в баре со странным прозвищем «Сайгон», недалеко от бань, толстяк помягчел и примирительно заметил:

— Ты, Валера, не обижайся. Конечно, чего только там не бывает.

— Именно, — поддержал его Глеб. — Вон, я читал, английского капитана Кука людоеды съели.

— Капитана не в Африке съели! — вскричал Ураганов. — И давным-давно!

И опять стали спорить, доказывать, ссориться.

КРУПНЫЕ МУРАШКИ

— Слушай, Вит, а почему нам от оспы прививку перед плаванием не делали?

— Надобности нет. По данным ЮНЕСКО оспа побеждена всюду. Даже детям теперь прививку не делают. Хорошо!

— Еще бы! Некрасиво, когда идет летом девушка в платье без рукавов, а на руке — следы!

Мы, я и Вит, лежим под палубным тентом за экватором и лениво говорим обо всем на свете. Вит — по-настоящему Витаутас — литовец. Вообще-то он родился и живет в Москве. Учится в аспирантуре биофака МГУ. Познакомились мы с ним на Неглинной, 14, в Центральном прививочном пункте для отъезжающих за границу. Нам вкатили по уколу от желтой лихорадки и холеры. И оказалось, что мы назначены на один и тот же корабль.

Повезло мне с поездкой! С новым товарищем — тоже… Работы на «Богатыре» хватало, но и свободного времени было достаточно: больше, чем на берегу. Там оттрубил свое — и, считай, день кончился, а здесь время тянется прекрасно и бесконечно и работа, словно отдых. Купайся сколько влезет, рыбу лови — это по мне. Или умно рассуждай с Витом, развивайся.

Я не удивлялся, что он такой начитанный. Про талант и не говорю. Сколько было, наверное, желающих попасть в экспедицию под начало знаменитого академика с тропической фамилией Сикоморский! А взяли со всей кафедры только Вита.

Так, значит, болтали мы с ним в свободный часок под палубным тентом, а башку мне сверлила мысль: сказать или не сказать про одну важную вещь? Я выдержал только до вечера.

Вся штука в том, что месяц назад на дне Красного моря нашел я бутылку. Спрятал ее. И молчок.

Эдакая посудина из обожженной глины, чуть побольше, чем от «рижского черного бальзама»! Запечатана намертво, тоже глиной, и на затычке загадочные знаки выдавлены. И, главное, внутри что-то булькает, если потрясти. А что, если… Вот это «если» и хотелось узнать.

Когда стемнело, я засунул бутылку за пояс под рубашку и явился в каюту Вита. Почему я так долго терпел и только сегодня решился? Завтра ж у меня день рождения, а даже такие события у нас на борту лимонадом отмечают.

Я закрыл на задвижку дверь и, под удивленным взглядом дружка, поставил свою находку на откидной столик.

Эх, зря я не отнес ту бутылку сразу академику Сикоморскому. Но кто же знал, что произойдет…

— Ну-ка, ну-ка, — Вит сразу заинтересовался. Вертел ее так и сяк. Наконец уставился на старинные письмена на затычке и наморщил умный лоб. Затем стал листать всякие словари, стоящие на полке. И ведь разобрался, черт бы его побрал!

— Древнегреческий язык, — сдавленным голосом произнес он. — Две тысячи лет до нашей эры.

— А что там? — оторопел я.

— Вино… — пробормотал потрясенный Вит. — Сейчас тысяча девятьсот семьдесят пятый. Значит, оно 3925-летней выдержки… Здесь написано, что бутылка с вином была найдена в Сиракузах в пятидесятом году новой эры, когда ей уже было две тысячи, открыта и тут же вновь запечатана!

Вот это да… Значит, предчувствие меня не обмануло!

— А вдруг оно в уксус превратилось? — слабо пробормотал я. — Или морская вода внутрь попала?

— Вода навряд ли, — определил он.

Любопытно, что и ему не пришло в голову показать бутылку академику или хотя бы археологу. У нас был на судне один бородач, он всегда искательно заглядывал мне в глаза перед каждым погружением: «Уж вы, батенька, не пропустите какую-нибудь археологическую реликвию и на мою долю!..» Видал бы он нас сейчас, когда я тоненьким напильничком с трудом отпиливал горлышко у реликвии. Правда, вначале Вит запротестовал, увидев напильник.